Русский калибр (сборник) - Пётр Разуваев

— Вы так ничего и не поняли, — грустно констатировал Давид. — Выкрав меня, вы изменили позиции всех участников этой игры. И то, что было вчера, завтра уже будет отдалённой историей. Впрочем, альтернативы у нас, насколько я понимаю, всё равно нет. Поедемте к синьорине…

— Мне кажется, нам с вами стоит несколько… видоизмениться. Обидно будет, если вас опознает кто-то из старых знакомых. Я тут купил кое-что, примерьте.

С этими словами я засунул руку в шуршащий мешок и наугад достал из него футболку и шапочку.

Пару минут спустя, когда наш джип уже влился в тесный поток движущихся к центру города машин, изучавший обновки Давид сердито засопел и спросил, причём с нескрываемой обидой в голосе:

— Это что, намёк?

Удивлённый столь странной реакцией, я искоса взглянул в его сторону. Господин Липке держал в руках свой экземпляр футболки, демонстрируя её мне, и вид у него был при этом весьма и весьма недовольный. Что могло вызвать такую реакцию, я решительно не понимал. Нормальный рисунок, увеличенная во всю грудь картинка с пачки сигарет «Camel», мне она понравилась именно своей «обыкновенностью». И лишь приглядевшись повнимательнее, я, наконец, понял — в чём тут дело. С трудом сдерживая душивший меня смех, я поспешил извиниться, уверяя его, что никакого коварства с моей стороны здесь нет, простая случайность. Обиженно поджав губы, Давид бросил футболку обратно в мешок и, взяв из него другую, принялся придирчиво её изучать.

Мой дотошный спутник умудрился заметить то, на что я совершенно не обратил внимания. Известная картинка с верблюдом и пирамидами была скопирована довольно точно, но… слегка приукрашена креативным художником. Совсем немного, чуть-чуть, но зато как…

К знаменитому верблюду, или, скорей уж, верблюдице, сзади была приставлена небольшая стремянка. И маленький поросёнок, вскарабкавшийся на эту лесенку, энергично вступал с верблюдицей в… межвидовые половые отношения. Поросячья морда при этом лучилась неземным восторгом и блаженством. М-да-а… Учитывая национальность Давида и его соответствующее отношение к всевозможной свинятине…

Может, стоит извиниться перед ним ещё разок?

Машину мы оставили недалеко от древней и известной даже мне базилики Санта-Мария-ин-Трастевере. Дальше ехать я просто побоялся, опасаясь заблудиться в изогнутых и кривых улочках «самого итальянского» квартала в Риме. Именно здесь, в Трастевере, и проживала старенькая няня синьорины Бономи. Во всяком случае, на обратной стороне фотографии, стоявшей в каюте Паолы на «Джульетте», было написано чёрным по белому: Via Berrani, 36. Siniora Longhi.

А каждый болван в Риме знает, что Via Berrani находится в Трастевере! Примерно так ответил Давиду один из жителей этого города, когда тот решил пойти «в народ» за информацией. На всякий случай я заскочил в какой-то отель, попавшийся нам по дороге, и, с независимым видом прогулявшись по холлу, прихватил из общей кучи различных рекламных проспектиков небольшую карту города. Глупо, конечно, но куда безопаснее, чем все остальные способы выяснить, где же находится нужный нам дом. А купить нормальный план не было возможности — в пол-одиннадцатого вечера и со звонкой мелочью в кармане… Разве что обменять на «Узи».

В принципе, от машины нужно было бы избавиться раньше. Слишком уж приметным выглядел наш «Defender» на улицах большого города; я подозревал, что мне его и подсунули-то, исходя из этих соображений. Но Давиду внезапно стало плохо, он побледнел и сидел, как-то неудобно скрючившись, обеими руками держась за живот. Через силу улыбаясь, он пытался уверить меня, что всё с ним в полном порядке, но я-то прекрасно видел, как обстоят дела на самом деле. Пришлось тянуть до последнего. А что такое — ехать по большому итальянскому городу на машине, пусть даже и вечером, это я уже знал по Милану. Чудное занятие. Только миновав Ponte Garibaldi и убедившись, что мы почти у цели, я вздохнул с облегчением.

Перекидав всё оружие в сумку, я натянул на себя трофейный бронежилет, а сверху напялил злосчастную футболку с трахающимся кабаном, уповая на то, что в сгустившейся над городом темноте пристально меня разглядывать никто не станет. Зато она была абсолютно «one size», и, выпустив её поверх брюк, я легко спрятал засунутый сзади за пояс пистолет. Чего, собственно, и добивался всем этим маскарадом. Элегантную голову Давида увенчала бейсбольная кепка, и, костюмированные таким вот экзотическим образом, мы двинулись в путь. Более всего меня сейчас волновало состояние Давида, мужественно ковылявшего рядом со мной. Похоже, что лучше ему не становилось.

