Время красного дракона - Владилен Машковцев

Мишка Гейнеман знал Френкеля по роду своей службы, бывал у него в Москве дома, надеялся на его высокое покровительство. И вот — оба за решеткой. У Порошина покровителей не было, заступничества он не ожидал, радовался доброте Придорогина. Завтра встреча с Верочкой. Придорогин в слове своем тверд, пообещал — исполнит. Как переждать предстоящую длинную ночь и после этого еще день? Каким словом встретить Веру? Как утешить ее, чем обнадежить?

На вечерней прогулке в тюремном дворе произошло чрезвычайное происшествие. Шофер оставил без присмотра заведенный грузовик. Братья Смирновы прыгнули в кузов, а Держиморда — в кабину. И не успели часовые щелкнуть затворами, как машина скрежетнула включенной скоростью, взревела мотором и устремилась к воротам тюрьмы. Охранники начали стрелять, вслед за машиной побежали и другие заключенные. Майкл почти догнал полуторку, чуть было не вцепился за ускользающий борт. Но его догнал Порошин и в прыжке с падением схватил беглеца за ногу. Грузовик выбил тюремные ворота и улетел в степь. Майкл отпинывался от Порошина лежа и плакал:

— Зачем ты меня задержал? Ты украл у меня свободу, идиот. Выслуживаешься? Да?

Порошин и сам себе не мог бы ответить, почему он побежал за Майклом, схватил его за ноги? У Аркадия Ивановича не было и мыслишки — отличиться перед тюремным начальством. И он жалел, что помешал убежать американцу. Как собака не может сказать, почему она кидается за бегущим человеком, так и Порошин не мог ответить, по какой причине он бросился за Майклом. Аркадий Иванович не считал его преступником, жалел, понимал обостренно несправедливое к нему отношение. В камере для Порошина были симпатичны, может быть, только два человека: отец Никодим и Майкл. И вот он, Порошин, совершил такую подлость.

— Тебя, Майкл, могли застрелить, я бы не хотел, чтоб ты погиб, —оправдывался Аркадий Иванович.

Виктор Калмыков смеялся по-детски заливисто и звонко:

— Он тебя спас, Майкл! Он твой спаситель! Ха-ха!

Миша Люгарин подкрался к Порошину сзади, накинул ему на голову холщовый мешок — устроили темную. Спасителя колотили неистово все, кроме отца Никодима. Его окунули бы головой в дерьмо, но параша после прогулки была пустой. Избитого Порошина, как и полагалось, затолкнули под нары. Туда же заполз с кружкой воды и молитвой батюшка Никодим:

— Ты положил меня в ров преисподний, во мрак, в бездну. Ты удалил от меня знакомых моих, сделал меня отвратительным для них. Я заключен и не могу выйти.

Порошин отлежался, спросил у Никодима:

— Скажи, батюшка, что такое вера?

— Ты же знаешь евангелие наизусть, сын мой. А там сказано: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».

Аркадий Иванович с легкостью вспомнил, что так начинается одиннадцатая глава из послания евреям апостола Павла. Но внимание Порошина никогда не останавливалось раньше на смысле этого изречения. Он знал, заучил текст евангелия механически, как поэму Лермонтова «Демон"... и некоторые другие тексты, в том числе уголовный кодекс.

— Я не человек, а попугай, мертвая машина памяти, — с грустью подумал Порошин.

Отец Никодим вновь доказал, что читает мысли, которые вслух не высказаны:

— Не согласен, сын мой. Почему же полагаете, будто вы — не человек? И с попугаем себя сравнивать — грех. Человек создан по образу божию. А знание евангелия — дар божий. Слова господни — слова чистые. Серебро, очищенное от земли в горниле...

— Семь раз переплавленное! — продолжил Порошин псалом, который Никодим не закончил в цитировании.

— Тебе бы еще озариться верой, сын мой, — примачивал Никодим мокрой тряпочкой кровоподтеки на опухшем от побоев лице Аркадия Ивановича.

— Если выберусь из тюрьмы, поверую.

Отец Никодим ответил неопределенно:

— Коль богу будет угодно спасти твою душу, ты обретешь свободу и такой ценой. Но с богом не торгуются, сын мой. Торгуются токмо с бесом.

Аркадий Иванович закрыл глаза:

— Господи, прости меня грешного. Пресвятая мать-богородица, помоги мне встретиться с Верой.

Батюшка Никодим перекрестился:

— И я молюсь твоим сердцем, твоей молитвой, сын мой.

Порошин уснул под нарами, рядом с батюшкой. И приснился Аркадию Ивановичу страшный сон. Начало сна не было жутким. Привиделось ему, будто он с Верочкой Телегиной приехал в Москву, и встречали их оркестром и цветами, подали автомашину, привезли в гостиницу «Метрополь». Верочка радовалась шикарному номеру в гостинице, ужину в ресторане, прогулке по Красной площади. На другой день они пошли венчаться в церковь. На Верочке было белое платье, белые туфельки, белоснежная кружевная фата. Золотые кольца преподнес им дальний родственник Веры — Гераська Ермошкин. Он поклонился виновато:

— Во искупление вины дарю вам обручальные кольца.

