Они знали - annyloveSS

Отступая от темы, скажу, что можно удивляться, почему же и я и портреты, зная правду, не открыли ее никому. Ну, конечно в первую очередь дело в том, что мы все-таки не живые существа в полном смысле этого слова и наши свидетельства едва ли могут иметь для людей хоть какой-то вес. А кроме того, сама природа наша такова, что мы вмешиваемся в дела живущих лишь тогда, когда бываем к тому принуждены их просьбой или приказом. Мы не умеем лгать, но говорим только то, что нам позволено и тогда, когда спрашивают об этом. Разумеется, никому из посещавших за последний год кабинет директора не приходило желание беседовать со мной на такие темы. Что же до портретов - они связаны приказом действующего главы школы. Поскольку сначала Дамблдор, а потом и Снейп приказали им ничего не рассказывать о том, что они видели и слышали в этой круглой комнате, когда не спали, то предшественники должны были молчать. И те, кто знал, молчали, а те, кто не знал - поддались общему впечатлению…

Что же до подлинного меча Гриффиндора, то ни разу за всю мою долгую жизнь мне не приходилось изумляться сильнее, чем когда я увидела его в руках Северуса Снейпа. Дамблдор, устроив тайник за своим портретом, рассчитывал, выходит, передать меч Гарри Поттеру. Для чего и зачем, его преемник не знал, хотя и пообещал выполнить поручение. В тот момент, когда этот человек вытащил меч из тайника за портретом, когда его пальцы сомкнулись на рукоятке, мне снова вспомнилось то, что сказал Дамблдор за три года до того. Вернувшись сюда в ночь после Святочного Бала, директор, обращаясь не то ко мне, не то к себе самому, выразил предположение, что и впрямь мы слишком уж рано распределяем детей по факультетам? Иначе как же объяснить, что гриффиндорцы становятся предателями, а студенты Слизерина оказываются подлинным воплощением отваги и благородства? Тогда я не могла прийти в себя от возмущения его словами - никто еще за тысячу лет не осмеливался подвергать сомнению правильность моих решений. Теперь же даже я не могу не признать, что храбрость Северуса Снейпа, последнего директора Хогвартса, не подлежит сомнению. Причем дело даже не в том, чтобы вести двойную игру в течение долгих лет, на что, сказать по правде, мало кто способен. И не в том, чтобы каждый день сражаться один на один с самым сильным легилиментом на всей земле, притворяясь и скрывая свои подлинные чувства. Не в том, чтобы рисковать собою, ходить по лезвию бритвы или помогать тем, кто только и делает, что всячески тебе мешает. Гораздо сложнее преодолевать собственные эмоции и бороться с самим собой, бросить вызов прошлым страхам, ревности, неприязни. Но даже это еще не самое трудное. Ведь умереть всегда намного проще, чем жить, испытывая бесконечные неистребимые страдания. А именно так до самой последней своей минуты жил этот необыкновенный человек

Я неспроста упоминала об истерике, устроенной Гарри на пятом курсе после смерти Сириуса Блэка. Воспоминание о ней навело меня на мысль, что настоящая храбрость особенно нужна, чтобы остаться жить тогда, когда смерть кажется легким и удобным выходом из положения. Не раз за этот сложный год, Дамблдор пытался со своего портрета обратиться к Снейпу со словами сочувствия, а тот резко обрывал такие попытки. Бесконечная усталость от жизни - вот, что читали в его глазах все, кто видел его в тот период. Люди сами признавались в том, что все видели - но ничего не замечали, все слышали, но ничего не сумели понять. А те немногие, кто знал и понимал, не желали верить. Всем им позднехонько пришлось раскаяться…

За тот год много раз создавалось впечатление, что он не выдержит. Любой более слабый человек на его месте давным-давно сошел бы с ума или покончил с собой. К счастью покойный директор, как всегда оказался прав. Впрочем, Дамблдор очень редко ошибался. И те слова его тоже не были ошибкой. Он знал, что оставляет школу на человека, в чьем сердце было столько же мужества и твердости, как у лучших учеников Гриффиндора, хотя тот и закончил факультет Слизерин. Как все-таки произошло столь странное превращение, до сих пор не в силах объяснить себе даже я. Может быть и в самом деле много лет назад, когда он сидел на старой табуретке, а я, надетая ему на голову, читала в его душе, прежде, чем вынести свой вердикт, в нем была храбрость, но не было еще того мужества, которое признала в итоге сама магия. Наверное, подлинное мужество ему даровала любовь. Дамблдор, во всяком случае, всегда убеждал всех своих сторонников, что возможности этой удивительной силы не имеют никаких границ…

