Русская невестка - Левон Восканович Адян

— Ну что вы молчите? Арсен, вы же мужчина, скажите свое слово!

Арсен наконец поднял голову. Лицо его было каменно-неподвижно, сквозь плотный загар проступила бледность.

— Пусть Елена сама решает, — глухо произнес он.

Елена испытующе посмотрела на него.

— А ты хочешь, чтобы я уехала? — спросила она с замиранием сердца и опять увидела: улица, засаженная деревьями, и молодая женщина, положившая руку на плечо Арсена. Да он ли это был?.. И, словно издалека, услышала голос Арсена:

— Твоя мама считает, что так будет хорошо и для тебя, и для ребенка…

— Правильно! — живо подхватила мать. — Он согласен, Лена, он умный человек, он понимает, что я…

— Постой, мама, сейчас не об этом! — перебила Елена. И опять обратилась к Арсену с нарастающим страхом, так, что голос зазвенел от напряжения: — А ты? Ты сам хочешь, чтобы я уехала?..

Арсен смотрел на нее удивленно.

— Ты что, Лена, не в своем уме? Конечно, не хочу, чтобы уезжала, даже на неделю. Я просто не знаю, как буду жить без тебя…

Лицо Елены мгновенно просветлело.

— Это я и хотела узнать, — выдохнула она с облегчением, переводя взгляд в сторону матери. — Мама, я никуда не поеду. Я остаюсь здесь.

— Постойте, постойте, о чем это вы говорите? Лена, доченька…

— Все, мама, мы уже решили, я никуда не поеду.

— Как это — не поеду?! Зачем же я ехала сюда за три тысячи верст? Что я скажу отцу, когда вернусь без тебя? Он же меня изведет, в могилу загонит! Не-ет, так не пойдет! Завтра же мы соберемся и поедем…

— Я не поеду, мама…

Екатерина Васильевна всплеснула руками.

— Да что же такое делается, а? Арсен, хоть вы образумьте эту идиотку!

Арсен заставил себя улыбнуться.

— Да вы не волнуйтесь, ради Бога…

— Как это не волнуйтесь? По-вашему, я радоваться должна? Я — мать! Понимаете, мать! Кошка, и та волнуется за своих детенышей, а вы хотите, чтобы… — Она всхлипнула. — Злой, бессердечный человек… Столько времени она с вами живет, а ведь хорошего дня не видела! Через два месяца ей рожать, а у вас даже своего угла нету! Какой же вы… Да разве вы мужчина? Разве ты муж?

— Мама! — вскричала Елена, резко поднявшись. — Не смей!

— Замолчи, идиотка несчастная! Дай мне высказать наконец все, что накипело, все, что я о нем думаю! С самого начала… да, да!.. С самого начала он был мне не по душе, знала, чем все кончится. Знала! Предчувствовала! И вот, пожалуйста, сбылось! Муж, здоровенный бездельник, живет на иждивении жены! Беременной! Да постыдился людей хотя бы!.. Нашел себе дармовую прислугу и боится выпустить из рук!..

Голос Екатерины Васильевны поднялся до базарного визга, лицо покрылось багровыми пятнами. Уже не выбирая слов, она запальчиво выкрикивала в лицо Арсену обвинения, которые он заслуживал частично или вовсе не заслуживал, винила в том, в чем он не был виноват, вспоминала и тюрьму, и гибель племянника, и изгнание Елены из мужниного дома… Ни слезы, ни увещевания, ни просьбы Елены — одуматься, остановиться — не действовали на разъяренную женщину. Материнский инстинкт, неистребимый страх за судьбу дочери, взращенной ею в нескончаемых заботах, в мечтах о лучшей доле для своей единственной, своей ненаглядной, оказались сильнее того, что могло бы образумить ее, успокоить и утешить.

Арсен наконец не выдержал этого непрерывного потока брани. Чтобы не сорваться самому, не ответить такой же бранью, встал и вышел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

До наступления темноты бродил он по улицам поселка, почему-то безлюдным в этот сравнительно ранний час, потом пошел к морю. Вода тихо плескалась о прибрежные камни. Была луна… Лунная дорожка на воде. Но унылое безлюдье пляжа наводило тоску. Арсен прошелся по берегу, усеянному пустыми бутылками, консервными банками, обрывками газет. Песок тихо поскрипывал под ногами, но скрип этот отдавался в ушах слишком уж громко, так что Арсен невольно морщился.

Он вернулся обратно в поселок, прошел три квартала и остановился у подъезда нового пятиэтажного здания, постоял, докуривая сигарету, взглянул на второй этаж. Свет в знакомом окне горел — неяркий, розоватый, от торшера или настенного бра. Он посмотрел на часы, было около десяти. Бросив окурок, поднялся на второй этаж и, стоя у знакомой двери, подумал о том, что сегодня он уже был здесь. Но эта мысль вяло мелькнула в голове и быстро погасла. Он нажал на кнопку дверного звонка. Не ответили. Лишь после третьего звонка Арсен услышал за дверью шаркающие шаги. Женский голос спросил:

— Кто там?

— Открой, Сима, это я.

— Кто «я»?

Арсен усмехнулся, сообразив, что стоит в стороне от дверного глазка, и встал перед ним.

Торопливо звякнули замки.

— Ты долго звонил? — спросила Сима. Махровое банное полотенце, наспех накинутое на голое тело, едва его прикрывало. — Весь день не было воды, только что дали, я быстренько искупаюсь.

Шаркая домашними тапочками по паркету, она снова прошла в ванную. Арсен сел на широкий диван, прижался затылком к настенному коврику фабричной работы. Ворс был неприятно теплый, но Арсену было лень пересаживаться в кресло. Он закрыл глаза, прислушиваясь к шуму воды в ванной, сделал попытку представить себе нагую Симу под душем, но ничего из этого не вышло: попытка была ленивая, и желание тут же пропало. «На кой черт я приперся сюда?» — подумал он, опять вяло и нехотя, даже не почувствовав досады от того, что «приперся».

…Познакомились они две недели назад. В тот день на Арсена напала тоска, та самая, которую принято считать беспричинной, хотя без причины ничего не бывает. Была она и тогда, но, на первый взгляд, такая незначительная, что, если бы его об этом спросили, Арсен не смог бы определить ее, поскольку всего-навсего увидел во сне свое село, окруженное лесистыми зелеными горами. Утром он встал, проводил Елену на работу, а потом затосковал так, что все из рук валилось. Кое-как подмел комнату, заправил постель. Хотел было покопаться в саду, но не смог. Он сел в тени под тутовником и больше часа просидел, бездумно уставившись в пространство вокруг себя, словно впервые его видел. Потом оделся и пошел бродить по поселку.

Несмотря на ранний час — половина одиннадцатого — было жарко. Солнце поднялось высоко над крышами домов, и его лучи, казалось, прожигали тело насквозь. Размягченный асфальт пружинил под ногами. Пошатавшись по малолюдным в такую адскую жару улицам, Арсен свернул к морю. Народу на пляже было много. Несмотря на то что пляж этот находился далеко от города и не был