На центральной площади Santa Maria Trastevere было по-вечернему шумно и оживлённо. Ярко горевшие фонари освещали её гуляющее и веселящееся население; в нескольких кафе, выходящих прямо на площадь, десятки людей умело и вкусно провожали остаток вечера за круглыми столиками. В воздухе пахло жареными каштанами, которыми прямо с жаровни торговал молодой чернокожий парень, бегали дети, в одном из уличных заведений, за символической оградой из низких столбиков с натянутой на них гирляндой, пронзительным голосом пел местный «Карузо», профессионально подыгрывая себе на гитаре. На ступеньках фонтана плотно сидели юные и уже не совсем юные влюблённые, в углу площади кучковались итальянские рокеры, ни в чём не уступающие «Ангелам Ада». Лениво прохаживались перепоясанные белыми ремнями карабинеры, и над всем этим базаром невозмутимо возвышалась умело подсвеченная церковь Святой Марии, построенная в триста каком-то году, насколько я помнил из когда-то читанного путеводителя. Большие часы на её башне показывали пять минут двенадцатого, и они, по-моему, не так уж сильно заблуждались.

Миновав площадь, мы ещё минут десять блуждали по крайне колоритной, но недостаточно приятной местности. Стоило нам чуть отойти от широкой и оживлённой Via Luciano Manara и углубиться в лабиринт узеньких и причудливо изогнутых улочек, зажатых между трёх— или четырёхэтажными домами, как всё вокруг разительно изменилось. Булыжная мостовая под ногами разом состарилась на несколько веков, освещение сделалось скудным, а стены домов приобрели крайне потасканный вид и цвет. Люди нам навстречу попадались всё реже, зато количество переброшенных через улицу верёвок с сохнущим на них бельём превосходило все разумные пределы. Но главное — запах! В воздухе витала ни с чем не сравнимая гамма ароматов, причудливо сочетавшая в себе запахи отбросов, жареной рыбы, лука, бензина, каких-то благовоний, просто дерьма, — в общем, добротный итальянский пинок по обонянию. Мне приходилось сталкиваться и с более колоритными сочетаниями, но бедняге Давиду стало совсем не по себе. Зажав нос платком, он едва шёл, поминутно останавливаясь, не то отдыхая, не то готовя свой желудок к акробатическому этюду. Слава Богам, мы уже были почти на месте.

— Постойте здесь, — тихо попросил я своего спутника, когда мы миновали дом номер 32. — Я быстро проверю, нет ли там оркестра и представителей муниципалитета, и вернусь.

Давид молча кивнул и прислонился к грязно-жёлтой стене дома, по-прежнему зажимая нос платком и страдальчески морщась. Стараясь двигаться как можно естественней, я неторопливо зашагал по разбитой каменной мостовой. Заблаговременно расстегнув сумку с оружием, которую держал в левой руке.

В доме номер 36 располагался крохотный магазинчик. Дверь была заперта и дополнительно перекрыта крупной решёткой. Решётки стояли и на двух окнах этого очага торговли, специализировавшегося на продаже искусственных цветов. Судя по всему, дела у хозяина шли очень даже «так себе». Больно уж запущенный вид имела лавочка — грязные окна, пыльные букетики на деревянных лотках, стоявших за стеклом, древняя вывеска. На которой, кстати, я и обнаружил подтверждение своей способности ориентироваться в трёх соснах. Понять первые два слова оказалось выше моего разумения, но фамилию «Longhi», написанную ниже, я узнал, не напрягаясь.

Квартира хозяйки находилась, похоже, на втором этаже, непосредственно над магазином. На окнах стояли давно не крашенные деревянные ставни, но сквозь огромные щели между ними пробивался неяркий свет. Я огляделся ещё раз. Тишина. Никогда не обманывавшее меня досель предчувствие деликатно молчало, да и вокруг не было ни единого намёка на возможную опасность.

Позади меня еле стоял на ногах Давид, где-то в перспективе, в недостаточно туманных далях, маячила пара-тройка «доброжелателей» типа бандитов Кольбиани и неизвестного русского киллера — словом, отступать было некуда. Велика Италия, но за спиной сплошная засада. Перекинув сумку через правое плечо и поудобнее ухватившись за скрытый в ней «Узи», я решительно надавил на кнопку звонка.

— Что она говорит? — Этот вопрос я задавал Давиду уже, наверное, раз сто. Синьора Лонги бесспорно была добрейшей души человеком, но, к сожалению, она не знала ни единого языка, кроме родного ей итальянского. Коммуникационные трудности начались буквально тут же, и ни конца ни края им не предвиделось.