Арктический экзамен - Н. Денисов

— Речь выдал наш Василий! Слыханное ли дело! — поддел Милована Глушаков, он все еще помнил то собрание, на котором предлагал «списать» его на берег.

Но ударились в шутливые разглагольствования по поводу Васиного «открытия». Виктора как бы забыли, и он собрался уже потихоньку уйти в каюту, но опять не усидел Глушаков:

— Ну, а Пушкину, к примеру, какую бы сейчас положили ставку?

— Пушкину? Вот тут не знаю… Да, наверное, как и всем…

— Скажи-ка, дела какие! — Глушаков обиделся за Пушкина.

Дебаты разгорелись бы вновь, не влети на главный щит Гена Бузенков.

— И этот не спит, красавец! — подивился Пятница.

— Геннадий Николаевич, — начал было Крант, но Гена резко взмахнул рукой, обрывая. Он больше обычного возбужден, в глазах — и растерянность, и возмущение.

— Шо це такое, Гена? — помог ему Пятница.

— А то! — Бузенков нервно вскинул ладони в каком-то молитвенном жесте. — Они что там? Откуда им что известно?

— Не кипи, давай толком, — тихо произнес Виктор, теряясь в догадках. Бузенков накануне сидел в радиорубке и крутил ручку приемника.

— Толком. Ага — а… Это твоя братия на весь мир сообщила, мол, плавучая электростанция благополучно завершила переход во льдах, прибыла на Чукотку! И… И дала уже — дала! — первый ток золотодобытчикам!

— Подожди, Геннадий, ты сам слышал? — поднялся Глушаков. Загремели стульями остальные, только Пятница не пошевелился.

— Нет, я — не сам… Кулик — плавунок с берега весть принес. Московское радио сообщило, откуда мне взять еще?

— Бывают ошибки, — хмуро произнес Виктор.

— Ошибки — и! Сейчас с «Буслаева» передали — впереди лед. Ледокол «Москва» навстречу, на подмогу идет.

— Ну что ж, Москва маху дала, «Москва» и выручит.

Продолжать чаепитие показалось вдруг неуместной роскошью. Вывалили на палубу, оставив у щита одного Пятницу.

Снег все сыпал. Пахло уже настоящей зимой, ядреной и звонкой, как морозные чурбаки. Снег падал тяжело и отвесно, и было странно наблюдать, как, достигая темного пространства воды, он тотчас исчезал, растворяясь, будто сахарный песок.

Вахтенный матрос, раздобыв где-то деревянную лопату, чистил палубу возле рубки, широкими взмахами перекидывал снег через леера.

— Двадцать миль осталось, товарищи! — открыв дверь рубки, бодро доложил капитан Глебов.

— Спасибо, Павел Сергеевич! — ответил за всех Сапунов.

Снег сыпал, освобождая небесные сферы дневному свету. Вошли в полосу льдов. Разводья уже стеклил молодой ледок, перемешанный со снегом. «Вот и «сала» попробовали!» — подумал Виктор, вспоминая описания здешних мест Старокадомским.

Лед наконец сомкнулся за кормой, но обычных по сему поводу эмоций не вызвал. Напротив, льдины, атакующие суда, казались какими-то родными, домашними.

К полудню подошел вызванный на помощь ледокол «Владивосток». И теперь «Буслаев», получив дополнительную поддержку, неустрашимо продвигался вперед, увлекая за собой «Северянку» и «Решительного».

На станции объявили «горячую воду». Свободные от вахт заполошно кинулись занимать души, на ходу выхватывая из рундуков чистое белье, полотенца.

— Последний парад наступа — ает! — возликовала промежуточная палуба.

— Подходим!.. Братва!..

— Последний парад наступа — ает!..

Близкое побережье, вырастая из морозной полумглы, придвинуло к морю оснеженные вершины сопок. Они навевали думы о загадочности дальних мест, будили детскую восторженность перед неизвестным. Но предстоял еще прозаический обед, о котором Виктор, хлопоча у плиты, думал как о «последнем» обеде за время перегона. Что будет потом — завтра или послезавтра? Но мысли текли в одном направлении: дошли!

Обедали не то чтоб сумрачно, а как-то торопливо, взвинченно, спеша поскорей подняться наверх.

— Да врубите же музыку! — донеслось из коридора.

Корабли постоят и ложатся на курс,Но они возвращаются сквозь непогоду,Не пройдет и полгода, и я появлюсь,Чтобы снова уйти, чтобы снова уйтиНа полгода…

На тентовой палубе, куда Виктор кинулся на зов Высоцкого, густая толпа в полушубках. Азартно щелкали затворы фотоаппаратов. Возбужденный, радостный народ снимался на фоне рубки, ледокола, торосов.