— В чем же твоя вина? — удивилась Вера.

— Виноват я в том, что поджег дом меркульевский, — покаялся сорванец.

— Не говори глупости, — оборвала его Вера.

— А где ты взял золотые кольца? — поинтересовался Аркадий Иванович.

— Я изладил их из червонцев.

— А кто тебе дал монеты? Золотые червонцы стоят дорого.

— Я украл их у заведующего вошебойкой Шмеля. Они были вплавлены в сковородку из олова.

Порошин улыбнулся:

— Врешь, Гераська. Золотые монеты Шмель прятал в банке с масляной краской.

— Банку с краской я тоже стащил. Но там вроде бы не было золота. Краску мы перелили в другую посудину, а банку я выбросил в мусорный ящик.

Венчал Веру и Аркадия батюшка Никодим. И звучали серебряные трубы ангелов, и трепетали огоньками горящие свечи, и вливалось в душу благолепие храма. В церкви Порошин увидел доктора Функа с гипсовой девочкой на руках. И в черных одеждах — Шмеля, Мартышку-Лещинскую, худосочного сексота Попика. На паперти к молодым подошли работники НКВД во главе с Ежовым, предложили вежливо сесть в машину.

— Куда поедем? — спросил Порошин.

— В Кремль, к товарищу Сталину, — ответил Ежов.

Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин и Каганович сидели за одним длинным столом, покрытым красным сукном. Перед каждым из них лежал на столе револьвер.

— Подойдите ближе, — строго сказал Иосиф Виссарионович.

А Каганович остановил Веру:

— Нет, вы постойте там. Вы нам пока не требуетесь.

Порошин подошел к столу, за которым сидели вожди, остановился по-военному навытяжку. Сталин раскурил трубку, пыхнул ароматным дымком табака:

— Ви готовы, товарищ Порошин, виполнить особо важное поручение?

— Так точно, товарищ Сталин! Я готов выполнить любое задание партии, родины.

— А что я говорил? — хитровато улыбнулся Иосиф Виссарионович, переглянувшись с великими соратниками.

Ворошилов подбодрил Порошина:

— Мы верим вам.

Калинин задвигал бородкой:

— Может, не стоит подвергать молодого человека такому испытанию?

Молотов молча блеснул стеклами очков, а Каганович протянул Порошину свой револьвер:

— Вы должны привести в исполнение смертный приговор.

— Я готов выполнить ваше поручение, — козырнул Порошин.

Иосиф Виссарионович кашлянул в ладошку, пристукнул дымящейся курительной трубочкой по красному сукну:

— Виполняйте поручение — стреляйте.

— А где преступник, враг народа? — заозирался Аркадий Иванович.

— Стреляйте в нее! — указал Каганович на Веру.

— Да, да, в нее! — подтвердил Сталин.

Верочка смотрела то на вождей, то на Аркадия широко раскрытыми глазами, бледнея от ужаса.

— Стреляйте же! — нахмурился Иосиф Виссарионович.

— Я не могу, — задрожал голос Порошина. — Я думал...

Сталин помрачнел:

— Что ви думали? Ви полагали, будто ми прикажем вам расстрелять Троцкого? Или Бухарина?

Каганович отобрал револьвер у Порошина:

— Слюнтяй! Ты не смог выполнить поручение партии. Посмотри, как это делается.

Но первым выстрелил Ворошилов. На груди, на белом подвенечном платье Веры зацвел красный цветок крови. Сталин и Каганович тоже начали стрелять по Вере. Калинин суетился, несколько раз прицеливался, но так и не выстрелил. Ежов держал цепко Порошина, чтобы он не вырвался, не загородил грудью Веру. Вячеслав Михайлович Молотов составлял протокол приведения приговора в исполнение. Револьверы оглушительно лаяли, пронзая Веру пулями. Она вздрагивала, пошатывалась, заливалась кровью, но не падала.

— Крепкая, сволочь, — ругнулся беззлобно Иосиф Виссарионович, подойдя к Вере ближе, выстрелив еще раз, в упор.

Вера рухнула сначала на колени, покачнулась еще раз и упала замертво на левый бок, откинув на ковер бледную руку с обручальным кольцом. Порошин закрыл судорожно ладонями свое перекошенное лицо и закричал...

Батюшка Никодим плеснул из кружки водой на кричащего во сне Порошина, осенил его крестным знамением. Аркадий Иванович, и проснувшись, долго еще не мог опомниться, стонал, ворочался с боку на бок; вспоминая подробности кошмарного сновидения. Отец Никодим спросил: