По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо - Александр Филимонов

Добрыня устал сегодня. До обеда с Бориской в конюшне возились, потом ездили на Клязьму. Наплавались до изнеможения. А после обеда Немой его долго гонял. Бориске хорошо: он пообедал, похлопал себя по пузу да и подался в город. Не сказал, куда пойдет. Это он уже не впервой так. И Добрыню с собой не звал. Ну и ладно. А Добрыня зато к Прокофию-ловчему ходил щенят смотреть. Прокофий про охоту любопытно рассказывает — слушал бы и слушал. Еще говорил, что великому князю скоро, может, к следующему лету пришлют диковинного зверя для охоты — пардуса. Будто бы этот зверь одной лапой медведя убивает и хозяину прямо к ногам приносит. И Прокофий говорил, что сильно боялся этого пардуса, но великий князь ему сказал, что при этом звере нарочный человек будет, которого зверь слушается. И еще Прокофий переживал, что с таким зверем великому князю уж ни собаки не будут нужны, ни соколы, ни сам он, Прокофий. Вот бы на пардуса этого взглянуть.

— Тятя, — сказал Добрыня, — я спать пойду.

— Устал? Поди, поди, сынок. Я вот посижу еще чуток, подожду, может, придет Бориска. А то не буду ждать — (гоже лягу. Не говорил он тебе — не заночует ли у кого?

— Не говорил. Или… — замялся Добрыня. — Вроде хотел у знакомцев переночевать, у Даньши вроде…

— У какого Даньши?

— У Олексича Даньши.

— A-а. Это ладно. Так постой — Олекса-то уехал два дня как, говорил, что сына с собой берет. Не взял, что ли?

— Не взял, наверное. Не знаю, — сказал Добрыня, стараясь не смотреть Юряте в глаза.

— Съездить к ним, спросить? — как бы в раздумье проговорил Юрята. — Ладно, не маленький, не пропадет. Иди спать, сынок.

Добрыня ушел к себе. Пожалуй, надо тоже ложиться, подумал Юрята. Представил, что сейчас пойдет звать Любаву, а та за день выспалась, поднимутся наверх, и тут ей какая-нибудь вожжа под хвост попадет, и заведет Любава долгий разговор со слезами и упреками, и будешь лежать и, скрежетать зубами. Побить-то ее нельзя. Да и не бил он ее никогда, теперь-то уж что начинать. Хотя порой хочется. Ну, надо идти звать. А то один ляжешь — обидится. Тоска от всего этого берет. Скорее война бы, что ли.

Решил все же идти спать. Сходил, разбудил дремавшую жену, поднялись наверх. Легли.

К некоторому его удивлению, Любава нынче вела себя тихо и ласково. Не помешала ему заснуть.

Глава 24

Ни к какому Даньше Бориска не собирался идти ночевать. У него цель была другая.

Отправился он ловить жар-птицу за хвост. Звали ее Потвора, и, несмотря на молодой возраст, уже несколько лет она вдовела, похоронив старого мужа, бывшего старостой купеческой сотни. Жила с двумя старыми няньками в большом доме на не тронутом прошлогодним пожаром Заболонье, у церкви Святой Параскевы, где и располагались в основном купеческие дома — с высокими глухими заборами, широкими дворами, с нагромождением товарных хранилищ и надворных построек, сплошной полосой тенистых яблоневых садов, отделенных от Клязьмы.

Вела Потвора жизнь не то чтобы веселую, но и скромницей не была. И на гуляньях ее можно было увидеть, и на Торгу, где она, выбирая нужную покупку, бойко перешучивалась с лавочными сидельцами и приказчиками.

Дочку ее Господь прибрал еще во младенчестве. Сватались к ней, и не раз, но замуж снова она выходить не спешила. А охотников до нее находилось много: привлекала она и своей молодостью, и богатством, так как после смерти мужа осталась хозяйкой солидного торгового дела, которым, правда, не занималась, передоверив дело пожилому хромому приказчику. Тот вел дело исправно: и себя не обижал, и хозяйку.

К Потворе ходили не только сваты, подкатывались к ней и любители сладенького, даже сам тысяцкий Никита, говорят, предлагал ей тайную любовь взамен на влиятельную свою помощь в торговых делах. Но мало ли что говорят об одинокой молодой женщине. Впрямую же ее никто ни в чем не мог обвинить.

Все это о ней Бориска выведал разными путями. Началось же все с того дня, когда, проезжая мимо церкви Параскевы на новом своем коне, которого хотел проверить в поле за городом, увидел попавшуюся его навстречу молодку и вмиг узнал в ней ту самую, что пошутила над ним, юным ратником, вернувшимся из похода на Торжок.

