Союз нерушимый... - Юрий Силоч

Я не мог ничего чувствовать в привычном понимании, поскольку был сейчас существом не биологическим, а, скорей, кибернетическим, — но каждый электрон моего кода буквально дрожал от эйфории: полученные вычислительные возможности открывали новые горизонты мышления, доселе неизведанные. Я был словно человек, проживший всю жизнь в глубоком лесу, а потом посмотревший на мир из иллюминатора космического корабля.

Старое тело, находившееся на Кутузовском, село в служебную «волгу» и отправилось в предполагаемое место столкновения, в то время как новое, стальное, рассредоточенное по нескольким машинам, подобралось и приготовилось действовать.

Фуры тронулись и, выстроившись в линию, двинулись вперёд, повторяя маршрут, не так давно проделанный «Волгой».

— Палыч! — я вышел на связь с шефом и услышал на том конце вскрик боли. — Извини, скоро пройдёт. Я управляю машинами НИИ Робототехники и сейчас пойду на штурм. Атаку нужно поддержать как минимум с воздуха, так что собирай всех, кого только можно: вертолёты, спецназ, курсантов, милицию. Прорываться будем вот в этой точке! — я просто хотел переслать начальнику кусок карты, но, судя по совсем нечеловеческим воплям, это было похоже на то, как будто я свернул её в тонкую трубочку и вонзил шефу в мозг. — До связи!

По центру города метались легковые машины: как гражданские, так и правительственные, принадлежавшие каким-то партийным чиновникам. Один из этих идиотов на «Чайке», отчаянно сигналя и сверкая проблесковым маячком, размахивал руками, требуя уступить дорогу на узкой улице, и пёр прямиком в лоб серебристой фуре, за что и поплатился — удар смял его колымагу и выкинул на тротуар напротив здания Военторга.

Находиться в сотнях мест одновременно было… интересно. Нельзя найти слова, чтобы описать состояние сознания, когда мир виден с сотни разных позиций и ощущается как никогда ярко, а мозг — пусть и электронный — работает на полную катушку и всё ещё открывает для себя новые возможности.

Оказалось, что самое трудное — побороть человеческие привычки и поверить в то, что я теперь могу — от освоения всё новых и новых мощностей просто захватывало дух.

По Новому Арбату в сторону Дворца двигалась в сопровождении нескольких машин милиции целая колонна: орденоносные бабушки и дедушки с решительными взглядами и старыми автоматами в руках собирались защищать Союз. Они махали мне, улыбались, кричали что-то вроде «всыпьте им!»

Я посигналил старикам, вызвав ещё большее воодушевление — в воздух полетели фуражки, пилотки и бескозырки.

Над мостом через Москву-реку к колонне присоединились вертолёты — три тройки — вся сила Конторы, которую сумел достать Палыч. Что ж, неплохо. Я вклинился в их бортовые компьютеры: с приобретёнными умениями это вышло на удивление просто.

Если подбирать сравнения из материального мира, то защита была решёткой, а я — на редкость худым и гибким человеком. На экранах возник план атаки, а эфир наполнился шокированными возгласами пилотов.

С расстояния в несколько сотен метров я увидел наших: милицейские машины, тёмно-зелёные «Уралов» академии Дзержинского и множество щуплых фигурок в серых шинелях. Проехать между ними не составило никакого труда: слишком уж мало техники было у лояльных сил в распоряжении, — ведь основные силы, на которые надеялся Палыч, в эту минуту на всех парах катились по железной дороге в сторону Москвы. Наше оцепление было жиденьким. И там уже ждало моё биологическое тело, доводившее последние распоряжения недоверчивым милиционерам и курсантам.

— За машины! Прячьтесь кто куда, сейчас на штурм пойдём, вертолёты видите?

Вражеское оцепление оказалось куда солиднее — грузовики, бронетранспортёры, ощетинившиеся стволами, бетонные блоки и мешки с песком, взявшиеся непонятно откуда. Из узких бойниц торчали автоматные стволы: воины Разума не питали иллюзий насчёт того, что начнётся, когда неизвестные фуры и вертолёты доберутся до их позиций. Момент столкновения приближался и в то же время был мучительно, до боли и хруста в металлических суставах, растянут…

Первый залп дали БТР: из блоков ракет вырвались облачка белого дыма, и тут же, поддерживая их, воздух прорезали толстые жёлтые трассы пушечных очередей. Вертолёты кинулись врассыпную, разбрасывая веера ослепительно ярких тепловых ловушек и выпуская ракеты — неприцельно, но, тем не менее, результативно.

