Смелая женщина до сорока лет - Денис Викторович Драгунский

входит в здание. «Вы можете говорить?»

идет по коридору. «Вы можете говорить?»

Да! Да! Да! ДА! ДААА!!! ДаАаАаА!!!!

* * *

Человек входит в свой кабинет на 18-м этаже. Садится в удобное кресло за широкий письменный стол. Кладет поверх бумаг мобильник.

Тут же звонок.

– Алло?

– Здрасьте! Вы можете говорить?

Человек пододвигает к себе чашечку кофе. Умиленно смотрит в окно, на туманный утренний город. Отхлебывает первый глоточек. Ласково улыбается.

– Простите? – переспрашивает он.

– Вы можете говорить?

– Нет! Не могу! – орет он. – Какого хрена вы звоните по мобильнику? Кто вам дал этот номер?! Звоните в приемную! Задолбали! Идите к черту!!!

Булгаков и мемуары

сеанс мистики с разоблачением

Я был знаком со старым, когда-то знаменитым, советским драматургом Алексеем Михайловичем Файко (1893–1978). Много раз видел его в гостях у одной нашей давней семейной знакомой Людмилы Наумовны (Милочки) Давидович. Бывал у него дома самое малое три раза, мы разговаривали подолгу. Было мне тогда 15–16 лет, то есть дело было в 1966–1967 годах.

Файко жил на четвертом этаже знаменитого «писательского» дома на улице Фурманова – до того и теперь Нащокинский переулок; сейчас этот дом сломали. Он жил на одной лестничной площадке с Михаилом Булгаковым. Они дружили, Файко часто заходил к нему в гости, об этом вспоминает и сам Файко, и Елена Сергеевна, вдова Булгакова.

Не так давно я прочел в каких-то воспоминаниях, что Булгаков читал Файко отрывки из «Мастера и Маргариты».

Файко умер в начале 1978 года.

«Эх! – думаю я теперь. – Знать бы раньше! Можно было бы этак вспомнить, что вот, дескать, старик Файко делился со мной своими воспоминаниями о Булгакове и пересказывал отдельные кусочки романа, которые ему вслух читал автор…»

Ну и найти, конечно, на основе уже известного мне текста какие-то яркие фрагменты. Например, допрос у Понтия Пилата. Или полет Маргариты на метле… И рассказать об этом. Вот, мол, какой я посвященный!

А тут мне подсказали: надо было круче! Надо было придумать какой-то небольшой, но лихой отрывок (которого нет в «Мастере и Маргарите») и сказать, что Файко мне его продиктовал, потому что запомнил наизусть. Ну или так: он его записал по памяти в 1939 году, а потом дал мне переписать вот эту свою запись. А подлинник, вместе с другими документами, при мне сжег в цинковом помойном ведре!

Во как! Лет через пять это вошло бы во все комментарии.

Но увы. В смысле не увы, а слава богу, что даже соблазна такого у меня не было.

* * *

Меня иногда спрашивают о разгадке одной почти мистической штучки: почему в «Мастере и Маргарите», в Доме Грибоедова (то есть в писательском клубе) – в ресторане пляшут, среди прочих, Драгунский и маленький Денискин?

Казалось бы, действительно мистика. Роман Булгакова написан, точнее, писался в течение 1930-х годов, автор умер в 1940-м. Писатель Драгунский в то время был совсем еще юн (1913 г. рождения), и, главное, вовсе не был писателем. Не говоря уже о его персонаже Дениске, который появился на свет в 1950-м, а как герой рассказов возник в 1959-м.

И уж, разумеется, писатель Драгунский до ноября 1966-го (первая публикация «Мастера и Маргариты» в журнале «Москва») и слыхом не слыхивал о романе Булгакова. Да, этот роман читали отдельные, очень высокопоставленные писатели в начале 1960-х, например, Константин Симонов – но уж никак не Драгунский. Да и «Денискины рассказы» уже были в основном написаны в это время.

Откуда же такое странное совпадение?

На самом деле ничего странного. У Булгакова есть побочные персонажи с реальным прообразом (напр., критик Латунский – это гонитель Булгакова критик Литовский, Мстислав Лавровский – драматург Всеволод Вишневский) – а есть просто смешные фамилии, которые к прообразу имеют самое косвенное, подчас «звуковое» отношение. Вот например, писатель Чердакчи – это, как полагают комментаторы, композитор Николай Чемберджи (между прочим, у его дочери Валентины Николаевны я учился латыни). Но какая тут «прообразность»? Да никакой. Созвучие. Смешная фамилия, и всё.

Кстати говоря, первые наброски и черновики «Мастера и Маргариты» (они были частично опубликованы) – это нечто совсем не похожее на финальную версию романа. Это нечто весьма фельетонное, с обилием «смешных фамилий».

Или вот, например, «Штурман Жорж». Считается, что это Ольга Форш. «Батальные морские рассказы» – это намек на ее роман «Сумасшедший корабль» (хотя там от моря только слово «корабль»). То есть очень отдаленные ассоциации.

А вот и Денискин. У него там даже реплики есть – на заседании правления МАССОЛИТа. Денискин – этакий отважный и наивный, но при этом безрезультатный правдоруб – то есть это как бы Васька Денисов из «Войны и мира». Смысл этого персонажа и отсыл к классике – именно такой.

Наконец, Драгунский. Кто, как, откуда эта довольно редкая фамилия? Думаю, тут ответ может быть такой.

Мой отец Виктор Драгунский в юные годы, чуть ли не в 1930-м, когда ему было 16–17 лет, приходил в известный московский литературный салон «Никитинские субботники». Об этом он сам мне говорил, и об этом свидетельствует подаренная ему книжка пародиста Александра Архангельского с надписью от автора: «Виктору Драгунскому – по слухам, хорошему поэту в школьном масштабе, с пожеланиями стать хорошим поэтом во всесоюзном масштабе». Книжка издана в издательстве «Никитинские субботники». Нигде, кроме этого салона, рабочий парень и самодеятельный поэт Виктор Драгунский не мог встретиться с известным литератором. Однако демократизм времени открыл перед ним двери «Никитинских субботников».

Этот салон посещал и Булгаков. Поэтому вполне вероятно, что мой отец был ему представлен. Может быть, Булгаков видел, как Архангельский надписывает книжку Драгунскому. И наверное, он запомнил эту не совсем обычную фамилию.

А потом вставил ее в список других «смешных фамилий». А уж то, что они оказались вблизи, – чистая случайность.

Смешно: «плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин…»

То есть: Драгунский, Чемберджи, чья дочь учила латыни Дениску…

Мистика? Черт ее знает.

Впрочем, мой корреспондент Владимир Абрамов резонно предположил, что под именем Чердакчи имеется в виду вовсе не Чемберджи, а куда более близкая к работе Булгакова личность – Лев Владимирович Колпакчи (1891–1971), советский журналист, театральный критик и издатель, основатель и редактор журналов «Эрмитаж» и «Зрелища», которые выходили в Москве в конце 1920-х. Может быть, он когда-то обругал пьесы Булгакова, а может быть – нет. Но в любом случае театрально-литературный деятель скорее тянет на роль случайного прототипа, чем композитор. Тем более что колпак и чердак – наверху…

Но тут уж пусть булгаковеды разбираются.