Фантастика 1990 год - Владимир Фалеев

Я выхожу на берег и поднимаюсь к кустарнику. Слышится шорох, именно шорох, и нечто вроде музыкальной мелодии - тихой, спокойной, ласкающей. Слева от тропинки, до обрыва, растет высокая, сантиметров в тридцать, шелковистая зеленая трава. Я касаюсь ее - она приятно ласкает руки, но немного колется, щиплет как наэлектризованная. Я ложусь на нее, испытывая невероятное, ни с чем не сравнимое наслаждение, и понимаю, что если засну здесь, то мне будет так приятно, что я никогда не проснусь.

Но я не засыпаю. Каким-то усилием воли, сознания я сдерживаю это приятное желание. По тропинке все время идут какие-то люди - туда и обратно - и опять неведомым мне чувством я сознаю, что это - дорога в рай, на тот свет: а эти люди - из тех, кто пришел сюда, чтобы помочь тем, кто не может идти.

5. 5 мая 1973

Иду по городу в пасмурную погоду без дождя и со множеством луж. Потом внезапно вижу, как идут сквозь них машины, и только тут замечаю, что лужи поднялись уже до кромки тротуара и в мою сторону несется приливная волна. Вода все прибывает, и я замечаю, как останавливаются машины, с трудом - чишь на полной скорости - преодолевают ее трамваи, Я начинаю осознавать наводнение и бегу от него. После нескольких странных уличных картинок, которые не помню, вижу себя в переулке, заходящим за угол дома. Но, не успев зайти за угол, замечаю, как на соседней улице резко поднялась вода, как от ударной волны. Потом за высокими домами вижу какое-то могучее движение - кверху и вширь - и понимаю, что это атомный взрыв. “Не убереглись”, - мелькает у меня в голове, и в бессильном отчаянии я пытаюсь упасть за какую-нибудь преграду, чтобы защитить себя от яркого солнца, которое вот-вот начнет испепелять землю.

6. 18 января 1974

Я возвращаюсь домой в первом часу ночи. Выхожу на соседней, 3-й Парковой улице, чтобы не ехать на автобусе еще десять минут, а дойти к дому по бульвару. Идет проливной дождь.

Небо все черное, нет ни одного светлого пятна. И в нем, на высоте, позволяющей видеть все отчетливо, летит тройка огромных ракетоносцев. Они видны как на ладони, потому что по корпусу от носа до хвоста горят яркие темно-красные огни; и как будто светятся красным цветом все их корпуса. Они кружат надо мной по гигантскому кольцу, но летят очень быстро. Я удивляюсь, как они держатся в воздухе при такой погоде, но мысль о том, что это, наверное, стратегические бомбардировщики и, следовательно, так и должно быть, успокаивает меня.

7. 23 февраля 1976

Болел сын Алеша. Я стоял у его кроватки - небольшой, но широкой - и смотрел на него. Он начал сильно плакать, и я взял его на руки. Случайно я уронил платок ему на лицо, которое тут же передернулось ужасной гримасой, а глаза стали белыми навыкате. Я поспешно, но одной рукой (другой, левой, я держал его снизу) сдернул платок и похолодел. Все лицо его было искривлено в сторону от меня, взгляд был совершенно безумный, невидящий и тоже направлен туда. Мне представилось, что он сошел с ума и в какой-то непонятной ему самому попытке стремится что-то выкрикнуть, но только слабо хрипит, и от этого страх охватывает меня. Я не понимаю, что с ним такое, от чего такое, мой ум не хочет мириться и видеть это несчастье, и в ту же секунду я чувствую, как мое лицо, рот искривляются в ту же сторону и, наверное, принимают вид такой же ужасной гримасы. Я понял, что со мной (может, от страха) случилось что-то подобное, вроде припадка безумия, и посильно пытаюсь сопротивляться этому, но не могу. Из моего рта вместо простого чистого крика вырывается нечто дикое, безобразное, сдавленное. Я чувствую, как в меня проникает страшная неизвестность, и оттого, что мой ум не в состоянии понять, то есть отнестись к нему спокойнее, я кричу, но вместо крика у меня изо рта вырывается животный, нечеловеческий вопль. Я чувствую, что моя жизнь закончена, и если я еще буду жить, то в таком состоянии, что страшно подумать. Где-то в глубине сознания я мыслю вполне разумно, но что-то внешнее, как вихрь паралича и нервов, кружит над разумом и не дает ему вырваться на свободу.

Я чувствую безумный страх от непонятного, мой ум отказывается с ним бороться, настолько оно мощно, сильно, неожиданно.

Мое волнение и нервозность в какое-то мгновение начинают расти, впадают в ритмические (даже резонансные) колебания, частота которых начинает стремительно нарастать, и я чувствую, что вот-вот мозг мой не выдержит чудовищного напора неведомых мне сил и случится непоправимое… (И в этот момент меня будят.)

8. 17 мая 1976.

О лифте

Я поднимаюсь на лифте в высотном доме. Почему-то он проезжает мимо нужного мне этажа. Я жму на “стоп” - безрезультатно, на 9-й - лифт проезжает и мимо него и с обычной скоростью продолжает двигаться вверх. Некоторая тревога охватывает меня. Лифт поднимается все выше, скоро последний этаж и тогда… В последней надежде я жму на “стоп”, на цифры нижних этажей, но на лифте это не отражается. Я знаю, что через несколько секунд лифт упрется в потолок и, поскольку двигатель продолжает работать, трос неминуемо разорвется и лифт рухнет вниз. Но в это мгновение, перед тем как лифту удариться в потолок, двери неожиданно раскрываются на уровне пола в чердачном помещении. Я быстро выхожу, а лифт, пустой, продолжает идти вверх. Через несколько секунд, когда лифт упал,.я слышу снизу крики, стоны, треск металла.

9. 9 февраля 1977. О пророчестве

Я находился в старом-престаром квадратном доме. Правда, внутренняя обстановка его была скорее древней, чем старой, поскольку состояла хотя и из современной, но сильно износившейся мебели. При входе виднелась противоположная ему стена коридора, на которой было что-то изображено. Справа тянулся небольшой коридор, отделенный от основной комнаты перегородкой. Между перегородками и стеной находилась собственно комната, которая была заставлена шкафами, сундуками, гардеробами и другими старинными предметами. Их старoсть, я бы сказал даже, древность, я чувствовал каким-то особым чувством, ибо на всем лежала печать очень далекого времени и патриархальности (быть может, XII и ранее веков).

Прихода своего в комнату не помню. Помню какую-то жизнь, потом суету и на всем печать этой патриархальности, которая стала вдруг сопровождаться ожиданием страшного пророчества. В один момент, когда отец ходил по комнате, я оказался в проеме стен, где увидел неизвестный портрет с изображением головы святого. Его взгляд был обращен в сторону комнаты.

Внезапно со страхом подумалось: “А что если сейчас в нем что-то изменится?” Мне предчувствовалось знамение (как бы исходившее от этого портрета), за которым должно произойти что-то страшное. И, как это часто бывает, от мысли вдруг действительно стало происходить.