Город призраков - Сергей Болотников

Мать открыла глаза — усталые, покрасневшие.

— Мама, смотри! Город исчезает. — И дочь дернула ее за рукав, привлекая к иллюминатору.

А внизу, под совершенно безоблачным небом, в городе продолжали гаснуть огни. Темный прилив дошел до водораздела реки, пересек мост, погасив его разом, как ребенок задувает свечку, и двинулся дальше вверх по правому берегу, гася одиночные островки света на крылечках дач. Там этого никто не заметил — умаявшиеся за день ударного труда дачники мирно почивали в своих постелях и видели уже третий сон.

Погас жуткий синий фонарь над воротами кладбища, и теперь только холодный свет луны освещал ровные рядки надгробий — подобие города со своими жильцами и постояльцами.

Погасли лампы перед домом культуры, и в темноте порушенное здание с выбитыми стеклами стало еще более мрачным. Слаженно завыли во всем городе собаки, и два волка, замерев на секунду, присоединились вскоре к ним жутким замогильным воем, от которого выворачивало душу.

Проснувшиеся в разных районах старики и старухи молча лежали в своих постелях и слушали этот мрачный концерт, от которого несло тяжкой безысходностью.

— К покойнику, — шептали старухи обступившей тьме и мелко крестились. И невдомек им было, что воют псы как здесь, так и на противоположной стороне поселения.

Вдоль Покаянной шел прилив, и старые дома лишались света один за другим. А потом докатился он до шоссе номер два на самой южной стороне города, потушив цепочку новых мощных фонарей вдоль дороги. Как корова языком слизала. И с тем — кончился.

Погруженные во тьму улицы замерли. Замерли деревья, замерли дома с темными окнами. А в каждом доме остались в неподвижности люди. Те, кого прилив застал бодрствующими, и те, кого он случайно разбудил. Изумленно вскинули голову те, перед кем вдруг погас экран телевизора, и те, кого оглушила наступившая тишина после скоропостижной смерти радио, у кого заткнулась на полуслове дорогая стиральная машина и издал утихающий свист разогревающийся на электроплите чайник.

По всему городу умирали фены, щипцы для волос в руках у хозяйки, электрокамины гасили свои рубиновые спирали, а электроплитки приказали долго жить, вызвав у владельцев новый приступ истерики.

Перестали показывать время электронные часы, и компьютеры с треском гасили экраны, вызывая фатальное повреждение собственных программных оболочек. Мясорубки отказались перемалывать фарш, принтеры прекращали печать, оставляя на бумаге разноцветные разводы.

Устало отключились машины в городских типографиях, прекратив печатать свежие выпуски газет. Погас свет в больнице, а следом за ним отключились системы жизнеобеспечения, отправив четырех пациентов на небеса.

Электричество — то, что за последний век стало нужнее, чем вода и, может быть, даже воздух, ушло.

Люди остались, ошеломленные и испуганные наступившей тишиной. Нет больше гула бытовых приборов — незаметного, но вместе с тем постоянного шума, который сопровождает жизнь любого горожанина. Тихо, слишком тихо.

И прошло почти четыре с половиной минуты после прилива, когда зазвонил первый телефон. Издал мелодичное треньканье, до смерти напугав своего хозяина.

— У нас... у нас отключили свет! А у вас как?

— Тоже отключили! Совсем в темноте сидим!

— Вода... теперь электричество...

Все новые и новые руки хватаются за разноцветные трубки телефонов. И телефонные станции уже клинит от потока испуганных и разгневанных голосов:

— Что вода! У нас газ отключили, а теперь вот свет! Как в пещерный век!

— А мы не знали... мы думали, у вас и вода есть!

— Думали! Все думали! Только кто-то город решил извести. Что дальше-то?

— ...достали меня!! Они! Достали! Как жить будем без света?!

— ...и не говорите! Может быть — это власти? А? Нет, да не верю я в это землетрясение. Бред собачий — ваше землетрясение.

— ...а я не могу! Не могу здесь в темноте! Я боюсь, я всегда спал с ночником. Приезжай! Приезжай, а! А то я не знаю... сколько еще продержусь.

— ...говорю, слышь! Тачку бери и давай ко мне. Что-что, грузить... пока темно.

— ...а мы уже решили! Прямо счас с соседкой на площадь пойдем. Скажем им.

— ...в морды плевал я таким бытовым службам. Да! Плевал и...

— ...на улицу! Нет! Прямо сейчас пойдем!

— ...из города. У нас все готово? Уезжать, говорю, отсюда надо. Пока возможность есть. Да при чем здесь поезда? Виталий Филипыч машину обещал дать. Ну, давай!

Море человеческой речи льется по телефонным проводам бурным потоком. Шумное многоголосье — женские, мужские, захлебывающиеся от восторга и страха голоса детские. Скрипуче вещают в засаленные трубки старушечьи голоса — запруда сплетен прорвалась, и несутся слухи и кривотолки по городу, обгоняя редкие автомобили.

И среди этого телефонного гама, медленно меняющего свои тона с удивленно-испуганного на возмущенно-злобный, постепенно рождалась единая мысль:

— ДОКОЛЕ?!

Отключили воду, сначала горячую, потом холодную, потом исчез газ — и мы зажгли во дворах костры. Пропал интернет — и мы лишились высоких технологий, и радиоточка, которая вещала с тридцатых годов, подавилась собственной речью. Мы терпели, мы не замечали, мы думали, что так и должно быть. Но так было до сегодняшней ночи, ночи, когда отключили свет. Так доколе мы будем это терпеть?

ДОКОЛЕ?!

Люди переставали говорить и клали телефонные трубки. Кто-то мягко, нежно, кто-то с грохотом, в зависимости от темперамента. Голоса обрывались один за другим. Кто-то в ярости сметал телефон с ночного столика, кто-то выдергивал шнур из розетки.

Бросали трубки, а потом выходили на улицу. Из старых домов Нижнего города, из панельных Верхнего, из убогих халуп дачников, из темных баров и крохотных забегаловок. Горожане выходили из подъездов и шли вдоль улицы — узкие людские ручейки, что когда-нибудь сольются вместе и станут ручьем.

На улицах возникла толпа, охваченная единым мнением. А народ все шел и шел из темноты дворов — совсем разный. Были тут и вездесущие пенсионерки со сморщенными желчными лицами, и их затюканные мужья с палочками. Были пахнущие перегаром бывшие рабочие закрывшегося завода, а также несущие в карманах кастеты дети бывших рабочих с завода. Были здесь их несовершеннолетние сестры с шальным огнем в глазах и совсем маленькие младшие братья, туповато озирающие столпотворение. А рядом шагали служащие крупных фирм в дорогих куртках и уже порядком полинявшие бывшие работники «Паритета». И мрачные охранники в камуфляже, и безработные пожарники в фирменных комбинезонах, и бледные отрешенные юнцы — паства Просвященного Ангелайи, и глыбастая дружина Босха, повылазившая из дорогих автомобилей.