Они знали - annyloveSS

В своих покоях я оставалась почти все время. Один раз Северус Снейп наведался ко мне, разговаривал со мной возмутительно пренебрежительным тоном и, видимо, решил оставить меня в покое. Пару раз наведывался кентавр, с целью убедить меня вернуться к работе. Он говорил, что все мы нужны детям. Я отвечала, что не смогу сносить деспотизм Снейпа. Я откровенно спрашивала, что Флоренц думает о нем. Ответ поверг меня в шок: кентавр был убежден, что у этого человека есть личная тайна, о которой знал покойный Дамблдор. Собственно, я не раз задумывалась над этим… да еще эти странности в его гороскопе… Да, наверное я и кентавр были ближе всех к тайне Снейпа…

В последней битве я плохо помню, как и что делала. Я была в каком-то тумане. Правда, говорили, что мои хрустальные сферы пригодились сражающимся… Я знала, разумеется, ни минуты не сомневалась, что нас ждет победа. Это было предопределено свыше. Поединок Гарри с Темным Лордом должен был окончиться в пользу мальчика - такова была воля высших сил. И все же его рассказ о Северусе Снейпе, история о любви этого странного человека к его матери… Да, таким, как Снейп суждено страдать… Души подобных людей редко оказываются подвластны любви… И все-таки, если веление рока все же вселяет в них это чувство, то оно как в гранит врезается…

Этот странный человек и в самом деле появился на свет не под счастливой звездой… Не стану притворяться, что я сильно жалею о его смерти Опрометчиво с его стороны было пытаться идти против своей судьбы… Но мне отрадно думать, что в конце он все же, кажется, понял и осознал свое настоящее предназначение…Оно заключалось в том, чтобы жить, сражаться и погибнуть во имя Любви…

Глава 33

Распределяющая Шляпа.

Многие сочтут, что мнение мое не может служить ориентиром, я ведь играю в жизни довольно скромную роль. Доподлинно даже неизвестно, что же я такое. У меня есть разум, есть душа, так что, в какой-то степени, можно сказать, что я живое существо. К тому же мне тысяча лет - вряд ли таким опытом может похвалиться хоть кто-нибудь в магическом мире. На самом же деле те, кто знает, какая тонкая материя - магия, понимают, что я, быть может, принимаю самое ответственное из всех решений. Мое скромное занятие - распределение, возможно, оказывает огромное воздействие на жизнь волшебника или волшебницы.

Считается, что я во всем руководствуюсь мнением Основателей, заповедовавших мне мою важнейшую благороднейшую задачу и я руководствуюсь во всем их критериями, но это не совсем так. Мне тоже случается колебаться - ведь иногда трудно сразу решить, чьих черт больше в каждом конкретном первокурснике или первокурснице. Годрик, Салазар, Ровена или Хельга - такое непросто понять сразу. Потому-то иногда и приходится несколько минут думать над тем, куда отправить студента. Меня считают непогрешимой, хотя я сама не думаю, что это так. Факультетская принадлежность имеет, конечно, большое значение, однако я прекрасно помню слова, которые сказал покойный директор Дамблдор в этом кабинете маленькому Гарри Поттеру: «Человек - это не свойства характера, а сделанный им выбор!» Хотя, конечно, бывает, что желания будущего ученика полностью совпадают с его наклонностями. Так было и с Томом Реддлом - наследником Слизерина по материнской линии, ставшим впоследствии лордом Волдемортом.

Сам мальчик беседовал со мной дважды - в тот год, когда пытался уверить меня, что я совершенно правильно сделала, отправив его на Гриффиндор, не понимая, что я прислушалась к его просьбе, что и это и стало тем самым выбором, который он сделал. И второй раз - после победы. Он пришел, чтобы поговорить с портретом Альбуса Дамблдора о бывшем директоре и задал мне несколько довольно сложных вопросов, на которые я ответила прямо и откровенно.

Нет, в тот год в Хогвартс поступило столько же первокурсников, как обычно. Профессор Макгонагалл как всегда вызывала учеников по алфавиту. Первое затруднение возникло с юным Сириусом Блэком, который категорически не желал попадать в Слизерин, где учились все члены этой известной своей чистокровностью семьи. Но нужно сказать, что я сразу заметила отличия мальчика от его родственников, поэтому отправив его в Гриффиндор, я приняла самое верное для Сириуса Блэка решение.

