Территория Холода - Наталия Ивановна Московских

тут же прячусь обратно. Сердце пускается вскачь, как помчавшаяся галопом лошадь. Стараюсь переварить увиденное, но картины, лезущие в голову, далеки от рационализма. В коридоре, Т-образно пересекающемся с основным, расхаживает Сверчок. Назад-вперед, как игрушка на ключевом заводе. Спина сгорблена, ноги полусогнуты, руки поджаты. По правде говоря, Сверчок выглядит, как плохо разбуженный зомби, и мне от этого жутковато. Сколько раз я видел нашего директора, он всегда казался очень стабильным. Неизменчивым, постоянным, одинаковым. В моем понимании, таким ему и полагается быть, чтобы видящие его успокаивались и не верили, что мир рушится прямо у них на глазах. Похоже, мне стабильность не нужна, раз судьба подкидывает мне такое зрелище.

Выглядываю снова. Сомнамбула-директор не издает звуков и не скрепит, как оживший покойник, но продолжает шаркать, с трудом переставляя ноги, и удаляться от своего кабинета по перпендикулярному коридору.

У меня куча вопросов, но задавать их некому, поэтому я предпочитаю первым делом осуществить цель, ради которой сюда явился, и опрометью бросаюсь к директорскому кабинету. Остается только молиться, что дверь окажется открытой.

Мое подозрительное везение продолжает сопровождать меня, и я попадаю в немного помпезный, как и весь административный корпус, кабинет в темных тонах. Мощный дубовый стол стоит рядом с мутноватым окном, почти черные в скудном свете единственной настольной лампы шкафы возвышаются по трем стенам, громоздкий кожаный диван с заметными потертостями занимает большое пространство напротив директорского места. Кабинет имеет удивительную особенность: кажется одновременно просторным и тесным. Вокруг лампы летают частички пыли, воздух спертый и тяжелый.

– Отлично… и где могут быть дела учеников? – шепчу я сам себе, будто это может помочь мне найти верное решение.

Тело само подается к первому шкафу, я открываю его и бегло осматриваю. Книги, старые листы, какие-то детские поделки – ничего похожего на дела учеников. Не теряя времени, перемещаюсь к следующим створкам дверей, но за ними оказывается только пыльная пустота. Удивленно закрываю шкаф и перемещаюсь к третьему. Там тоже набросан какой-то хлам: письма в пожелтевших конвертах, еще партия книг, скопление ручек и карандашей, записные книжки – явно не новые.

Я замираю посреди кабинета. Медленно иду к директорскому столу, и, чем ближе подхожу, тем меньше меня тянет это делать. Словно само здание отговаривает меня, хватая за ноги щупальцами тревоги и предупреждая: после этого уже ничто не будет, как прежде. Перед каждым шагом я будто зависаю в точке безвременья на неопределенный срок, пространство вокруг меня становится вязким и сопротивляется.

Добравшись до стола, я сажусь в кресло и чувствую усталость. На то, чтобы встрепенуться и приняться за дело, мне требуется недюжинное количество сил. Открываю первый ящик боковой тумбы, тот выезжает со скрипом, как будто его не открывали очень давно. В ящике сигары, жестяная фляга, пачка сухого чая, кипятильник и бережно завязанный пакет с сухарями. Второй ящик хранит точилку для карандашей с ручкой и небольшую печатную машинку. Она настолько маленькая, что я даже думаю, что она сувенирная. Третий ящик мне едва поддается, и после короткого натужного скрипа я обнаруживаю, что он пустой.

Откидываюсь на спинку директорского кресла, измотанный странной тревогой, и пытаюсь понять, что же не дает мне покоя. И вдруг соображаю: при своем обыске я не нашел ничего, связанного с учебными делами. Ни классных журналов, ни личных дел, ни документов, ни бухгалтерских отчетов… или какие еще важные бумажки тут должны храниться?

Меня прошибает холодным потом, становится трудно дышать, и я зажмуриваюсь, пытаясь вернуть самообладание.

– Так… спокойно… должно быть какое-то объяснение, – шепотом говорю я себе. Внутренний голос при этом напоминает, что мне пора сваливать отсюда, да побыстрее, потому что Сверчок может вернуться в любой момент. А натыкаться на зомби-директора мне хочется меньше всего.

Поднимаюсь и тихо выскальзываю из кабинета. В коридоре тишина – даже шаркающих шагов не слышно. Игнорирую бешено бьющееся сердце и осторожно двигаюсь по коридору. Если дел учеников нет в кабинете директора, наверняка они хранятся в каком-нибудь архиве. По крайней мере, мне очень хочется в это верить, иначе… иначе я даже не знаю, что думать об этой проклятой школе!

Сначала я двигаюсь по корпусу администрации воровато и осторожно. Чуть позже смелею и перестаю задумываться о производимом шуме – все равно здесь никого нет. Это не укладывается у меня в голове, и я отгоняю от себя мысли о том, что никого из администрации, кроме Сверчка, ни разу и не встречал с самого начала моего пребывания в интернате.

Окончательно обнаглев, я заглядываю в каждую дверь, которую удается открыть, но вижу только типовые кабинеты и залы, пропахшие пылью и затхлостью. Архива или чего-то, отдаленно его напоминающего, я не нахожу, и это пугает меня до чертиков.

Перехожу в перпендикулярный основному коридор, разгоряченный от волнения, и готовлюсь задать директору свои вопросы, как вдруг врезаюсь во что-то, резко выросшее на моем пути. Вскрикиваю и отскакиваю. Когда понимаю, на какое препятствие натолкнулся, попеременно ловлю волны жара и холода. Передо мной стоит Майор, но выглядит он постаревшим – не столько внешне, сколько из-за обреченного взгляда запавших глаз.

– Вы… – только и выдавливаю я.

– Что ты здесь делаешь, Спасатель? – устало спрашивает Майор. И мне впервые жаль, что вместо своего фирменного «малыш» он зачем-то решил обратиться ко мне по кличке.

– Я… мне… я с директором хотел поговорить! – выпаливаю, глядя на него с ужасом шпиона-новичка, которого вот-вот поймают.

– Это не лучшая мысль. Директор сейчас занят, – качает головой Майор.

– Чем?! – вскидываюсь я. – Пересмотром несуществующих дел учеников?! Шатанием по коридорам в стиле зомби? Просмотром отсутствующих классных журналов? Чем?!

Майор смотрит на меня с жалостью и раздражением.

– Спасатель, – говорит он, чугунно надавливая на мою кличку, – будь молодцом, не забивай голову тем, что тебя не касается. А я, так и быть, не буду спрашивать, рылся ли ты в директорском кабинете. Сейчас не до тебя.

Меня трясет, я не понимаю, пыхтеть мне от возмущения или радоваться своей безнаказанности. Внутри меня борются нареченный герой с нашкодившим ребенком, и я не понимаю, на чью сторону встать.

– Я имею право посмотреть свое личное дело! – почти истерически кричу я.

Майор опускает взгляд и вздыхает. Очень тяжело.

– Вот ты же толковый парень. Вполне мог бы не создавать проблем ни себе, ни другим, – тихо говорит он, и в его голосе мне мерещится угроза.

Что он со мной сделает? Убьет, пока никто не видит?

Отступаю от него на шаг.

– В каком… смысле?.. – выдавливаю с трудом.

– Все вы такие, – невесело усмехается Майор.