Политическая биография Сталина - Николай Капченко

То, что молодому революционеру было явно тесно в рамках его непосредственной практической работы и его постоянно влекло к себе теоретическое поприще, совершенно очевидно. Так, в 1906 — начале 1907 годов Сталин публикует в грузинской печати серию статей, объединенных общим названием «Анархизм или социализм?». Появление их объясняется, видимо, не только тяготением автора к вопросам теории, но и соображениями чисто практического характера. В это время в Грузии анархисты старались укрепить свое влияние среди рабочих, в особенности деклассированных элементов этого класса, и добились определенных успехов. Потребности политической борьбы и вынудили Кобу обратиться к данной тематике.

Я не стану давать исчерпывающую оценку этой публикации. Здесь хочется подчеркнуть лишь следующее. Это была фактически первая работа Сталина, в которой он рискнул вступить на зыбкую почву философии. В ней специально рассматриваются диалектический метод и материалистическая теория, излагаются известные постулаты марксистской философии, причем делается это с присущей автору склонностью все разложить по полочкам и чуть ли не пронумеровать систему своих умозаключений и выводов. В ней уже явственно проглядывает вся позднейшая сталинская методология. Метафорически выражаясь, эту работу можно уподобить яйцу, из которого через три десятилетия вылупилась курица — известный труд Сталина «О диалектическом и историческом материализме».

Но каковы бы ни были достоинства или недостатки первой полуфилософской работы, она показывает, что ее автор достаточно осведомлен не только в марксистских построениях, но и опирается на доводы, почерпнутые из арсенала различных научных теорий, в особенности естествознания. И, конечно же, он оперирует прежде всего положениями, высказанными Марксом и Энгельсом, но не просто опирается на них, а примеряет к конкретным условиям Грузии. Оригинальность и теоретическая ценность данной работы молодого Сталина, разумеется, весьма относительны. Но я рассматриваю ее не в качестве своего рода вклада в марксистскую евангелистику. В данном случае речь идет об оценке личности ее автора, точнее о том, каков был диапазон его теоретических интересов и насколько он был подготовлен, чтобы самостоятельно анализировать серьезные проблемы. Обращает на себя внимание и такая особенность его индивидуального стиля, которая со временем превратилась в характерную черту: он охотно и уместно использует всякие литературные образы и сравнения из русской классики.

Короче говоря, из всего сказанного вывод напрашивается однозначный: мы имеем дело не с полуграмотным семинаристом, как пытаются представить некоторые откровенные недоброжелатели Сталина, а с человеком, который владеет пером, самостоятельно мыслит и умеет ясно, четко, хотя порой и довольно упрощенно и схематично, излагать свои взгляды по сложным проблемам, в том числе и теоретического характера. Если мы примем во внимание, что весь его интеллектуальный багаж был в основном накоплен путем самообразования, то следует признать, что он добился в этом блестящих результатов. По крайней мере на фоне других интеллектуалов, особенно из среды грузинских меньшевиков, кичившихся своими глубокими познаниями в области теории, он не выглядел бледно-серым пятном.

С весны 1907 года в рядах российских социал-демократов развертывается борьба вокруг проведения очередного съезда партии. Соответственно, она сопровождается противостоянием меньшевиков и большевиков в связи с выборами делегатов на съезд. Каждое из течений стремится обеспечить себе большинство, чтобы таким путем предопределить характер и направленность решений высшего форума партии. Коба активно участвует в этой борьбе, и уже совсем неудивительно, что именно его от тифлисских большевиков избирают делегатом на съезд (Правда, на самом съезде он получил лишь мандат делегата с совещательным голосом. Но об этом несколько подробнее мы расскажем ниже). Любопытно отметить, что от тифлисской организации делегатами с совещательным голосом были избраны также будущий главный политический соперник Сталина — Троцкий, бывший тогда в лагере меньшевиков, и писатель А.М. Горький в качестве беспартийного[295].

