Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

Он начал объяснять свою стратегию. Она сводилась, по существу, к мировой сделке с республиканскими _верными_, с хранителями денег. Она означала победу Лиги на бумаге, победу Лиги в воображении одураченных фермеров... ценою самого существа фермерской программы. Действительным автором плана был Кальвин Толе, маленький адвокат с головой Наполеона, сидевший молча возле Верта. Эти двое, вместе с Кадмэном, мечтавшим о владычестве над Айовой, и Барии, который хотел (наживаясь на этом) издавать чтиво для пяти миллионов фермеров, разрабатывали и совершенствовали план долгие месяцы перед съездом. Здесь на бумаге жили "контролируемые государством" элеваторы Лиги, бойни, страховые компании и банки, кооперативы Лиги и чиновники, регулирующие цены... все в тех же надежных руках, в которых они и сейчас находились.

- Фермеры, - продолжал Верт, - никогда не поймут, в чем разница. Мне грустно говорить это, потому что я десять лет отдал борьбе за них и, черт их возьми, по-прежнему люблю их. Они слишком тупы, чтобы понять. Но они будут гораздо счастливее, воображая, что сами выбирают себе хозяев. Они должны иметь хозяев, и хозяева должны получать прибыль. Но хозяева не могут быть тупыми - следовательно, фермеры ими быть не могут.

Заговорил Кадмэн, грузный хитрый человек, у которого глаза были спрятаны за очками, а слова стекали, как вода, с тонких губ.

- По этому плану мы... все вы... остаетесь вместе, чтобы защищать фермеров.

- Будем говорить прямо, - сказал Верт. - Либо мы все остаемся, потому что готовы сотрудничать с людьми, правящими нашей страной, либо... если уж уйдем, то все вместе.

- Видите, - сказал Кадмэн, - при таком положении каждый из нас в своем районе получает контроль над прибылями, над нашей долей в них, правильный учет, распределение и все такое. То есть, я хочу сказать, мы становимся вроде как бы... э... э...

- Контрагентами, - подсказал Толе.

- Да, - сказал Верт, - контрагентами фермеров. - Он выждал минуту. Без нас они ничего не добьются. Они не могут править нашей индустриальной страной и никогда не будут ею править. Если они будут действовать заодно с нами, с теми, кто сумеет использовать их численность и их строптивость в их же интересах, они еще чего-то добьются. Если нет - да поможет им бог!

Маркэнд был бледен и с трудом глотал слюну. Он поглядел на Двеллинга; тот уже пришел в себя и сиял.

Никто не пытался возражать.

- Предоставьте все дело нам, - сказал Верт.

И вожди фермерства четырнадцати штатов, представители миллионов фермеров, не задавая вопросов, с радостью голосовали за то, что Маркэнд считал программой предательства.

- Победа на предварительных выборах обеспечена, - злорадно усмехнулся Толе.

- Еще бы! - откликнулся Барни. - Таких лозунгов, как у нас, не имела еще ни одна партия во всех США с самой Гражданской войны.

Верт пошел к двери, и на пути взгляд его встретился с взглядом Маркэнда. Он остановился. Верт вынес этим людям смертный приговор и потом отложил его исполнение; ликуя, они толпились вокруг стола. Маркэнд и Верт были одни, лицом к лицу.

- Вы откуда? - послышался решительный голос, и Маркэнд отметил в нем скрытую горячность.

- Из Нью-Йорка.

- Из города?

- Да.

Верт кивнул, как бы самому себе.

- Как вы попали сюда?

- Я работал в Канзасской организации. Местное руководство пригласило меня на съезд.

Верт уловил возмущение во взгляде Маркэнда, и Маркэнд понял это. Его удивило, что Верт просветлел и улыбнулся.

- Вот и прекрасно, - сказал он, - очень рад, что вы с нами. Приходите на все заседания, когда угодно, сколько угодно.

Его окружила большая группа людей.

- Даллас? - послышался его четкий возбужденный голос. (Сенатора Далласа в комнате не было.) - Даллас - осел. Потому-то мы и посылаем его в Вашингтон. Он там будет в своей тарелке. - Никто не обращал внимания на Маркэнда. - Пусть Ян Януссен держится за свои цифры и за свою Нагорную проповедь. - Верт смеялся. - Все остальное сделаем мы. Но нам нужно пятьдесят таких, как Даллас... Вы должны найти их. Честных последователей Эндрью Джэксона или Эйба Линкольна. Мы всех их пошлем в сенат. (Взрыв смеха.) Разве вы не понимаете? Пока у нас там будут сидеть люди, которые умеют произносить нужные речи и рекламировать Лигу, банкиры не посмеют проглотить нас. Придется им поиграть с нами в мяч. А большего мы не вправе ожидать.

- Именно так, - раздался хриплый голос редактора Барни. - Если у массы нет ни ума, ни денег, мы должны защищать ее патриотическими речами.

