Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

Сумасшествие какое-то.

— Я не могу сказать вам правду о себе.

— Почему?

— Потому что свою клетку каждый должен рушить сам.

Она вдруг расслабилась, и я только теперь понял, что ещё мгновение назад каждая клеточка тела фроляйн Штерн была напряжена до предела, а может быть и превысила таковой.

— Вам нет смысла слушать эти песни.

— Ммм?

— Диск, который передала девушка.

Я перевёл взгляд на яркую наклейку под прозрачным пластиком. Эш, альбом «Уходя и возвращаясь».

— И всё-таки, послушаю.

— Как хотите. Но всё, о чём здесь поётся, вы уже знаете, просто подзабыли. Немножко.

Анна поёжилась и запахнула пиджак плотнее.

— А вот теперь мне стало холодно... Куда вас подвезти?

— Благодарю, я доеду сам.

— Брезгуете моим предложением? Или боитесь?

— Ни то, ни другое. Не хочу тратить время зря.

Ладонь фроляйн Штерн игриво скользнула по лацкану.

— Ну почему же зря?

— Потому что вы слишком привыкли подчинять.

Она вздрогнула, и на мгновение мне показалось, что мягкие губы скривились в презрительной гримасе, как ни странно, обращённой вовсе не в мой адрес.

— Всего хорошего... Джек.

— Доброй дороги... Анна.

Блондинка открыла дверь машины, но перед тем, как опуститься на кожаное сиденье, с рассеянной улыбкой заметила:

— Никогда не предполагала, что отказ может доставить больше удовольствия, чем согласие... Значит, один прут моей клетки всё-таки сломался. Благодаря вам.

И обещание новой встречи прозвучало во всём. В голосе. В движении пальцев, скользнувших по лакированному металлу. В глухом щелчке замка.

Но только не в мыслях фроляйн Штерн.

Ночь выдалась спокойной, без ярких сновидений и глобальных переживаний, поэтому утром, слушая треск и шипение колбасок на сковороде, я был благодушен, как Будда. До той презренной минуты, когда телефон зазвонил в первый раз.

— Слушаю.

— Прошу соединить меня с герром Стоуном, — надменно прогнусавили в трубке.

Этот голос знали и помнили все мои местные коллеги по работе с чужими мыслями. Более того, не смогли бы забыть, если бы даже посвятили процессу борьбы с воспоминаниями всю оставшуюся жизнь. Мой утренний покой побеспокоила Исполнительный секретарь Президиума коллегии медиумов города Ройменбурга, фрау Эртте, женщина в летах, повидавшая на своём посту всякого разного, а потому принципиально не удивляющаяся, скажем, чудесам.

— Я слушаю.

— Вам надлежит явиться сегодня к половине одиннадцатого утра в Коллегию.

Даже последовала пауза, ясно свидетельствующая о том, что без наводящих вопросов большей информации я не получу.

— А можно узнать, зачем меня желают видеть в Коллегии?

— Вы утверждены наблюдателем на квалификационном экзамене, — сухо сообщила фрау Эртте и повесила трубку.

Следовало бы задуматься, с какой радости и чьими усилиями я удостоен высокой чести следить за порядком во время проведения тестов на получение звания зарегистрированного медиума, но яичная болтушка так и просилась в компанию к колбаскам, из которых уже вытопилось достаточно жира, чтобы сдобрить утренний омлет. Впрочем, не успел я перемешать содержимое сковороды, телефон зазвонил снова.

Будучи наученным опытом, горьким и не только, я всегда снимаю посуду с огня, если переговоры застают меня на кухне во время приготовления еды. Вот и сейчас пришлось тяжело вздохнуть и отложить момент встречи с завтраком, переставив сковороду с одной конфорки на другую и сняв трубку.

— Слушаю.

— Джаак, ты уже проснулся?

— Резонный вопрос полвосьмого утра, фроляйн Цилинска. И хотя соблазн ответить отрицательно велик, я не страдаю лунатизмом и не умею во сне перемещаться по квартире, а тем более, разговаривать по телефону. Так что, можно считать, проснулся.

— Ой. — Ева, похоже, взглянула на часы и ужаснулась: она предпочитала вставать не раньше девяти и ползти на работу ещё не проснувшейся. — И правда, рановато. А мне казалось, рассвело уже давным-давно...

В голосе девушки чувствовалось нервное напряжение, объяснение которому я вполне мог бы найти сам, особенно после подсказки фрау Эртте, но решил спросить напрямую:

— Что случилось?

— Джаак, ты мне поможешь? Обещаю, я буду хорошей девочкой, буду во всём тебя слушаться, слова поперёк не скажу, только... Помоги. Пожалуйста.

Если Ева готова поступиться своей тщательно пестуемой независимостью, значит, проблема серьёзная или, по крайней мере, выглядит таковой.

— Ты в состоянии сказать конкретно: в чём дело?

— Мне назначили экзамен. На сегодня, — выдохнула фроляйн Цилинска.

— Поздравляю.

— Джаак! — В голос девушки вернулись хорошо мне знакомые укоризненные нотки. — Ты не понимаешь? Это же...

— Катастрофа.

— Вот именно! Я не спала всю ночь, у меня трясутся руки, мне...

— Дурно. Понимаю.

— Да как ты можешь понять?!

— Поверь, легко. Есть веская причина, по которой я не только могу, но и обязан понимать.

— Джаак?

Кажется, она испугалась. Плохо. Страха быть не должно.

— Встретимся у Коллегии в десять часов, хорошо? И я всё тебе объясню. Всё-всё.

— Смотри, не обмани!

— Разве я когда-нибудь врал тебе? И вот ещё что, Ева... Оденься так, чтобы тебе было удобно.

— «Удобно» что?

— Удобно всё. Двигаться, дышать, говорить, думать, чувствовать. Ничего обтягивающего, зажимающего и впивающегося в тело, только хорошо знакомые, давно привычные вещи. Вещи, которых ты можешь на себе не замечать. Договорились?

— Ээээ... А если они выглядят... Того... Не очень?

— Они должны быть удобными для тебя, а не тешить чьи-то надменные взгляды. Ясно?

— Как прикажете, мон женераль, — вздохнула девушка. — Значит, в десять?

Разумеется, она пришла раньше.

Плохо помню своё настроение перед собственным экзаменом, но волнение, если и присутствовало, было окрашено совсем другими тонами. Я переступал порог актового зала, чтобы показать всему миру обретённое превосходство и заявить о претензиях на смену статуса, поэтому меня скорее снедало нетерпение, нежели боязнь оступиться. Всё казалось простым и достижимым, будущее виделось исключительно расцвеченным праздничными огнями, выписывающими буквы моего имени в вечернем небе... Ну а выходил я из здания Коллегии на полном автомате. Впрочем, неприятные воспоминания продолжают нас мучить, только если их нечем заместить. Если нечего записать поверх.

— Привет экзаменующимся!

Ева скорчила недовольную рожицу и раздражённо пробурчала: