Политическая биография Сталина - Николай Капченко

Неверно утверждать также, что революция 1905 г. не «раскрыла» Сталина, что он прошел через нее «как тень», что «Коба и революция не знали друг друга» Нет, революция раскрыла многие стороны сталинской натуры, и он принимал участие во многих важных ее событиях, хотя и предпочитал действовать обычно не на переднем плане.»[306]

Если формулировать общий вывод предельно лаконично и, возможно, несколько упрощенно, то можно сказать так: не столько молодой Сталин делал тогда революцию, сколько революция делала из него революционера. В такой оценке больше правды, чем в спорах о его реальной роли и т. п.

9. Сталин и первый опыт российского парламентаризма

Из широкого круга проблем, связанных с непосредственной революционной деятельностью Кобы в этот период, мне представляется интересным не только с чисто исторической точки зрения, но и в плане формирования его концептуальных политических воззрений, затронуть отношение Сталина к такому противоречивому и сложному явлению, каким был процесс возникновения и эволюции российского парламентаризма. Разумеется, нельзя утверждать, что подлинное отношение Сталина к парламентаризму, каким оно проявилось в годы его правления, вытекало из его позиции по отношению к первым росткам российского парламентаризма в рассматриваемый период. Оно было куда более сложным и не столь однозначным, как может показаться на первый взгляд. В сущности, тогда вопрос о российском парламентаризме для большевиков, и Кобы в том числе, был подчиненным, вернее производным от их общей позиции в революции.

Коротко остановимся на главных вехах, характеризующих общую картину возникновения, становления и упадка российского парламентаризма.

Октябрьская Всероссийская политическая стачка 1905 фактически заставила царя выступить с Манифестом 17 октября 1905, обещавшим, в числе прочего, созыв законодательной Государственной думы, выборы в которую на основании закона от 11 декабря 1905 г. осуществлялись по куриям (землевладельческая, городская, крестьянская, рабочая и др.) Избирательный закон ущемлял элементарные права многих категорий граждан, а сами выборы не были прямыми. Признав за Государственной думой некое подобие законодательной власти, царизм стремился всячески ограничить ее полномочия, для чего высший законосовещательный орган Российской империи — Государственный совет (существовал в 1810–1917 гг.) был преобразован во вторую законодательную палату с правом вето на решения Думы. Согласно законодательству Дума не имела права изменять основные законы. Царь сохранял всю полноту власти по управлению страной через ответственное только перед ним правительство. Фактически дума была безвластна, и само ее рождение лишь с большой натяжкой можно квалифицировать как начало российского парламентаризма.

Для подтверждения такой оценки можно сослаться на мнение крупного американского советолога Р. Пайпса. В своей двухтомной работе о русской революции он пишет: «Октябрьский манифест открывал путь к ослаблению возникшей в отношениях между государством и обществом в России напряженности. Однако цели своей он не достиг. Ведь конституционный строй может успешно существовать лишь при условии, что и правительство, и оппозиция принимают правила игры, в России же к этому не были готовы ни монархия, ни интеллигенция. И та и другая отнеслись к новому порядку как к помехе или отклонению от верного пути, который первая видела в самодержавии, а вторая — в демократической республике. В результате конституционный эксперимент, хотя и имел определенные положительные последствия, в целом провалился — и больше такой возможности России уже не представилось.»[307]

Какова была позиция большевиков, и Кобы в частности, по отношению к выборам в первую Государственную думу (ее называли еще Виттевской, по имени главы царского правительства в тот период С.Ю. Витте)? Они призывали решительно бойкотировать выборы, которые проводились в феврале — марте 1906 года, т. е. в обстановке поражения революции и усиления репрессивных мер со стороны органов власти. Вот что писал сам Коба в марте того же года: «…наша задача — со всей решимостью расстроить планы реакции, смести Государственную думу и тем самым расчистить путь народной революции.

Но что такое Дума, из кого она состоит?

Дума — это ублюдочный парламент. Она только на словах будет обладать решающим голосом, наделе же у неё будет лишь совещательный голос, ибо в качестве цензоров над нею будут стоять верхняя палата и вооружённое до зубов правительство.