Чей-то тихий недовольный голос попытался возразить. Борт оборвал его:

- Вам сказано, что делать... Не старайтесь понять!

И тридцать вождей воинствующего фермерства вереницей потянулись к двери.

Маркэнд стоял у входа в зал, где Барни делал доклад об изданиях Лиги; к нему присоединился Ян Януссен. Сельский банкир был крепкий пожилой человек с сонным, неподвижным взглядом и суровым ртом. Он был привержен к букве Библии.

- С Нагорной проповедью в качестве программы, - говорил он, - я надеюсь стать губернатором. - Ему понравилось, как Маркэнд слушает его, и он пригласил его позавтракать. Знакомым, городским духом пахнуло на Маркэнда от восторженных слов этого человека; он узнал в них привычные интонации приказчиков табачных лавок, официантов закусочных, коммивояжеров у стоек баров. Маркэнд почувствовал себя одиноким. У дверей ресторана они столкнулись с невысоким господином лет шестидесяти, запакованным в беличью шубу; из-под его широкополой шляпы торчали густые, совершенно белые волосы.

- Познакомьтесь: сенатор Даллас, - сказал банкир. - Позавтракаете с нами, Чарли?

Когда тот вылез из своей шубы (тесемочный галстук, крахмальная манишка, костюм из темной шерстяной ткани), Маркэнд почувствовал: вот этого человека можно любить. Немудрено, что он не был "за кулисами" съезда. У Далласа было детское лицо (и детский аппетит); голубые глаза с нежностью устремлялись на ближнего или с гордостью - на конституцию и революционных предков. Ко всему, что лежало посередине, к миру, где люди покупали друг друга, продавали и уничтожали, он был слеп. Из главного города своего округа, где он занимался юриспруденцией и произносил речи на всех патриотических митингах (великий оратор был Чарльз Ф.Даллас), он был призван послужить штату в качестве сенатора. Таким образом, добродетель все еще вознаграждалась, и США, поскольку Даллас являлся их представителем, все еще оставались страной Вебстера и Эйба Линкольна. Он со вкусом съел две тарелки бобов со свининой и кусок пирога, запив все это несколькими чашками кофе.

- Верт? - говорил он. - Послушайте, друзья, что я вам скажу. - Он всей салфеткой провел по своим устам. - Я был очень популярен в своем штате целых тридцать лет. Но кому я обязан тем, что теперь я выборный сенатор? Скажу вам. Одному человеку - Артуру Верту. Мои друзья там, дома, никогда не додумались бы послать меня в сенат. Сказать вам по правде, я и сам об этом не думал. А вот Верт подумал. Вот мое мнение о Верте! Верт знает, за что я стою, - и Верт стоит за меня.

Верт назвал его ослом перед целым собранием. Он и был ослом. Маркэнд почувствовал к нему нежность.

Все пять дней, пока длился съезд, Маркэнд свободно входил и выходил, слушал выступления отдельных ораторов и группировок, присматривался, не в силах рассуждать, чувствуя еще острее одиночество и печаль... напряженность разрыва с самим собою... какой давно не испытывал. Одно слово все время приходило на ум: это _политиканы_; и один вопрос: где же фермеры? Он съездил в Миннеаполис и был поражен, насколько тот отличается от Сен-Поля. Чистый светлый город, по цвету напоминающий пшеницу; но была в его аккуратности какая-то сухость, которая помогла Маркэнду понять ненависть фермеров к посредникам. Посредником был этот город. Ликвидировать посредников - значило бы ликвидировать Миннеаполис, его надменные дома, его чванные бульвары. Сен-Поль был неряшливее и живее. Оба города - грабители (это ясно из книг Двеллинга). Поля пшеницы и люди, которые взращивают ее, создали города-посредники, и те обратились против них. Тогда, ища защиты, они объединились в Лигу фермеров - и что же?! Лига породила посредников, политиканов, которые полонили Лигу и продали фермеров. Что все это значит? Здесь есть какой-то закон, не подмеченный серьезными книгами Двеллинга. Маркэнд присматривался, взвешивал... Он вернулся назад и наблюдал за Бернардом Кадмэном, политическим воротилой из Айовы. Он наблюдал за Фрэнсисом Барни, все время пыхтевшим, словно насос. Он видел Толе, безмолвно скользившего по коридорам от одной комиссии к другой. Когда ему удавалось, он задерживал взгляд на Берте: худощавое лицо, невзрачное, но выразительное, было печально; в складке губ крылось страдание. И он видел рядовых членов Лиги, среди них фанатиков, подобных Питеру Смиту (подобных Деборе?), которые втискивали старое Евангелие в новые лозунги; но большинство были наивные труженики, которые хотели покрепче владеть своей землей, ускользавшей, как им смутно казалось, от них. И все они легко поддавались на призыв к "лояльности", к "выполнению долга". Какой-то закон связывал тех политиканов с этими фермерами...