Русская невестка - Левон Восканович Адян

— Любимый, родной, я умоляю, уходи с этой работы! Ведь я уже не буду спокойно жить, не смогу! Найди другую работу!

Арсен быстро поднял ее с пола и усадил на стул.

— Ты что, дуреха, не надо так. Ну а насчет работы — где я ее найду? Я ничего не умею делать. Ты же видела, с каким трудом я нашел эту.

— Тем лучше, месяц-другой отдохнешь, придешь в себя. Тебе надо хорошенько отдохнуть. Смотри, как ты похудел, осунулся, кожа да кости. Когда я на тебя смотрю, мне хочется кричать от боли! Сделай это для меня, любимый мой, единственный, самый родной. Только уходи оттуда! Только уходи, уходи!

Арсен пытался объяснить ей, что это невозможно, приводил доводы, один убедительней другого, начиная с того, что «триста рублей в месяц на дороге не валяются, и еще неизвестно, как жизнь дальше сложится», и кончая тем, что без работы он не сумеет прожить ни одного дня, что работа — его спасение, его отдушина… Но все доводы от Елены отскакивали, как мяч от стенки…

Среди ночи Арсен проснулся словно от толчка. Приподнявшись на локте, взглянул на лицо Елены. Она лежала с широко раскрытыми глазами.

— Лена, ты не спишь?

— Нет…

— Почему?

— Боюсь.

— Чего боишься?

— Не знаю.

Арсен снова лег и сказал раздраженно:

— Что же, теперь так и будет продолжаться?

— Это не от меня зависит.

— Как же нам быть?

— Я постараюсь заснуть, ты не обращай внимания.

— Я не об этом.

— Ходи на работу, как всегда.

— А ты?

— Я ничего, возьму себя в руки, я это умею, ты же знаешь…

С минуту они молчали. Арсен потянулся было за сигаретой, но вспомнил, что комната слишком мала, Елене нечем будет дышать, и вообще она не любит, когда он курит в постели.

— Уедем отсюда, — проронила она. Это прозвучало так неожиданно, что Арсен снова приподнялся на локте.

— Куда?

— В деревню. В твою деревню. К твоим родителям. Я же не слепая, вижу, как ты по ним тоскуешь. Тебе нужны твои виноградники, твои горы, без них ты долго не проживешь.

Арсен усмехнулся в темноте.

— Живу же, как видишь…

— Ты не живешь… — После короткой паузы она добавила тоном, от которого ему стало не по себе: — Слушай меня, родной. Ты обязан вернуться к своему делу, чтобы жить.

— Что? Что ты сказала?

— Не перебивай меня. Лучше слушай. Тебе нужно вернуться. Если… если для этого нужно, чтобы меня не было, я уеду к себе… Ты только не бойся сказать мне это, слышишь? Ты не думай, милый, я ведь сильная!

Арсен склонился над ней, прижался к ее щеке, она была сухая, но горела, как в огне.

— Настолько сильная, что сможешь жить без меня? — поинтересовался он с улыбкой.

Елена закрыла глаза и потерлась об его шею.

— Если буду знать, что ты опять ожил и тебе хорошо…

Он продолжал улыбаться.

— И моего сына с собой увезешь?

— Какого сына?

— А вот он, — Арсен осторожно положил руку на ее живот. — Вот этого парня. Я о нем дни и ночи мечтаю. Даже имя придумал.

Она плотнее прижалась к нему, обвила руками шею.

— Какое?

— Артур. Ну как, нравится?

— Удивительно глупое имя… — Она вдруг носом уткнулась ему в грудь и тихо заплакала. — Да вру я все! Уехать могу, но жить без тебя…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

В тот день Елена чувствовала легкое недомогание, связанное с ее нынешним положением, хотя беременность она переносила в общем-то легко. Не досидев до конца смены, она отпросилась у заведующей и пошла домой. Ей нравилось ходить по чистеньким улицам поселка, чем-то они напоминали родные улицы Волхова. По дороге заглянула в булочную и взяла на всякий случай хлеба. Недалеко от булочной, в тени старой акации, пожилая женщина, несмотря на жаркую погоду, обвязанная крест-накрест двумя шерстяными платками, торговала свежей зеленью. Елена выбрала два хороших пучка молодой душистой петрушки, Арсен любил свежую петрушку.

Ее слегка подташнивало, и каждый приступ тошноты возвращал ее к мысли о скором будущем. Там была радость. Но были и тревога, и неопределенность. Она думала о том, что не пройдет и трех месяцев, как у нее родится сын.

Почему-то она тоже была уверена, что родится именно мальчик, оба они хотели сына. Беззубый, смешной, теплый комочек. Он будет хватать теплыми губами ее грудь — Елена временами словно физически ощущала теплое прикосновение. Арсен уже два раза ездил в город за детской коляской, но они почему-то исчезли с прилавков. Понемножку уже покупали детское белье: пеленки, распашонки, подгузники. Подгузники — это слово Арсен произносил с особым удовольствием, и в его устах оно звучит очень смешно, всякий раз они оба весело смеялись. А еще через два месяца после родов закончится срок временной прописки. «Что мы тогда будем делать? Как жить? Ведь надо работать, а без прописки вряд ли ему удастся найти работу. Ах, если бы он согласился переехать в наш городок! Но об этом можно только мечтать… При нынешнем его настроении об этом даже заикнуться нельзя. Непонятно, что с ним происходит. Вот уже более двух недель он какой-то отчужденный: не поговорит, не улыбнется, как бывало прежде, чтобы на душе посветлело. А если и заговорит, и улыбнется — понимаешь, что это для того, чтоб не огорчить, не потревожить беременную жену. А спросишь, что с тобой, он делает вид, что не понимает, о чем это я. И не знаю, кого тут жалеть — себя или его. И за что жалеть, что случилось?» — шла и размышляла Елена…

Напротив большого гастронома прямо из бочки торговали солеными огурцами. Прохожие останавливались, брали в газетный обрывок по три-четыре огурца, чуть сморщенных, влажных, пряно пахнущих… У Елены слюнки потекли. Она невольно придержала шаг и, оказавшись возле бочки, вовсе остановилась. Стеснительно оглянулась по сторонам, подошла, выбрала четыре огурца и отошла, держа покупку чуть подальше от себя, чтобы не капнуло на платье.

Арсена она заметила не сразу. Сперва увидела женщину. У нее были темно-каштановые волосы, вьющиеся чуть ли не до пояса. Роскошные волосы. На женщине было легкое ситцевое платье с неправдоподобно крупными астрами. Она-то и помешала Елене увидеть сперва Арсена. Елена не видела лиц, так как смотрела на них со спины. Должно быть, пока она покупала огурцы, они прошли мимо, не заметив ее.

Елена хотела представить себе, как это могло произойти, но не смогла — не так уж часто торгуют на улице из бочки, чтобы не