Пятый съезд партии, проходивший в мае — июне 1907 года в Лондоне, вне всякого сомнения, был значительной вехой в политическом росте Сталина. Он уже не выступал в качестве новичка, имел за своими плечами опыт участия в подобных мероприятиях. Однако его личная активность в работе съезда оказалась более чем скромной. Его фамилия (а он фигурировал опять как Иванович) встречается в протоколах съезда всего три раза, да и то в связи с обсуждением материалов мандатной комиссии. Эта комиссия рассматривала вопрос о выдаче ему мандата делегата с совещательным голосом в связи с тем, что при выборах делегатов от тифлисской организации возникли какие-то недоразумения.

Мне представляется, что определенный интерес имеет эпизод, разыгравшийся на съезде в связи с утверждением мандата Кобы (наряду с тремя другими делегатами). Привожу его в таком виде, как он отражен в протоколах съезда: «Председатель. Поступило предложение мандатной комиссии: «Мандатная комиссия единогласно постановила просить съезд о предоставлении совещательного голоса тт.: Барсову, Ивановичу, Днестровскому и Альбину. Если нет возражения, я считаю это предложение принятым.

Мартов. Я просил бы выяснить, кому дается совещательный голос: кто эти лица, откуда и т. д. (Голоса: «Без объяснений!»)

Председатель. Есть два предложения: Мартова — «дать объяснения», а другое — «без объяснений». Ставлю на голосование предложение Мартова.

Мартов (с места). Ставлю на вид, что нельзя голосовать, не зная, о ком идет дело.

Председатель. Действительно, это неизвестно. Но съезд может довериться единогласному мнению мандатной комиссии.»[296]

Пикантность произошедшего эпизода заключается в одной детали. Председательствующим на заседании был Ленин, и его признание, что действительно неизвестно, о ком идет речь, дало основание или, по крайней мере, повод, для некоторых биографов Сталина утверждать, что Ленин в то время, мол, не знал, кто такой Иванович (Сталин) и что из этого видна вся незначительность роли Сталина в большевистском движении в тот период. Подобное толкование указанного эпизода слишком упрощенно и согласиться с ним нельзя. Ведь в данном случае речь шла не об одном только Ивановиче (да и как можно утверждать, что Ленин непременно должен был знать, какой партийный псевдоним носил в данном случае Сталин), а и других делегатах. Во всяком случае, такие комментарии данного эпизода выглядят довольно натянутыми и тенденциозными.

Неизвестно, по каким соображениям Сталин не выступал на съезде. Домыслы на этот счет могут быть различными. Но опубликованные вскоре после съезда записки делегата Ивановича под названием «Лондонский съезд Российской социал-демократической партии» фактически опровергают представление о том, что Сталин был на нем не более чем сторонним наблюдателем.

В своих заметках он основательно, по многим параметрам, проанализировал результаты работы съезда, охарактеризовал позиции как большевиков, так меньшевиков по всем принципиальным вопросам, стоявшим в порядке дня съезда. Хотя, как показал дальнейший ход событий, в одном, причем главном вопросе, Сталин оказался плохим пророком. Главное значение лондонского съезда он видел в том, что «съезд дал нам не раскол, а дальнейшее сплочение партии, дальнейшее объединение передовых рабочих всей России в одну нераздельную партию.»[297] В действительности же решения съезда не только не способствовали консолидации партии, преодолению разногласий между большевиками и меньшевиками, уж не говоря, о создании одной нераздельной партии, а, наоборот, явились прологом еще большего обострения внутрипартийного противоборства. В конечном счете съезд стал прологом окончательного размежевания этих двух течений в российской социал-демократии, приведшего их в конце концов на разные стороны баррикад в назревавших в стране революционных катаклизмах. Вполне возможно, что первоначальная оптимистическая оценка Сталиным итогов работы съезда была продиктована конъюнктурными соображениями тогдашней ситуации, когда обе стороны клялись в своей решимости отбросить разногласия и единым фронтом выступать против общего противника — царизма. Однако все это не меняет существа дела.

После завершения работы съезда Коба направился в Париж и пробыл там около недели. Об этом свидетельствуют фонды Грузинского филиала института марксизма-ленинизма, среди материалов которого российский биограф Сталина А.В. Островский нашел воспоминания одного грузинского студента, давшего Кобе приют в своей квартире в Париже[298].