Дорога Смерти - Eldar Morgot

— Не двигаться! — одними губами прошелестела Марра, замирая на месте.

Они залегли перед узкой расщелиной, вгрызшейся меж двух поросших можжевельником и молодыми дубками курганов. Вперед вела едва заметная, но все же тропа. Бесшумно вернулись Бастиан и Кадык, заняли позиции за деревьями с арбалетами наготове. Губаз оглянулся. Зезва видел его бледное как мел лицо. Ивон что-то едва слышно бубнил себе под нос, сжимая в руках самострел.

Зезва вздохнул и посмотрел вперед. Перед тропой, исчезающей между курганами, стоял маленький человек.

— Тетя Йиля, а что вот это за человечек? И почему его изображение в книге про чудовищ?

— Где, Зезва? А, вот этот… Это годжин.

— Годжин? На джуджу похож! Только пониже!

— Похож, да не он. Не вертись, сядь прямо! Вот так, хорошо.

— Тетя Йиля?

— Чего тебе, негодник? Там же написано всё под картинкой!

— Да, я прочитал. А что значит: "Опасней самых чудищ страшных Грани порождение сие. Бежать что есть сил потребно сразу, едва годжина увидишь, ибо хранит он Двери Страшные от всего живого или разумного создания. Ворота в мир иной…"

— Так, Зезва! Хватит глупостями заниматься. Годжина ты никогда не встретишь, не волнуйся.

— А вдруг встречу? Тетя Йиля, почему ты молчишь?

— Ну, чего тебе еще?

— А вот тут еще написано: "В иных землях звались годжины по-разному: аданы, ацены, испыы… Жили карлы эти в незапамятные времена по всей земле, еще тогда, когда лайимары и ткаесхелхи по пещерам бегали…"

— Гм.

— "… а человеков даже и духу не было." Тетя Йиля, а почему тогда людей не было? Где же мы были тогда?

— В других местах.

— В каких?

— Зезва, у меня уже болит голова от твоей болтовни. Слышишь, Хольга уже зовет обедать. Назар утку притащил жирную утром. Ты же любишь утку?

— Тетя Йиля?

— Ох, ну что еще?

— А вот тут еще написано… Ага, вот: "Годжины прогневали богов, и ниспослали небожители на нечестивых карлов пламя небесное. Прошелся ад огненный по земле аданов, превратив в пустыню их жилища. Немногие уцелевшие умирали от странной болезни, волосы падали с их голов, и плавали они в собственных нечистотах… Ушла под землю годжинов часть, но изредка выходят карлы на поверхность земли… Хранители Врат Огня и Грани годжины земные есть, но горе путнику, что карла встретит на дороге…" Тетя Йиля, а почему горе? Что в них такого страшного? Тетя Йиля? Почему ты молчишь?

Годжин смотрел перед собой застывшим взглядом. Маленького роста, пожалуй, он едва достал бы Марре до пояса. В серой одежде, на поясе кривой нож. И борода чуть ли не до земли. Глаза, похожие на два колодца: черные и бездонные.

Затем карл медленно провел левой рукой перед собой. Зезва готов был поклясться, что воздух перед годжином изменился, словно превратился в подобие воды, по которой бегут волны. Сдавленно охнул Кадык, моментально заработав яростный взгляд Марры.

Годжин опустил руку. Поднял вторую. И снова заволновался воздух вокруг маленького бородача, заметались пыль и хвоя. За спиной карла засияло что-то настолько яркое, что люди отворачивались, глаза были не в силах выдержать ослепительные снопы, бившие в разные стороны. Но Зезва успел увидеть главное: годжин смотрел на Бастиана, который не отвел взгляда.

Едва заметная улыбка коснулась губ серого карлика.

— Как говорят джуджи, народ наблюдательный, — бормотал Зезва, вытирая слезящиеся, горящие глаза, — кирдык пришел на тоненьких курячьих лапках… налетел вонючей задницей… и ка-а-а-к запенделячил… ненавязчиво, но настойчиво… Ну не курвова могила, а?

Ныряльщик поднялся во весь рост, не сводя глаз с махатинца с заячьей губой. Промелькнуло изумленное лицо Марры. Еще он услышал сдавленный вопль Губаза, преисполненный чувственных пожеланий всем родным Зезвы по материнской линии. Зезва улыбнулся, когда Бастиан наконец встретил его пристальный взгляд.

Годжин опустил руки. И пропал, словно испарился. Призрачное ничто волной ринулась к людям и джуджии. Зезва присел и закрыл глаза, усиленно глотая слюну. Затем приступ тошноты и головной боли ударил по бравым разведчикам. Ненавязчиво и очень настойчиво.

Когда Зезва открыл глаза снова, Ивон и Кадык все еще мучительно кашляли, сотник Губаз пил из бутыли чач, а Марра злобно смотрела на Ныряльщика, что-то свирепо бормоча себе под нос. Не иначе, ругательства.

— Где Бастиан? — спросил Зезва, дружелюбно кивая Марре. Та зашипела и отвернулась.

— Я здесь.

Ныряльщик повернулся к махатинцу. Долго смотрел ему в глаза. Затем взгляд Зезвы скользнул вниз, на рукав солдата. Несколько ярко светящихся крупинок. Бастиан спрятал руку за спиной, вызывающе набычился.

Зезва улыбнулся и даже успел открыть рот, намереваясь что-то сказать, но за спиной раздался смачный звук сморканья, и голос Марры прокаркал:

— А, ну хорош дерьмо пальцем ковырять! Эта сраная расщелина мне не нравится, и страховидлов я тоже не терплю, ясно? Кому нравится блевать себе на коленки, может оставаться, а я ухожу.

— Конечно, — согласился Зезва. — Страховидлов и я не переношу. А ты, друг Бастиан?

Не дождавшись ответа, Ныряльщик поднял глаза к небу. Низко летали ласточки, и ветер лениво покачивал верхушки деревьев. В воздухе пахло грозой.

— Аинэ, останься. Сядь у моих ног.

Властный голос королевы гулким эхом метался под потолком. Два воробья испуганно спорхнули вниз, к настежь открытым окнам. Ламира проводила птиц взглядом и улыбнулась девушке, замершей в почтительной позе перед креслом.

Высокий монах, стоявший у окна, поклонился и стал пятиться к выходу, но королева остановила его:

— Отче, останься и ты. Не оглядывайся — наш милый Снеж дежурит за дверьми.

Брат Кондрат вздохнул, повел могучими плечами. Его круглое лицо добряка и кутилы, заметно осунувшееся в последнее время, не выражало ничего, кроме усталости.

Ламира закинула ногу на ногу и некоторое время изучала свои ухоженные ногти на пальцах рук. Но горничная и монах видели, как дергается шрам на подбородке правительницы Мзума.

— Милочка, посмотри на меня. Не бойся.

Аинэ повиновалась.

— Вот так, умничка. Я не кусаюсь.

— Государыня… — Как Олаф? — Ламира повернула голову к окну, и налетевший морской ветер резко взметнул покрывало, за которым прятала волосы королева. Такие покрывала носят лишь незамужние девушки, подумала Аинэ, собираясь с мыслями. Брат Кондрат переминался с ноги на ногу.

— Ему лучше, государыня. Господин Ваадж говорит, что ранение серьезное, но есть одно обстоятельство…

— Какое же?