Несовместимость - Илана Л

пальцы от злосчастной кофты, вышла из оцепенения, вырвала ребенка из рук Лизы и отчаянно припечатала детское тельце к себе. Прижалась носом к горячей спине, так чтобы не был слышен мой всхлип. Вселенная покачнулась. Сделала виток, напрочь лишая остатков воздуха.

Я даже не поняла, как это произошло. Но детские пальчики, перебиравшие мои волосы, так реалистично вписывались в мое восприятие, что я даже засомневалась, а не сон ли это?

Бессмысленность подобной идеи я признала тогда, когда почувствовала дрожащие руки на талии – Рома. Все перевернулось вверх дном. Любимый тесно прижал нас двоих к себе. Все было на грани, по-особенному остро, но уютно и надежно, и присутствовал страх упустить этот момент. Рома, кажется, улыбнулся мне в волосы, а я оторваться не могла от крохи, с жадностью втягивала его запах. Саша пах молоком – самым пьянящим ароматом на свете. 

Носом потерлась об его мягкую шевелюру.

– Дашенька, – я с трудом разобрала, подняла голову на Рому. Мне показалось, он даже на какое-то время, перестал дышать, скользил глазами по лицу. Сильнее переплел свои пальцы с моими. С каждой минутой нас охватывали более мощные эмоции.     

– Ты не представляешь, что делаешь для меня. Я не хочу, чтобы ты через силу...

Я зажмурилась, прервала его. Высвободила руку, прижала к губам.

– Ничего не говори, не надо. Мне стало немного легче, – я не соврала. Боялась потерять то хорошее, что зародилось внутри, может испариться под гнетом тяжелых слов.

– Спасибо тебе, любимая, – с такой нежностью сказал Рома, что я больше не имела права опускать руки, уходить в себя, страдать. Рома переплел руки вокруг моей талии, так, что мы с Сашкой оказались лицом к нему. Поцеловал сына в лоб, а потом коснулся губами моих губ, и от каждого его нежного прикосновения сердце дрожало, и горячая волна разжигала кровь.

Тогда я четко поняла, что любовь — это то, что мы чувствуем внутри, ее невозможно описать стандартным набором слов и предложений. Это, то чувство, которое живет в глубине нас и которое помогает преодолевать, казалось бы, самые трудные вершины, переступать через такую боль, когда дышать уже не можешь. И если, несмотря на всю тяжесть, мы вместе, твое сердце хотя бы немного бьется, пусть медленно, но стучит, значит все было не зря.

 

***

– Дарья Владимировна, – я закрывала кабинет, когда меня окликнула крепкая старушка, работающая у нас уборщицей, – вы уже уходите?

– Ухожу, – я обернулась. И, заметив в ее руках ведро с тряпкой и швабру, добавила: – Вы сегодня у меня не мойте, сосредоточьтесь на других помещениях.

– Мы все успеем, Дарья Владимировна. Нельзя расстраивать детей: новые классы, столы, стулья, – мысленно восхитилась трудолюбием и бурлящей энергии в этом человеке, – вы доску видели? В мою молодость мелом писали, а сейчас...как это?

– Маркерная, – рассмеялась я.

– Точно, – подхватила она в ответ, – хоть один чиновник доброе дело сделал. И на том спасибо, – я улыбнулась женщине и положила связку ключей в сумку. Мы преодолели лестничный пролет, спустились в холл, – и вам спасибо, – она поставила ведро и швабру на пол, взяла меня за руки, – ремонт сделали и с учебниками помогли.

– Ну, ремонт не лично я делала, – старалась улыбнуться, но в глазах заблестели слезы. – Ничего, вот поменяем сантехнику, и совсем, легче станет.

– Спасибо вам за все. Вы не знаете в какие мы только инстанции не обращались. Никому нет дела до бедных сирот. А вас нам Господь Бог послал, – искренне поблагодарила она.

– Я ничего особенного не делаю. Все эти мелочи не заменят ребенку мать, – я медленно выдохнула и двинулась к выходу, украдкой стирая слезы, которые бежали всегда, когда речь заходила о детях.

– Вы правы. И где только этих тварей земля носит. Тьфу-ты, – не сдержалась старушка, подхватила ведро, – пойду-ка я работать.

Я кивнула, и, уже дотронувшись до ручки двери, услышала жалобное:

– Даша, – кто-то тихо меня звал.  Как котенок. Я повернула голову и заметила выглядывающую из-за стены темноволосую девичью шевелюрку.

Я склонила голову набок, приподняв брови, расплылась в улыбке. Девчушка осмелела и стала корчить мне милые рожицы. Я усмехнулась симпатичной хулиганке и пошла навстречу.

– Привет, – темноволосая девчушка, увидев, что расстояние между нами начало сокращаться, бросилась ко мне вприпрыжку.

– Здравствуй, Катюша, – произнесла я, садясь на скамейку.

Она встала напротив меня, улыбалась, опустила глаза, сложив руки за спиной, слегка покачиваясь.

– А ты уже уходишь, да? – озадаченно пробормотала Катя.

– Я каждый день ухожу в двенадцать, ты же знаешь, – удивилась я и взяла ее за руку. Она подняла глаза, растеряно посмотрев.

– Жалко, я думала ты придешь ко мне на концерт.

– Концерт? Ты сегодня выступаешь?

– Ага, пою. Смотри, какое сегодня на мне платье красивое, – Катя расправила юбку, и радостно закружилась.

Ее вязаное серое платьице до колен, с некогда ярким узором в виде розовых полосок нескольких оттенков на немного расклешенной юбке, выглядело очень нарядно и празднично несколько лет тому назад. Но, повидавшее огромное количество стирок платье за эти годы, было застиранным до ужаса, только Катю это не пугало. С такой гордостью она разглаживала несуществующие складки, что невольно думалось и правда на ней было надета модная, атласная ткань. А у меня все внутри похолодело, сжалось в комок, наблюдая с каким ликованием веселилась девочка, радуясь несущественным мелочам. Перед глазами поплыло от ее суматошных, но настоящих, идущих от сердца пританцовываний на месте. Я закрыла глаза, чтобы успокоиться и позорно не расплакаться. Сделала несколько глубоких вдохов. Но отругала себя за то, что не подумала о таких элементарных вещах, как одежда. И нужно было в ближайшем будущем озаботиться именно этим. Тем временем Катя прекратила кружиться, запыхавшись, села возле меня на скамейку.  

– Очень красивое платье. Как и ты сама, Катенька, – дрогнувшим голосом произнесла я, и, не совладав с собой, провела рукой по плечу, задевая пушную ткань юбки.

– Спасибо. Так ты не сможешь остаться, Даша? – девочка с надеждой несмело улыбнулась. Огромно-распахнутые глаза смотрели робко, напряженно ожидая моего ответа.

– Нет, Катюша, – ребенок с таким разочарованием отвернулся, что я пожалела о сказанном. Ее лицо сникло, плечи опустились. Я дотронулась пальцами до губ и понимала, что слишком уязвлена. Если сейчас же