Делать мнение: новая политическая игра - Патрик Шампань

"Земледельцы", как и большинство категорий этого типа, соотносятся не с реальными группами, а с коллективами,/258/ изобретенными политикой и для политики. Рассуждения о социальном мире носят спонтанно субстанциональный характер и приписывают полноценное существование этим социально произведенным субстанциям, правдоподобность, неточность и расплывчатость которых достаточны для того, чтобы их можно было бы без особых противоречий использовать в повседневных разговорах. Например, каждый может думать, практически что хочет (в определенных пределах), о категории "земледельцы" (как о традиционном мелком хозяине или молодом современном земледельце, о населении, с которым соприкасаешься непосредственно, или просто как о литературных персонажах и т.д.) в зависимости от собеседника, обсуждаемой проблемы и типа конкретных персонажей, с которыми ассоциируется у него данная категория, а также в зависимости от биографии, круга чтения, профессии, возраста и т.д. каждого социального агента*. И, конечно, не будет большим преувеличением полагать, что) значительное число обыденных (и даже научных) дискуссий существуют лишь благодаря меняющемуся содержанию, которым индивиды наполняют эти коллективные структуры и тому недоразумению, в той или иной степени произвольному, которое они влекут за собой и которое они поддерживают. Поэтому недостаточно, как это делает М.Вебер, показать, в отношении выражения "интересы крестьянства", что "именно коллективные понятия, заимствованные из разговорного языка, порождают непонимание" [15], так как здесь речь идет не столько о логической путанице в понятиях, сколько о социально производимых концептах и коллективах, оказывающих социальное воздействие, а последнее как раз и является реальным. "Риторическая неясность", о которой сожалел Вебер, не может быть устранена простым "ясным, строгим и концептуальным понятием" [15, р.210], поскольку именно эта неясность является социально необходимым продуктом борьбы, которую ведут социальные агенты, заинтересованные в производстве или воспроизводстве этих коллективов и стремящиеся навязать одно единственное определение или разграничение из всех возможных. Эта борьба не имеет конца, поскольку речь идет о символической борьбе вокруг дефиниции коллективных сущностей, которые не существуют сами по себе и не могут, следовательно, навязать научно непререкаемую материальность своих собственных границ./259/

* Это относится в равной степени к таким категориям как "рабочие", "кадры", "молодежь, "старики" и т.п.

С этой точки зрения манифестации, митинги и шествия традиционно представляют собой стратегические формы мобилизации в той мере, в какой они конституируют группы-посредники между реальными социальными группами и политическими коллективами, которые существуют лишь как социальные категории (в смысле социально производимые категории). Реальные группы реальны, если можно так выразиться, потому, что речь идет о конкретных и зримых объединениях индивидов, собирающихся (чаше всего потому, что хотя бы в чем-то одном они схожи) в одном и том же пространстве, в отличие от номинальных коллективов, которые являются продуктом абстрактного суммирования и обретают социальное существование лишь благодаря социальным агентам, осуществляющим такое суммирование на бумаге. Так, например, государственный статистик помещает в одну и ту же категорию всех "земледельцев", поставляя таким образом данные, необходимые для выработки "аграрной политики", а институты изучения общественного мнения, как мы видели, в лучшем случае суммируют частные мнения и трансформируют их в "общественное мнение", публикуя результат этого суммирования. Эти массовые собрания людей не всегда обладают устойчивостью реальных групп, поскольку речь идет о группировках точечных, эфемерных, часто разнородных, и даже чаще всего двусмысленных с точки зрения "мотиваций" участников.

Мобилизующая сила лозунгов, которые выдвигают организаторы манифестаций и которые слишком двусмысленны для того, чтобы они были приняты большинством*, может быть прочной и продолжительной только в том случае, если эти лозунги совпадают с общими объективными свойствами, присущими социальным агентам. Другими словами, успех собраний людей предполагает существование, - как бы в виде пунктирной линии, - объективно возможных группировок. Этим объясняются постоянные провалы манифестаций безработных, несмотря на неустанные попытки руководителей Профсоюза/260/

* Самые многочисленные манифестации зачастую собирают очень различных участников и их различные мнения нейтрализуются умышленно неопределенными лозунгами организаторов. Так же, как манифестации 1984 года в защиту частной школы под лозунгом "свободы" собрали всех противников социализма, призыв студенческого движения 1986 года к "полной отмене проекта Деваке" объединил как тех, кто считал этот проект слишком радикальным, так и тех, кто, наоборот, находил его слишком нерешительным, что обеспечило внешнее довольно внушительное единство, которое, однако, было разрушено во время собрания "генеральных штатов образования", состоявшегося через несколько месяцев и обнаружившего различные течения в студенческом движении и их глубинную оппозиционность.

