Огненные врата - Дмитрий Емец

Они вернулись в комнату. Меф выглянул в окно. Недобитые озеленители уползали. Другие еще отдыхали. Сирены слышно не было, и это Мефа порадовало. Озеленители редко вмешивали в свои конфликты органы власти. Правда, теперь у Буслаева могли возникнуть сложности. Нельзя же будет круглосуточно разгуливать под охраной Зиги, хотя о Зиге здесь станут слагать легенды. Озеленители уважают того, кто сумел их побить, причем честно побить, по-мужски.

– Невероятно! Впервые он вмешался сам! Пусть по моей просьбе, но дрался-то он не как марионетка! Похоже, наш карапуз взрослеет, – сказал Буслаев.

Прасковья подошла к Мефу сзади и опустила теплые ладони ему на плечи.

– Я могу что-то сделать для тебя? Только не прогоняй меня! – прогудел Зигя толстым голосом, но с неожиданно ласковой, согретой нежностью интонацией.

Меф скользнул взглядом по захламленной комнате, по валявшимся повсюду вещам, по пыльному полу. На секунду у него возникло искушение вручить Прасковье ведро и швабру, но это уже действительно могло привести к землетрясению. Но совсем отказываться от помощи было глупо. Занятая полезным делом, Прасковья могла стать не такой разрушительной.

– Ты уверена, что можешь помочь?

– Да. Говори.

Ее легкие руки по-прежнему были у него на плечах.

– Ну если ты действительно хочешь что-то сделать, тогда… – медленно начал Меф и, не до конца убежденный, что это хорошая затея, повернулся к книжному шкафу.

Прошло два часа, потом три, а Прасковья все еще оставалась у Мефа. Она сидела за кухонным столом и, листая пухлую книгу в мягком переплете, что-то старательно выписывала из нее неуклюжим, полудетским почерком.

Меф удрученно листал конспекты, стараясь не смотреть в зеркало на распухающее лицо. Завтра ему нужно было ехать в универ.

Что касается Зиги, он был счастлив, как может быть счастлив только трех– или четырехлетний ребенок. Он сидел на единственном выдержавшем его стуле и ел варенье из банки, черпая его леденцом как ложкой. В другой руке у него был шарик. Дважды он срывался с места и, опрокидывая мебель, бросался обнимать то папочку, то мамочку.

В тот же вечер в районе пятнадцатого дома по Рязанскому проспекту суккуб Гаулялий, милый и светский молодой человек, завсегдатай ночных клубов, коленями которому служили пузырьки из-под духов, а в ушах покачивались подвесы в форме фигурных таблеток, встретил Тухломона и, радостно вскрикнув, кинулся к нему.

Обычно суккубы и комиссионеры не очень ладили, но тут дело другое. Гаулялию льстило общение со столь важной персоной.

В русском отделе уважительно шептались, что Тухломон пошел на повышение и просто так до него теперь не доплюнешь. Нет, вы только представьте: комиссионер, которого охраняют тартарианцы, причем не из какого-нибудь Среднего Тартара, а из самого что ни на есть Нижнего! Даже Пуфс был озадачен, выжидая, пока определится, куда дует ветер.

Мало кто знал, что дальновидный Тухломоша прикормил Эрба и Бурцеля эйдосами, просчитав, что пока тартарианцы рядом, Вольгенглюк к нему не сунется. Разумеется, Эрб и Бурцель презирали Тухломона так, как могут презирать пластилиновых гадиков только стопроцентные стражи мрака, однако приказ Лигула есть приказ Лигула. К тому же находиться рядом с Тухломоном было веселее, чем в Нижнем Тартаре.

Вот и на Рязанке Тухломон был со своей охраной. По правую и по левую руку от него стояли два стража – один с акинаком, другой с бородой-котлетой и со страшным германским мечом.

Гаулялий еще не добежал до Тухломона, а Эрб, шагнув вперед, уже преградил ему путь.

– Куда?

– Я его друг! Ведь, правда же, я ваш друг? – залебезил юный суккуб.

– Так и быть, ребята! Пропустите друга! – снисходительно позволил Тухломоша.

Суккуб приблизился к нему на полусогнутых ножках.

– Слышали новость? Видел собственными глазами! Буслаев дрался за Прасковью, и ему наставили фонарей. Прасковья на седьмом небе! Девушки всегда жалеют побитого, особенно если его побили за них.

Гаулялий хихикнул. Он сам был наполовину девушка и знал это из первых рук.

– А теперь повелительница мрака переводит с английского текст про правильный порядок расчленения лягушек! И знаете для чего? Чтобы он получил какой-то там зачет!

Тухломон с чувством высморкался в красный платок. Белые горошины на платке раздулись, как парус.

– Про лягушек, говоришь?

– Только представьте! – захлебывался осчастливленный вниманием Гаулялий. – Наша великолепная Прасковья сидит и, не зная английского, разбирается с какими-то выпотрошенными лягушками!

– Занятно, очень занятно! Ты меня порадовал! – Тухломоша поощрительно хлопнул Гаулялия по плечу. Из кармана у того выскочила завинчивающаяся баночка из-под крема.

Гаулялий рванулся за ней, однако Тухломоша поднял ее первым.

– О, что у нас тут? Неужели? – воскликнул он, любознательно сминаясь пришибленным лицом.

Гаулялий с птичьим писком попытался забрать у него баночку, но Тухломон перебросил ее Эрбу, тот Бурцелю, и баночка таинственно затерялась. Суккуб опустился на асфальт и руками обхватил голову.

– Там были эйдосы! Мне завтра сдавать их в отдел! Если не сдам – меня сошлют в Тартар. Пуфс безжалостен! – простонал он.

Тронутый Тухломоша заплакал такими горючими слезами, что вокруг него образовалась пылающая лужа.

– Какая печальная, душераздирающая история! Ты видел эйдосы? – спросил он у Эрба.

Тот замотал головой.

– А ты, Бурцель?

По невероятному стечению обстоятельств оказалось, что и Бурцель никогда в жизни не видел эйдосов.

– Но если увидишь, отдашь? – допытывался Тухломон.

Тартарианец с готовностью закивал.

– Видел? – обратился Тухломон к Гаулялию. – Если они найдут, то отдадут!.. А пока ступай себе, бедняжечка!

Видя, что Эрб лениво потянулся к мечу, Гаулялий вскочил и, смешно подпрыгивая, метнулся через Рязанский проспект. За ним никто не гнался, кроме желтого пакета, который толкал ветер. На середине проспекта у пакета нашлись другие дела, и он свернул в сторону.

– Эй! А про Прасковью умница что рассказал! – крикнул ему вслед Тухломон. – Знатный лягушковед Эм. Буслаев – это сильно!

Неожиданно запахло расплавленным пластилином. Эрб и Бурцель принюхались. Тухломон запоздало вскрикнул и замахал рукой. Браслет мрака у него на запястье раскалился добела. Комиссионер и оба стража мрака разом уставились на него. Тухломон обрушился на асфальт и схватился за сердце. Добрая старушка бросилась к нему с валидолом.

– Мне больно! Спасите, умираю! – вопил комиссионер, дергаясь так, будто его потрошили.

– Комиссионеры не испытывают боли, – напомнил Эрб.