Громкие хлопки, бьющие по ушам моему биологическому телу. Несколько БТР вздулись и лопнули, словно распустившиеся цветочные бутоны, вокруг которых опадали ярко-белые раскалённые кусочки металла. Прямо над одной из моих фур в хвост вертолёта попала ракета — и винтокрылая машина, лишившись солидной части корпуса, закрутилась вокруг своей оси, описала замысловатую дугу и с размаху, пройдясь винтами по стёклам ближайшего жилого дома, врезалась в асфальт. Пилот катапультироваться не успел.

А тем временем из дыма и гари по нам начали стрелять: ожили подконтрольные Разуму солдаты и экзоскелеты. Холодный осенний воздух наполнился летавшим по самым невероятным траекториям свинцом — пули носились что те снежинки, прошивая тентовые кузова «Уралов» и двери милицейских машин.

Курсанты залегали, накрывая головы ладонями. Раздались первые взрывы с нашей стороны: экзоскелеты, уперевшись ногами в асфальт, дабы не улететь от отдачи, поливали оцепление пулемётным и ракетным огнём.

В ярко-красных вспышках я видел, как падали пронзённые пулями и осколками милиционеры и юные «Дзержинцы», как очередь из автопушки уцелевшего БТР прошла, будто не встретив сопротивления, сквозь грузовик и тела сидящих за ним милиционеров и вгрызлась в асфальт, оставляя громадные выбоины…

Я ткнул палкой в осиное гнездо, и его обитатели достойно ответили, но то-то и оно, что я всего лишь ткнул: настоящий удар был впереди.

Одну фуру подбили, и она завалилась набок; не страшно, потом наверстаю. Ещё одну машину прошил залп автопушки — насквозь, лишив меня полутора десятков бойцов. Ощущение было новым и удивительным: как будто от моего тела отпал кусок — и я просто перестал его чувствовать. Но ничего. Это всё ерунда. Время замедлилось из-за того, что мощность моего сознания возросла практически до недосягаемых высот: за несколько коротких секунд я успел просчитать атаку во всех вариациях и составить план на любой случай, досконально просчитав каждое движение каждого робота.

Под ураганным огнём грузовики мчались вперёд, разгоняясь всё сильнее и готовясь раскрыть борта и выпустить наружу рой металлических тел.

В образе сотен солдат я одновременно выскакивал из машин, в полёте активируя оружие. Приземлялся — удачно и не очень. Напарывался на кинжальный огонь или оказывался в укрытии, когда-то попадал под колёса, когда-то ронял оружие, а когда-то начинал сразу же вести беглый огонь, заставляя защитников баррикад пригнуться.

А опустевшие грузовики тем временем и не думали останавливаться, наоборот, словно искрящие серебряные метеоры, они молниеносно сокращали расстояние до оцепления и со всей силы, со всего разгона вмазывались в баррикады, сминая их, как самосвал попавшую под колесо пластиковую игрушку.

Я уже спешил, уже рвался к оцеплению, осматривая мир сотнями глаз, совершая огромные скачки и стреляя на ходу, и ко мне присоединялись милиционеры с курсантами. Крики «Ура!», мат, даже молитвы — я слышал всё.

Управлять новым телом было легко и приятно. Каждый боец знал свой маневр и беспрекословно подчинялся приказам: да и не приказы это, собственно, были, а что-то вроде напряжения мускулов. Я стал идеально отрегулированной машиной. Штурмовики атаковали, пулемётчики и снайперы прикрывали, гранатомётчики готовились добивать уцелевшую технику.

Наивно было предполагать, что после атаки вертолётов и фур сопротивление закончится: как-никак, новосоветские солдаты куда крепче обычных людей.

Из огня и дыма, из-за остовов сгоревшей техники, перекрученного металла и выщербленных бетонных блоков по мне всё ещё стреляли — и попадали, и выбивали бойцов, чем изрядно меня злили. Солдаты Разума мгновенно сориентировались, отошли и взяли на прицел несколько узких проходов между завалами, по которым я мог пробраться за баррикаду.

И тут, несмотря на первый успех, наступление заглохло, наткнувшись на ожесточённый отпор.

В «бутылочных горлышках» я потерял немало частичек себя.

Прицельный огонь не давал поднять головы и даже высунуться. Трещали автоматы, рвались гранаты и ракеты, громыхала автопушка уцелевшего БТР. Попытка — провал. Ещё попытка — и снова провал. После минуты на перегруппировку, бросался в очередную атаку, но неизменно обжигался. Новосоветские солдаты держались с упорством, достойным лучшего применения. Пытаясь раз за разом, неся потери и отступая, я уже был готов отойти и попробовать прорваться где-нибудь в другом месте, но…