Показались крыши поселка. Высокая труба, чернея над белым простором, выбрасывала в небо оглушающе — темный антрацитовый дым. Остроугольная скала мыса, далеко выпирая в море, пестрела проплешинами и обмылками застаревшего снега.

— Дошли! — промолвил Пятница.

«Ну, дела!» — весело подумал Виктор, посматривая на парней. В отворотах полушубков Бузенкова, Милована, Заплаткина, деда — сияли клинышки тельняшек…

— Дошли, Валентин Григорьевич! — кок стиснул за локоть Глушакова и, не дав ему опомниться, повернулся к Бузенкову: — Все еще обижаешься на московское радио?

С «Буслаева» пустили ракету. Описав дугу, не догорев, она шлепнулась в отдалении на льдину, разбрызгивая яркие осколки.

«Вот так и наше плавание!» — вздохнув, подумал Сапунов.

Ледокол еще тянул «Северянку» на коротком буксире, пробиваясь к большой полынье, темнеющей за острым мысом. Там обрисовывались громоздкие надстройки транспорта, стоящего на рейде, под разгрузкой. Сновала с берега самоходка. Игрушечный рейдовый катерок нахально лез на льдину, загородившую ему дорогу.

Дошли.

От радуги красок, от блеска и восторга первых минут прибытия, прочно утвердились только два цвета — белый и черный. Белые конуса дальних сопок, напоминающие египетские пирамиды, будто сдвинутые кучно огромным бульдозером, и черная дорога вдоль близкого берега, по которой хлопотливо бегут и бегут в поселок машины.

Сам поселок, чернея кубиками строений, стоит и молчит неколебимо.

Духовой оркестр, «районные адмиралы» и прочие почести, о которых говорили в пути, конечно же голубой треп. И все это понимали! И говорили о том с иронией. Но…

«Северянка», кажется, уже прочно обосновалась на рейде. «Буслаев» и «Решительный» отшвартовались с левого борта, и палубная команда вскоре ушла в гости к своим, к морякам. Обслуга «Северянки» осталась одна на притихшем судне и уныло, не зная чем заняться — все валится из рук, слоняется из угла в угол.

Ночью нагнало с моря льда, и якорная цепь скрипела и жаловалась голосом лешего, загнанного в холодный трюм. Утром же, рискуя топкой обшивкой, пробился с берега нахальный рейдовый катерок. Он героически обошел суда, забрал на «Северянке» Борисова и Глушакова, вновь протолкался к пристани.

Вернулись начальник и дед после полудня, не застав районного начальства на месте, зато на палубу стремительно взлетел фотокорреспондент по фамилии Шульман. С аппаратами и аккуратной бородкой.

Борисов увел Шульмана в свою каюту, и лишь потом, после полуторачасовой беседы, аккуратная бородка фотокорреспондента опять возникла на палубе и увесистый, похожий на ротный миномет, объектив нацелился на Пятницу. Ваня привычно почесал затылок и, усмехаясь, попросил:

— Карточку пришлите.

Борисов не отпускал гостя ни на шаг, прошел с ним в турбинное отделение станции, к дизелям, позировал у главного распределительного щита, в рубке, на палубе… И когда минометная труба стала искать новую мишень, начальник предостерег:

— Я полагаю, достаточно.

Об этом рассказывал потом Виктору Пятница, краем глаза наблюдавший и за гостем, и за начальником, пока они вновь не уединились в каюте Борисова.

— Уработались, проголодались, небось! — кивнул Виктор, поднимая трубку телефона кают — компании. — Ты иди, Ваня, а я приму гостя, как положено на корабле…

За трапезой Шульман сыпал одесскими анекдотами, и начальник вдруг засмущался, передернул плечами, глянул в сторону кока.

— Ха — ха: — произнес кок из амбразуры, на что маленький фотокор бросил беглый взгляд и спокойно прикончил глазунью. Держался он уверенно. Так же уверенно и лихо спустился он по трапу в ялик, который перенесли на руках на свободный ото льда борт и вручную спустили на воду.

— Может, успею еще со снимками в номер! — торопился Шульман, и матрос, вызвавшийся идти к берегу, оттолкнулся веслом от льдины, прилепившейся ночью к станции.

На другой день к вечеру Бузенков носился с газетой. Привезли ее с берега начальник и дед, опять устроившие хождение по береговым инстанциям.

— Я окончательно разуверился в правдивости прессы и прочей журналистики! — кипел Гена и тыкал пальцем в заметку. Заверстанную рядом с передовицей, перепечатанной из «Правды», заметку выучили почти наизусть. Сообщала она о приходе «Северянки» в поселок, расписывала качества станции, обозвала ее «дизель — генераторной», но о дальнейшей судьбе промолчала.