Поход без привала - Владимир Дмитриевич Успенский

их охрану не отвлекать, оставлять их пехоте. Для корпуса использовались только вражеские автоматы да гранаты-лимонки и гранаты на длинных деревянных ручках, которые удобно было бросать, далеко летели.

Вот и теперь бойцы не упустили случай пополнить запас «карманной артиллерии».

За деревней нагнали санный обоз. Возчики, парни и женщины, приплясывали возле саней — давно уже стояли на месте. У головной подводы сгрудились бойцы в белых полушубках. Старшина, начальник обоза, представился генералу.

— Почему не двигаетесь? — спросил Белов.

— Оказии ждем. Впереди через перекресток немецкая колонна прошла. Куда ж мы за ей с бабами да ребятишками-то? Передавят, как кур. А у нас ответственный груз, снаряды.

— Много ли немцев?

— Да вот Федотов бегал, глядел: человек с полста с пушками.

— Следуйте за нами, — распорядился Белов.

Разведчики быстро догнали фашистов, понаблюдали за ними. Отходила артиллерийская батарея с прилепившейся к ней пехотой. Причем пехота двигалась впереди, а пушкари тащились медленно, помогая коням, едва тянувшим большие неуклюжие орудия.

Вот действительно загвоздка! Гитлеровцы на дороге — как пробка. Не объедешь. А нажмешь на хвост — ударят из пушек прямой наводкой. Но не плестись же за ними до самого утра!

— Попробуем пулеметом пугнуть, — подъехал к Белову сержант-разведчик. — Им много не требуется, они теперь сами себя боятся!

Генерал с сомнением покачал головой, однако разрешил: другого выхода не было. Сержант козырнул и ускакал. А Павел Алексеевич подумал о себе: не слишком ли осторожничает?! Привык вынашивать и осуществлять замыслы, руководить операциями, забывать стал о кавалерийской лихости, о солдатской дерзости, порой даже бесшабашной, вроде бы и ненужной, но приносящей вдруг неожиданные успехи.

Когда действует дивизия или корпус, обязательно надо учесть все обстоятельства, проанализировать ситуацию. Точный расчет — поменьше случайностей. А в бою, в атаке, часто проявляются факторы, которые невозможно предусмотреть. Настроение солдат, степень усталости, положение соседей, чей-то личный пример и многое другое. Одно ясно: все эти непостоянные факторы служат тем, кто действует решительно и быстро.

Казалось, чего проще было гитлеровцам зарядить пушки и садануть по пулемету? А фашисты и не подумали сопротивляться. Они будто ждали, когда появятся всадники, толчок им был нужен. Едва прозвучала первая пулеметная очередь, артиллеристы кинулись к орудиям, обрубили постромки и взгромоздились на тяжелых битюгов. А кому не хватило лошадей, бросили винтовки и вскинули руки с зажатыми бумажками: накануне У-2 разбрасывали листовки — «пропуска в плен», отпечатанные по-русски и по-немецки.

Занявшись этой батареей, отряд потерял много времени, и Павел Алексеевич решил нигде больше не задерживаться. Несколько раз еще видели они немцев, разведчики издали стреляли по фашистам, и те убегали с дороги, оставляя на снежной целине глубокие, будто пропаханные, борозды.

Как ни торопился Белов, а на командный пункт 1-й гвардейской кавдивизии приехал только утром. Обычно на рассвете конники прекращали бой, укрывались от вражеской авиации в селах, деревнях и среди лесов. Однако сейчас с восходом солнца стрельба не утихла. Опытным ухом Павел Алексеевич уловил: бой ведется с полным накалом, причем со стороны противника огонь гораздо плотнее.

Генерал Баранов завтракал на своем наблюдательном пункте в небольшой церквушке. Сидел на полу, на толстом старом ковре. Вокруг валялись осколки стекол, выбитых из высоких стрельчатых окон. Проемы окон на скорую руку были зашиты досками. Сквозь щели врывался ветер. Краснокирпичные стены обросли белым инеем.