В манифесте прямо говорится, что ни одно постановление Думы не может быть проведено в жизнь, если его не одобрят верхняя палата и царь.

Дума не является народным парламентом, это парламент врагов народа, ибо выборы в Думу не будут ни всеобщими, ни равными, ни прямыми, ни тайными. Ничтожные избирательные права, предоставляемые рабочим, существуют только на бумаге.»[308]

Позиция вполне определенная, бескомпромиссная и максималистская. Коба, как и подавляющее большинство большевиков, допустили серьезные просчеты в отношении линии на бойкот Думы. Эти ошибки касались как стратегической, так и тактической линии, и вытекали из коренного порока их позиции в целом — они полагали, что революция находится на подъеме, а она на самом деле катилась к своему поражению. Неверная оценка общей ситуации и предопределила то, что позиция большевиков не нашла сколько-нибудь массовой поддержки среди населения, прежде всего в самом рабочем классе, к которому они апеллировали.

Это было, можно сказать, первое знакомство Сталина с опытом парламентаризма. Не делая каких-либо далеко идущих заключений, тем не менее очевидно, что такому фактору как парламентская деятельность, борьба за голоса избирателей он придавал в тот период более чем второстепенное значение. Разумеется, это вытекало из более общей позиции большевиков, ориентировавшихся на радикальный революционный путь изменения общественного уклада. Но совершенно ясно и другое: пиетета к парламентским формам борьбы он не питал.

В какой-то степени это имело под собой и вполне объективные основания. Царский режим сам не хотел мириться с существованием даже самых ублюдочных форм народовластия, что и наглядно подтвердила участь первой думы: 9 июля 1906 г. был издан царский указ о роспуске Думы. Таким образом, говорить о том, что этот первый опыт российского парламентаризма внес сколько-нибудь существенный вклад в общественное развитие страны и переход ее на рельсы даже урезанного демократизма, отнюдь не приходится. В политической психологии Сталина этот эпизод оставил скорее негативный след.

Не намного более удачливой в смысле ее политической судьбы оказалась и участь второй Государственной думы, функционировавшей немногим более трех месяцев — 20 февраля — 2 июня 1907 года. Большевики сделали соответствующие выводы из уроков своих ошибок и уже не участвовали в бойкоте выборов во вторую Государственную думу, состоявшиеся в начале 1907 года. Реальность жизни порой преподносит удивительные политические результаты: хотя выборы во вторую Государственную думу происходили на волне спада революционного подъема, ее состав оказался гораздо более левым по своей ориентации. Заметим, что именно состав второй Государственной думы фактически предопределил ее судьбу: как образно выразился один из тогдашних политиков, для правительства было трудно разогнать первую Думу, для него трудно было и не разогнать вторую Думу. Достаточно сказать, что только от социал-демократов в Думу было избрано 65 депутатов (из общего числа 518 депутатов), трудовиков — 104, эсеров — З7[309]. Большевики (их было 18) вместе с меньшевиками были в единой фракции социал-демократов, да и партия тоже в тот период формально была единой. И неудивительно, что перманентная борьба этих двух непримиримых течений российской социал-демократии была перенесена и в парламентскую фракцию. Большевики отстаивали тактику создания «левого блока» с трудовиками и максимального использования Думы в интересах развертывания революционной пропаганды. Меньшевики же стояли за сотрудничество с конституционными демократами (кадетами). Разногласия внутри фракции фактически парализовали ее эффективную парламентскую деятельность. Вопрос о линии поведения фракции обсуждался на V съезде РСДРП, который принял резолюцию, в какой-то степени учитывавшую точку зрения большевиков (численный перевес большевиков на съезде был незначительным). В ней, в частности, говорилось: «Непосредственно политическими задачами социал-демократии в Думе является а) выяснение народу полной непригодности Думы, как средства осуществить требование пролетариата и революционной мелкой буржуазии, в особенности крестьянства, б) выяснение народу невозможности осуществить политическую свободу парламентским путем, пока реальная власть остается в руках царского правительства, и выяснение неизбежности открытой борьбы народных масс с вооруженной силой абсолютизма, борьбы, имеющей своей целью обеспечение полноты победы — переход власти в руки народных представителей и созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования»[310]