безработных, которые ошибочно полагают, что в принципе возможно мобилизовать более двух миллионов человек, тогда как каждый безработный в действительности более ориентирован на ту группу, к которой он принадлежит, чем на свое, более или менее временное, положение безработного. Зато манифестации оказывают свое собственное воздействие и стремятся создавать или укреплять группы, показывая их им самим: они трансформируют собрание индивидов, обладающих общими социальными свойствами, которые часто игнорируются в качестве таковых, в группы интересов, группы для себя, которые способны себя посчитать и себя осознать. Тем самым манифестации могут внести вклад в существование групп посредством коллективных действий, которые они порождают, а также с помощью ощущения принадлежности к более широким общностям, которое им удается вызвать. Манифестации оказывают прямое и довольно тривиальное воздействие на тех, кто в них участвует. Более или менее удавшееся представление, которое группа создает для себя самой, часто впечатляющий вид коллектива, который прежде мог существовать лишь как абстракция, и который, благодаря объединению в пространстве, становится очевидной и бесспорной реальностью - все это лежит в основе того специфического производства политической энергии, которая зовется "моральным духом" или "решимостью" борющихся индивидов. Многочисленные свидетели говорят о сильном впечатлении, которое оказывает уходящее за горизонт шествие, об ощущении силы, с которым ничто не может сравниться, об особом возбуждении, даже опьянении. Само движение стремится укреплять чувство солидарности и умножать взаимодействия, внося свой вклад в упрочение социальных групп. Воспоминания об этих собраниях, которые искусно поддерживаются юбилеями и памятными фотографиями могут создавать - вопреки эфемерности объединений манифестантов (неслучайно организаторы никогда не имеют полной уверенности в том, что им удастся их повторить), - очень важную иллюзию их постоянства*./261/

* Эти эфемерные объединения предназначены для того, чтобы быть увековеченными фотографами и в особенности профсоюзными официальными фотографами, для того, чтобы сохранить память группы и таким образом способствовать ее укреплению. НФПСП засняла на пленку манифестацию 23 марта 1982 года и неоднократно показывала большие отрывки из этого фильма во время митингов, а ряд фотографий парижского шествия очень пригодился для иллюстрации в книгах и журналах темы, ставшей вновь главной в руководящих инстанциях НФПСП, а именно, темы "крестьянского единства".

Если, например, НФПСП удалось использовать в своих интересах зачастую независимые друг от друга местные и секторальные претензии весьма разных категорий производителей, превратив их в "общенациональное" недовольство целой социальной категории, то это стало возможным из-за того, что профсоюзу удалось - отчасти потому, что манифестация проходила в Париже, городе, символизирующем одновременно политическую власть и доминирующие городские ценности - возродить у всех земледельцев исторически сложившиеся антигородские и антигосударственные настроения, которые среди них еще бытуют. Действительно, в соответствии с логикой, которая сродни логике помеченных клеймом этнических меньшинств, каждого, даже преуспевшего, крестьянина всегда могут причислить к самым мелким крестьянам, и он испытает на себе презрение социума ко всей категории. Как только группа встает в оппозицию к доминирующим, чувство неполноценности, присущее всей группе, может легко стать мобилизующим принципом. "Друг-парижанин, вспомни об угрозе, содержащейся в стихотворении твоего детства: "Брат, добывай сам свой хлеб: я тебя больше не буду кормить", - заявил на закрытии митинга Франсуа Гийом и добавил, - "Для крестьян уважение так же важно, как и доходы". Несомненно, помимо этих антигородских настроений, которые столь живучи потому, что в них лишь отражаются стереотипы политического поля (былых времен), и потому что они частично передаются начальной школой, повсеместно можно обнаружить внутренние противоречия и конфликты интересов, которые не могут не пронизывать столь гетерогенные группы. "Прохожим, которые вступают в разговор, - пишет, например, журналист из Круа, - крестьяне объясняют требования своей организации, однако очень скоро они начинают излагать свое собственное мнение". Один крестьянин охотно сообщает, что он "не во всем согласен с позицией виноградарей Юга", а животновод из Бретани утверждает, что у него " заботы совсем не те, что у хлебороба из Иль-де Франс" (25 марта 1982 года). Однако эти неизбежные разногласия не имеют особого значения, поскольку для организаторов речь идет о производстве группы, предназначенной для того, чтобы производить впечатление, а не для того, чтобы непосредственно действовать. Большинство таких своего рода "ложных групп", пронизанных внутренними противоречиями, не выдержало бы проверки совместной деятельностью и раскололось бы на более узкие, но более реальные группы интересов./262/