Ушки солдатской шапки у Баранова опущены. Щеки черные, ввалившиеся. Голоса почти нет. Грея руки о котелок с зеленой гороховой размазней-концентратом, Виктор Кириллович прохрипел:

— Прямо с костра! Угощайтесь!

Кто-то бегом принес генералу дымящийся котелок. Подали ложку. Белов ощутил пресноватый запах распаренного гороха, глотнул разок-другой и почувствовал, как растекается по телу тепло. Снял бурку, бинокль, поставил котелок на колени и принялся работать всерьез — после бессонной ночи и дальней дороги аппетит появился волчий.

Где-то неподалеку боднули землю снаряды крупных калибров. Церковь тряхнуло. Сорвался сверху кусок кирпича, стукнул рядом с ковром.

— В горох метил, — засмеялся Баранов.

Покончив с пюре, генералы поднялись по крутой винтовой лестнице на колокольню к наблюдателям, угнездившимся на толстых деревянных балках, покрытых голубиным пометом. Баранов повел глазами — наблюдатели мгновенно исчезли. Остался только офицер с биноклем в руках, сидевший возле телефонного аппарата.

С колокольни мутно просматривался город, затянутый пеленой дыма, и хорошо виден был отрезок Варшавского шоссе, темной лентой струившийся через белые поля. Виктор Кириллович спросил офицера, не обнаружено ли что-нибудь новое, а потом начал докладывать про оборону противника, показывая на местности.

Гитлеровцы опоясали Юхнов траншеями, зарыли в землю много танков. Теперь фашисты заканчивают внутренний оборонительный обвод, проходящий по окраине города. Вон чернеет линия свежих окопов. Работают средь бела дня, а наши не стреляют: немцы согнали туда мирных жителей, не станешь же бить по своим. И шоссе расчищают жители окрестных деревень. Движение по магистрали большое.

Павел Алексеевич и сам видел: то и дело появлялись грузовики. Когда выползла из леса длинная колонна, заговорила наша батарея. Дала несколько залпов, заставив фашистов поторопиться, и прекратила огонь.

— Снарядов мало? — спросил Белов.

— Почти совсем нет, — огорченно махнул рукой Баранов. — А без них лучше на шоссе не соваться. У немцев там танки ходят. С дороги они никуда, а на асфальте — хозяева. Я закупорил бы дорогу артиллерийским и минометным огнем, и весь разговор…

— Не надейтесь, помочь не смогу.

— Хоть по десять снарядов на ствол. И патронов бы не мешало, — прохрипел Виктор Кириллович. — Немец, слышите, шпарит без передышки, у него склады тут.

— Кононенко вчера докладывал, что противник сосредоточил в Юхнове два пехотных полка и тридцать орудий. Верно?

— Больше, Павел Алексеевич, гораздо больше. Неприятель от Калуги сюда отходит. Мы пленных имеем, — Баранов посмотрел на тыльную сторону карты, испещренную карандашными пометками, — имеем, значит, от тридцать шестой, двести пятьдесят второй и сто тридцать седьмой пехотных дивизий, от восьмисотого тяжелого артиллерийского дивизиона, от шестого авиаполка связи. Вот сколько их привалило!

— Это остатки, Виктор Кириллович.

— Верно, недобитки, и все же подспорье гарнизону. А у меня только считается, что три дивизии. У Глинского два полка по двести сабель осталось. В пятьдесят седьмой кавдивизии немного побольше.

— А гвардейская ваша как?

— Сносно, хотя за неделю тоже триста бойцов потеряли.

— Налицо сколько?

— Едоков по списку пять с лишним тысяч, из них половина в тылах, на дорогах. Обозы через сугробы тянут. Однако артиллерия при мне и пулеметы почти все. Боеприпасы будут — Юхнов возьмем. Танков бы еще. У немцев их больше тридцати, а у меня ни одного.

— Не обещаю, Виктор Кириллович. Танкисты за Окой не торопясь поспешают. А снарядов вчера даже