С девочкой по имени Лили Эванс сомнения вообще были исключены. Гриффиндорка. Это слово было словно выведено огромными буквами и у нее на лице и в голове. С ее храбростью, тягой к справедливости и добротой, сам Годрик не пожелал бы лучшей ученицы! Впоследствии я не раз имела случай убедиться, что прелестная рыжеволосая девочка действительно создана для гриффиндорского факультета. С самого первого курса и соученики и преподаватели буквально не чаяли в ней души. Мне часто приходилось слышать комплименты, расточаемые ей и директором и профессором Макгонагалл. В особенности на старших курсах, когда она стала старостой школы и часто посещала директорский кабинет по тому или иному вопросу, связанному с ее должностью. Лили Эванс вызывала восхищение даже у портретов покойных директоров и директрис. Армандо Диппет однажды даже назвал ее «одной из самых очаровательных юных леди, какие появлялись в стенах школы за последнее столетие». Она и впрямь была мила…

А вот когда я в первый раз очутилась на голове и в мыслях Северуса Снейпа, то, разумеется, и представить себе не могла, что когда-нибудь он займет кресло директора в этом кабинете. Но тогда уже меня поразил странный набор качеств всех Основателей, присутствовавших у тощего и нескладного мальчишки, на котором даже школьная форма сидела как-то ужасно нелепо. Дело в том, что почти каждая наличествующая черта одного из Основателей уравновешивалась в нем отсутствием другой, не менее важной. Отваги и мужества хватило бы в нем на весь факультет Гриффиндор, но совершенно не обнаруживалось склонности к безрассудным порывам, способности действовать по велению сердца, а не разума, каковым почти неизменно отличаются представители этого факультета. Жажде познания Снейпа позавидовала бы сама Ровена, настолько глубоким, изощренным, пытливым и даже дерзким умом он отличался. К тому же ум дополнялся весьма впечатляющей развитостью творческого начала. И все же его интересовали не знания ради самих знаний. О, нет - у него имелись амбиции, ему хотелось добиться успеха, показать всем, чего он стоит. Ум свой он во многом рассматривал, как козырь, на который можно сделать ставку в жизни, чтобы выиграть. Такой подход, вкупе с хитростью, однозначно указывал на факультет Салазара Слизерина, тем более, что и сам он, вопреки подсознательному желанию быть рядом с той рыжеволосой девочкой, выражал желание поступить именно туда. Что же касается трудолюбия, достойного Хельги - то оно перекрывалось жесткостью и недоверчивостью его характера в противовес мягким и добрым в большинстве хаффлпаффцам. В общем, я исполнила его желание, разумеется, не подозревая о том, что спустя два десятка лет Дамблдор вторично посетует при мне, что чересчур рано проводится в школе распределение. По правде сказать, одиннадцать лет - не тот возраст, когда возможно точно сказать, что те или иные черты не проявят себя значительно позже. Да и вообще, само распределение вовсе не означает, будто бы слизеринец не способен проявить героическую храбрость, гриффиндорец - поступать, как эгоист, студент Рэйвенкло - оказаться совершенно не сообразительным, а хаффлпаффец - поразить окружающих неожиданной хитростью. Однако, в силу сложившихся веками стереотипов, об этом очень часто забывают, ожидая от студентов и выпускников того или иного факультета совершенно определенного поведения. Не раз я предупреждала в своих песнях о вреде такой точки зрения, но до сей поры все усилия мои оказывались напрасны. Ничего я так не желала бы, как сплоченности четырех факультетов, существовавшей во времена Основателей. Чтобы всех в их школе связывала столь же крепкая дружба, как когда-то их самих. И хоть я понимаю, что не мне бороться с тем, что уже давно въелось в сознание подавляющей части магов Британии и успешно культивируется в семьях, тем не менее, все же продолжаю лелеять свою тайную и несколько наивную для столь опытного разума мечту…

Впрочем, слова Дамблдора не стали тогда для меня особым сюрпризом. За несколько последних лет я слышала достаточно, чтобы сделать нужные выводы. Меня не боялись и от меня не таились, ведь в отличие даже от портретов, Шляпу почти никто не принимает всерьез. Я слышала все разговоры покойного Дамблдора и его портрета и с Гарри Поттером и с Северусом Снейпом. Но болтать о чужих тайнах, когда меня не спрашивают, я никогда не любила. Поэтому в разговоре с Гарри после победы, мне пришлось лишь подтвердить то, что было уже ему известно и поделиться некоторыми личными соображениями по данному вопросу.

За все семь лет обучения последнего директора Хогвартса я видела его всего лишь несколько раз. Лишь по долетавшим до меня слухам, понимала, что репутация его в школе не слишком блестяща и что даже поразительные для его возраста успехи в учебе не способствовали ее улучшению. Гарри спрашивал меня, прочла ли я тогда, двадцать семь лет назад в его мыслях ту самую великую любовь, о которой он говорил с таким благоговейным удивлением. Я ответила, что любовь невозможно прочесть в голове, ибо она живет только в сердце. Тогда понятно, - сказал он, - почему самый искусный легилимент за столько лет так и не смог разоблачить своего ближайшего помощника. Любовь - материя, не подчиняющаяся никаким законам мироздания и магии. Хоть ее и изучают в Отделе тайн Министерства магии, все равно объяснить ее никто не мог и не сможет. Ее можно понять лишь сердцем - таково было убеждение мальчика. И нужно сказать, что я с ним тогда в некоторой степени согласилась. То, как говорил о любви Дамблдор, похоже, произвело на героя войны чрезвычайно сильное впечатление.