Возвращение в Полдень - Евгений Иванович Филенко

в объятиях возлюбленной…» – «Возлюбленных! – ернически уточнил Зазеркальный. – Двух или трех… сколько их там у нас?» – «Остановимся на двух, – строго заявил Кратов. – Прочие не в счет, несерьезно… хотя…» Он вдруг вспомнил визит седовласой великанши в его каюту на Старой Базе. Считать все, что там произошло, несерьезным было весьма опрометчиво, и Авлур Эограпп с таким отношением точно не согласилась бы в своей убийственно неоспоримой манере. «Ну да, ложный финал, – продолжал Зазеркальный, веселясь. – Синица в небе, а журавль в руках. Предположим, избавишься ты от „длинного сообщения“, а дальше?» – «Это уже не моя забота», – упрямо возразил Кратов. «Давай, уговаривай себя. Поглядим, надолго ли тебя хватит и как долго ты сможешь находиться в стороне. Кому-то нужно понять, о чем „сообщение“, кто адресат и как с ним поступить впоследствии. Вскрыть сундук, не имея ключей». – «Точно не мне. Я не считаю себя тупицей, но криптография высшего уровня определенно находится вне пределов моего понимания». – «Ты гонялся по Галактике за рациогеном, – сказал Зазеркальный. – Повздорил с тектонами. Всполошил тахамауков. Наследил в конструктах археонов. Умер и воскрес…» – «Дважды!» – напомнил Кратов. «Ага, дважды. По меньшей мере…» – «Да мать же вашу… Я еще чего-то не знаю о себе?!» – «Уж во всяком случае, здесь я тебе не помощник. Ведь я – это ты, я знаю лишь то, что знаешь ты сам. Хотя, возможно, упускаешь из виду. А моя задача – напомнить тебе. – Зазеркальный вдруг сделался сварлив. – Не перебивай! В конце концов, никто из нас не ведает, когда прервется этот последний сон». – «Последний ли?» – недоверчиво переспросил Кратов. «Последний, успокойся… К чему я клоню? Ты проделал долгий путь, пережил бездну событий. Пренебрег личным бессмертием и вещими снами, которых больше не будет, ибо все эти маленькие радости идут бонусом к „длинному сообщению“. И после всего просто возьмешь и отойдешь в сторону?!» – «Да, черт возьми. Я только о том и мечтаю. Не хочу больше быть отмеченным – ни Хаосом, ни Мирозданием, ни судьбой по прозвищу „Удача“. Пусть высшие силы оставят меня в покое. Семья, работа… и маленькие радости совершенно иного свойства». – «Да ведь ты и впрямь веришь в эту лабуду! – удивился Зазеркальный. – И почему я должен тебя уговаривать? Ах, да… это ты сам споришь с собой на просторах внутреннего „Я“. И твое рационально настроенное эго, с его вновь открывшимися патриархальными ценностями, одерживает пиррову победу над рисковым и неустрашимым, но чуточку подуставшим альтер-эго, что верховодило тобой на протяжении двадцати последних лет». – «Что в том плохого? – пожал он плечами. – Я уже не мальчик резвый, кудрявым никогда не был…»[36] – «А влюбленным?! – требовательно вскричал Зазеркальный. – Хотя бы от новых влюбленностей не зарекайся, не разочаровывай меня!» – «Бог знает что ты несешь, – строго возразил Кратов. – Если я выкарабкаюсь из этого ни с чем не сообразного сна, то уж точно стану другим». – «Лучше или хуже?» – «Другим, – упорствовал он. – У меня родится дочь, и я намерен заняться ее воспитанием». – «Научишь ее драться и переть тяжелым танком в направлении угрозы?» – «И этому тоже». – «А чему ты научишь сына?» Кратов надолго замолчал. «Думать, слушать и говорить, – сказал он наконец. – Драться его научат без меня». – «Как это скучно, – протянул Зазеркальный. – Домосед, добропорядочный отец семейства… Очень надеюсь, что ты прямо сейчас пытаешься лгать самому себе». – «Иди к черту!» Зазеркальный не обиделся. Он слегка повернул голову, будто прислушиваясь к чему-то. «Ты заметил? Мы вот уже целую вечность несем какую-то пошлую чушь», – сказал он замирающим шепотом. «Должно быть, главное давно уже сказано». – «Пожалуй. Это финал, а финалы всегда банальны. Все самое важное и захватывающее происходит посередине действия. То есть в нашем случае давно произошло, тут ты прав. Отныне, брат мой по телу и мозгу, тебе будут сниться сны простые и незамысловатые. Не до конца утилизированные переживания, осколки сиюминутных тревог, призраки прошлого и, хочется верить, женщины – многочисленные и разные…» – «Никаких мрачных пророчеств?» – иронически осведомился Кратов. «Никаких, – торжественно подтвердил Зазеркальный. – Только милые, глупые и несбыточные надежды». – «Смешно», – сказал Кратов, пытаясь смахнуть ладонью туманную пелену, затянувшую зеркало сверху донизу. Но туман пришел с той стороны, и зеркало так и осталось пустым пыльным стеклом…

17

Высокое хрупкое небо было задрапировано сизыми тучками, которые давно пыжились, хорохорились и никак не могли разродиться обещанным еще с утра дождиком. Прохладный влажный ветерок тоже, как умел, пророчил непогоду. Но пока ничего ненастного не происходило, и потому Кратов мог валяться на траве, покойно закинувши руки за голову, слушая шелест древесных крон и блаженно подставляя лицо рассеянному небесному свету.

Солнечная система, планета Земля, метрополия Федерации. Балтийская коса, дюны, пляжи, рощицы. Реабилитационный санаторий Корпуса Астронавтов с многозначным названием «Берег Потерянных Душ». Он уже бывал здесь раньше. Два десятка лет назад, так и не долетев до галактической базы «Антарес», потеряв свой корабль (класса «гиппогриф», бортовой индекс «пятьсот-пятьсот») и пережив первое рандеву с рациогеном.

Как и положено в драматургии человеческих судеб, круг замкнулся.

Он мог бы мысленно констатировать, что ничего не изменилось, но слабо помнил, как тут было раньше.

И это его тревожило.

Прикрыв глаза, он мысленно перебирал воспоминания, старался добраться до самых давних и непременно воскресить утраченные детали. Словно листал старую книгу в поисках опечаток и вырванных страниц.

Напротив него, на простой деревянной скамеечке, закутавшись в черный демонический плащ, сидел доктор метаморфной математики Рамон Гильермо де Мадригаль, смуглый, изысканно лысеющий и два дня небритый. Помогая себе академически поставленной жестикуляцией, доктор Мадригаль излагал свое видение перспектив использования рациогена для расшифровки «длинного сообщения». То обстоятельство, что единственный слушатель лежал на травке пузом кверху («Послушайте, дон Рамон, а ничего, что я лежу?» – «Не трудитесь вставать, коллега, я бы и сам лег, но так мне сложнее говорить…») и отвечал лишь невнятными междометиями, а то и вовсе не реагировал, его нисколько не смущало.

– В конце концов, это всего лишь банальный усилитель мозговой деятельности, – вещал доктор Мадригаль, – и даже не последний в ряду, где, кроме него, благополучно пребывают записная книжка, древний компьютер и когитр. Старина Тун Лу и его сподвижники ошибочно полагали, что создали эдакую «лестницу