Два года на палубе - Ричард Дана

На следующее утро на берег был послан отряд заполнять бочонки пресной водой. Мы, к счастью, не попали в него благодаря нашей передряге с дровами. Вторая экспедиция длилась три дня, их тоже едва не унесло в море, и день они провели на острове, где один из матросов подстрелил оленя, что, впрочем, неудивительно — все окрестные холмы и острова в бухте Сан-Франциско изобилуют этими животными.

Когда не надо было заготовлять дрова или воду или отправляться по реке в миссию, мы прекрасно проводили время на судне, стоявшем в кабельтове от берега, который защищал нас от зюйд-остов. Из-за непрестанных дождей люки трюмов накрыли брезентом, а вся команда целыми днями сидела в твиндеках, занимаясь щипаньем пеньки, которой набралось столько, что ее хватило бы проконопатить все судно от киля до клотика. Потом мы сплели полный набор сезней для обратного плавания, два штуртроса из сыромятной кожи, наготовили великое множество шкимушгара и вообще всего, что только можно сделать в твиндеке. Была уже середина зимы, и здесь, в высоких широтах, ночи стали очень долгими, так что нас не поднимали раньше семи, а в пять часов вечера давали ужин и прекращали судовые работы. Это оставляло нам почти три часа свободного времени до восьми склянок, когда заступала вахта.

Мы были на побережье уже около года, и пришло время подумать о возвращении домой. Предвидя, что в ближайшие два-три месяца у нас вряд ли будет много свободного времени, мы рассматривали наши теперешние благоприятные обстоятельства как прекрасную возможность заняться своими делами и потому все вечера проводили за шитьем и починкой одежды, предназначавшейся прежде всего для плавания вокруг мыса Горн. Сразу после ужина, уборки котлов и «перекура» мы рассаживались по своим рундукам вокруг подвешенной на бимсе лампы и принимались каждый за свое — одни шили шляпы, другие — брюки, третьи — куртки и т. д. Те матросы, которые владели иглой недостаточно хорошо, выделывали из травы декоративные плетенки для шляп тех, кто взамен шил им одежду. Несколько матросов устроили складчину, купили большой отрез саржи, сшили из нее брюки, куртки и пропитали их льняным маслом. Эта одежда была отложена специально до Горна. Я тоже соорудил из просмоленной парусины шляпу такой прочности, что на ней можно было сидеть, а также сшил полный комплект фланелевого белья для холодной погоды. Те, у кого не было зюйдвесток, позаботились обзавестись ими, а некоторые даже подбивали свои просмоленные штаны и куртки фланелью. Все трудились как пчелы, ибо каждый знал, что скоро мы пойдем на юг, и тогда у нас уже не будет свободных вечеров.

Пятница, 25 декабря. Праздник Рождества. Целый день шел дождь, шкур мы не привозили, и капитан дал нам свободный день (первый, если не считать воскресений, после выхода из Бостона), а также велел приготовить пудинг с изюмом к обеду.

Воскресенье, 27 декабря. Мы закончили все дела и, поскольку было воскресенье, снялись с якоря и вышли в море, салютовав пресидио, откуда ответили нам. На борту «Элерта» был комендант пресидио дон Гваделупе Валлехо, пользовавшийся по всей Калифорнии, несмотря на свою молодость, большим уважением американцев и англичан. Он недурно говорил по-английски, и соотечественники подозревали его в чрезмерно благосклонном отношении к иностранцам.

Мы выходили из великолепной бухты Сан-Франциско с легким ветром, подгоняемые отливом со скоростью четырех-пяти узлов. День был отменный — впервые за целый месяц светило яркое солнце. Мы прошли под высоким утесом, на котором стоит пресидио, и вышли на простор бухты, откуда можно было хорошо рассмотреть заливчики и поросшие превосходными лесами острова, а также устья небольших рек. Если когда-нибудь Калифорнии суждено превратиться в процветающий край, эта бухта, несомненно, внесет свой вклад в его благополучие. Обилие лесов и вод, необычное плодородие почвы, почти идеальный климат, очень удобная для мореплавателей бухта (с лучшими якорными стоянками на всем западном побережье Америки) — все эти достоинства подчеркивают исключительное значение края.

Отлив прекратился, и мы стали на якорь неподалеку от входа в бухту, под склоном великолепного высокого холма, на котором паслись многочисленные стада оленей. Животные останавливались на мгновение, чтобы посмотреть в нашу сторону, но тут же бросались прочь, напуганные шумом, который мы нарочно производили, чтобы полюбоваться изяществом их движений.

В полночь с наступлением прилива мы снялись с якоря и вышли из бухты. Впервые за много недель небосвод сверкал яркими звездами. Мы неторопливо шли, подгоняемые легким северным ветром, который дует здесь с регулярностью пассата, и в понедельник после полудня перед нами открылся мыс Ано-Нуэво — северная оконечность монтерейской бухты. При входе в бухту мы окликнули бриг «Диану» с Сандвичевых островов, шедший из Ситки. Он подошел к мысу одновременно с нами, но якорной стоянки достиг чуть ли не на два часа позже. Мы отдали якорь во вторник утром, в десять часов. Монтерей выглядел таким же, как и одиннадцать месяцев назад: тот же очаровательный зеленый луг, сосновый лес на южном берегу бухты, речка на северном; белые стены и красная черепица домов, разбросанных среди деревьев; низкая белая крепость с грязным трехцветным флагом, откуда доносился нестройный шум, производимый барабанами и трубами при полуденном разводе караула, — все вызывало в памяти то чувство радости, которое мы испытали почти год назад, когда пришли сюда после долгого плавания. Мы словно вернулись в родной дом.

Глава XXVII

Фанданго

Кроме нас, единственным судном в порту был барк из Ситки, принадлежавший русскому правительству. На нем было восемь пушек (впрочем, четыре оказались лишь бутафорией) и в качестве пассажира экс-губернатор, направлявшийся в Мазатлан через Вера-Крус. Он предложил захватить наши письма, которые легко переслать из этого города в Соединенные Штаты. Мы заготовили целый пакет, датированный «января 1-го, 1836». Губернатор исполнил свое обещание, и письма были доставлены в Бостон в первой половине марта, то есть скорее, чем это могло быть сделано с помощью любого иного почтового сообщения через континент.

«Пилигрим» простоял в Монтерее всю вторую половину ноября, ожидая нашего прибытия. Каждый день капитан Фокон поднимался на холм и всматривался в горизонт, но в конце концов потерял всякую надежду, полагая, что мы пошли ко дну во время того шторма у мыса Консепсьон, который бушевал вдоль всего побережья Калифорнии и выбросил на берег несколько судов, стоявших, казалось бы, в самых безопасных портах. Английский бриг, укрывшийся в Сан-Франциско, потерял оба якоря; «Роса» села на илистую банку у Сан-Диего, а сам «Пилигрим» еле-еле отстоялся на трех якорях в Монтерее. В первых числах декабря он вышел в Сан-Диего.