Мне сложно разобраться в своих ощущениях по поводу Северуса Снейпа. Безусловно, я считаю его одним из наиболее интересных экземпляров, какие попадались мне за все время существования школы. «Типичные» представители того или другого факультета, всегда представляли для меня намного меньше интереса, чем душа, в которой, как говорится «намешано всего». Такие как раз и запоминаются чаще всего… Я встречаю эти души, как правило, еще в самом начале их развития. Они предстают мне детьми, чья судьба пока неизвестна ни мне, и никому другому. Многие из них вырастая, становятся действительно выдающимися волшебниками и волшебниками, знаменитыми в самых различных областях. И потом мне чрезвычайно приятно бывает обнаружить след их души уже в их собственных детях. Они садятся на ту же самую табуретку, где когда-то сидели их родители и я узнаю в них черты отцов и матерей, соединенные с их собственными, неповторимыми качествами. В случае с этим человеком у меня не будет такого удовольствия. Безответная любовь лишила его шанса оставить по себе на земле материальное повторение и в то же самое время даровала ему бессмертие в памяти и сердцах тех, кто благодаря ему остался жить, и прежде всего - Гарри Поттера.

Да, судьба и любовь самого молодого из директоров Хогвартса навсегда останутся лишь его достоянием. Но, кто знает, быть может спустя, например, чуть менее двух десятков лет, меня наденут на голову кому-то из детей этого мальчика или его друзей. И я найду в сердце одного из них след души этого удивительного человека…

Глава 34

Портрет Альбуса Персиваля Брайана Вулфрика Дамблдора.

«Любовь не знает убыли и тлена […]

Любовь - не кукла жалкая в руках

У времени, стирающего розы

На пламенных устах и на щеках

И не страшны ей времени угрозы.

А если то не так и лжет мой стих -То нет любви и нет стихов моих!»

В.Шекспир. Сонет 116.Вопреки мнению большинства, не всегда так уж приятно, когда за тобой остается последнее слово. Особенно, если ты и в самом деле способен сказать куда больше, чем все остальные. Приходится думать, как много ты хочешь и можешь сказать, а главное - позволительно ли тебе это сделать. Конечно, настойчивость Гарри, Минервы и остальных, заставила меня понять, что промолчать совсем мне уже не удастся. В конце-концов - все получилось, мы победили, волею судьбы все тайны были раскрыты и мои слова не могут уже повредить никому. Кроме того, смерть любезно избавила меня от всех клятв, какие я давал при жизни. И все же, о многом я промолчу. Есть вещи, которые навсегда должны остаться в секрете и ни я, никто другой не имеет права делать их достоянием публики…Задача и так достаточно трудна - ведь предстоит говорить о любви.

Эта таинственная непостижимая сила была для меня в каком-то роде божеством. Всю свою жизнь я искал ее в каждом, кто был рядом со мной. Недаром именно непонимание любви и стало причиной поражения лорда Волдеморта. Я не раз говорил ему об этом и ничуть не сомневался в своих словах. Вся его сила, которой он так гордился и на которую так уповал не смогла дать ему никакой защиты против любви. Можно сколько угодно приписывать все случайности, благодаря которой Гарри стал повелителем смерти и хозяином Бузинной палочки, до которой тщетно пытался добраться Том Риддл. В действительности это было противоборство между душой, полной любви и душой, изорванной в клочки безумной жаждой власти. Гарри одержал верх над врагом с помощью добра и света, живших в его сердце, да мальчик и сам это понял. Но все же его - наша общая - победа стала возможной лишь благодаря другой любви. Любви человека, которому удалось поразить даже меня, заставив совершенно по-иному взглянуть на это чувство…

Я не стану говорить о том, что мне не очень хорошо известно - я имею в виду жизнь Северуса в его семье и то, что происходило с ним до поступления в Хогвартс. Он не любил говорить об этом, хотя и рассказал мне историю своего знакомства с Лили. Северус даже как-то признавался, что очень смутно помнит все то, что было с ним до того, как он ее встретил. Ради любопытства я проверял его легилименцией. Это действительно было странно: обычно столь смутные и отрывочные воспоминания сохраняются лишь о самом раннем детстве - лет до двух-трех. Но, похоже, встреча с Лили Эванс и впрямь подействовала на сердце и разум десятилетнего мальчика так сильно, что вся его жизнь, предшествовавшая этому судьбоносному моменту, стала для него некоей грезой, далекой от реальности. Он отнюдь не лгал и не преувеличивал говоря, что реальность для него началась в ту секунду, когда он увидел ее. Откровенно говоря, для меня это открытие оказалось сюрпризом, хоть я и знал до этого, что он влюбился в нее с первого взгляда. Потом он говорил мне не раз, что уже тогда понимал, что они слишком непохожи, слишком разная у них судьба, слишком отлично их восприятие мира, чтобы когда-нибудь они могли быть вместе. И все же он не мог ничего с собой поделать. Природа создала Северуса однолюбом, способным отдать свое сердце лишь один-единственный раз.