После того случая, происшедшего недалеко от городских Золотых ворот, бывая в городе — на Торгу, в слободах с разными поручениями, в соборе, — везде искал ее взглядом. Тогда-то, не успев ее разглядеть как следует, запомнил только глаза, одарившие его таким взглядом, какого он еще ни от кого не удостаивался. Бориска думал, что стоит ему увидеть ее, как спадет это наваждение, потому что она наверняка не та девица-красавица, что снилась ему в стыдных, но желанных снах, а вовсе пожилая тетка, да вдобавок замужняя и с кучей детишек.

И узнал ее сразу, даже не всматриваясь, просто сердце забухало где-то в животе: она, та самая! Впился глазами. Что делать? Остановить коня — нельзя, не станет говорить на улице с чужим. Спросить о чем-нибудь? О чем? Обычно слова всегда находились, а тут, пока придумывал, верный конь пронес его мимо. Ну, дальше пришлось ехать. Хлестнул его по крупу, ускорил ход. Она его, конечно, не узнала.

С того дня он и начал ее выслеживать. Проще всего было на Торгу подкараулить, к толпе покупавших приблизиться и, глядишь, перекинуться словечком. Стал надевать синий кафтан, шапку высокую, с куньей оторочкой. Обязательно нацеплял на пояс саблю, с ней больше мужества чувствовал в себе, а потом никак не шла из головы та сабелька, которую хотела поглядеть Потвора. Вроде сабля у пояса уже чем-то, только им двоим известным, их связывала.

Имя ее узнал легко: встретил на Торгу и услышал, как называл ее молодой приказчик, выставивший разный скобяной товар, мимо которого она проходила. Была со старухой, зорко поглядывавшей по сторонам и степенно кланявшейся встречным знакомым. Старуха эта и навела Бориску на удачную мысль.

Подав куну нищенке, постоянной обитательнице торговой площади, посулил ей целую ногату, нет — две, если сообщит ему нужные сведения. Убогая, может, с час молотила языком, так что в конце концов Бориске стало неловко: уж на них стали коситься, любопытствуя, о чем это красиво одетый отрок боярский, а то и княжеский, так долго разговаривает с никчемной старухой, которую даже не зовут никак.

Было это в самом начале мая, как раз перед Пасхой. Бориска дождаться не мог Светлого Воскресенья — задумал встретить Потвору и похристосоваться с ней троекратным поцелуем. Юрята не отпустил в Страстную субботу на всенощную: я, мол, с великим князем буду стоять, а вы — со мной. Чтоб всем вместе быть. Не станешь же объяснять Юряте, вот мамка — он чувствовал — отпустила бы. Днем, кое-как отделавшись от Добрыни, Бориска побежал на Заболонье — встретить хоть на улице.

И встретил ее, но теперь не со старухой, а с целым выводком молодух, а это было еще хуже. Снова пришлось проходить мимо, не сбавляя шага. Заметил, правда, что, когда молодухи, поравнявшись с ним, зашушукались и засмеялись, она не засмеялась с ними, а только поглядела на Бориску с удивлением, точно силилась его узнать.

Когда он, бывало, околачивался возле взрослых, то всегда прислушивался жадно к разговорам про девок, баб и про то, как с ними нужно обращаться. Дружинники князя, например, часто о таком беседовали. Из всех разговоров выходило одно: бабы любят подарки и нахрапистость. Хорошо, подарок можно раздобыть, но не попрешь же на улице на Потвору, как конный на пешего, не станешь совать подарок. На помощь станет звать, побьют еще. Сначала познакомиться надо. Опять же — как? Он-то хоть и чувствует себя уже взрослым, а — мальчишка для нее, она-то ведь и замужем побыла, и вообще, конечно, немолодая. Лет на семь, никак, старше Бориски.

И никого нет, чтобы помочь познакомиться. Никак Бориска не мог сладить с этим наваждением. И когда видел ее — нехорошо, и когда не видел — тоже нехорошо. Как-то теплой ночью не мог заснуть, лежал, в темноте глазами лупал — такая тоска взяла, ну хоть из дому беги да у нее на пороге ложись, чтобы ноги вытирали, и чуть не надумал пойти к Юряте просить: сватай! Откажет тебе — попроси княгиню Марью, откажет княгине — попроси великого князя. Ему Потвора, конечно, не сможет отказать. И действительно, хотел Бориска утром говорить с матерью да с Юрятой. Слава Богу, что заснул. Утро вечера мудренее: когда проснулся, передумал идти.

И хотелось забыть ее уж скорее, да и делу конец. Бориска стал к разным девкам приглядываться, и нравились ему некоторые, а все не то. Колдунья она, эта Потвора, не иначе. Присушила.

А жить все равно было хорошо! Лето играло, лес зеленел. река сверкала под солнцем. Скоро князь на ловлю будет выезжать, их возьмет с Добрыней. Мамка осенью родит братца или сестричку — забавно. К зиме, может, в булгарскую землю снова поход будет — на войне все забудется, заживет, он это чувствовал. Пока же время от времени не мог с собой сладить, тянуло на Заболонье, в торговый конец.