Заговор францисканцев - Джон Сэк

– Воробьиные яйца!

По обе стороны поля загремел хохот. Калисто неразборчиво заорал что-то и с поднятым мечом бросился на Гвидо.

Старый воин чуть развернул щит, и косой луч солнца, отразившись от металла, ударил прямо в прорезь забрала ассизца. При этом Гвидо снова отступил в сторону, и Калисто промахнулся. Меч вылетел у него из руки, он покачнулся, и граф вонзил острие своего меча между креплениям пластин, защищавших ребра молодого человека, и дальше, между самими ребрами. Синьор Рокка упал на колени, завопив от боли. Гвидо налег сильней – и выдернул меч. Калисто откинул голову, подняв лицо к стоявшим на стене.

– Вышлите капеллана, – он, – мной кончено!

Красное пятно у него на боку расползлось на бедро и стало собираться лужей под коленом. Раненый срывал с себя шлем. Граф шагнул к нему за спину, поднял шлем у него с головы, и Амата поняла, что Калисто смотрит прямо на нее.

– Я покажу тебе духовника, что исповедовал твоего отца, – сказала она и, натянув капюшон поверх головного платка, сложив ладони, забубнила тем же глухим низким голосом, каким говорила у смертного одра Симоне: – «Да получит твоя душа справедливую награду...»

Калисто закатил глаза, медленно осознавая смысл этого представления, и упал ничком, заскреб ногтями траву.

– Сука. Подлая, злобная сука. Он со стоном ткнулся лицом в мокрую землю. Конюший подвел его коня и с помощью Гвидо взвалил мертвое тело своего синьора ему на спину. Затем граф Гвидо, победитель, описал широкий круг концом меча. Всадники один за другим направляли своих коней к дороге на Ассизи.

Пока люди Гвидо славили своего господина, Амата сползла по лестнице вниз, пробежала к калитке и обняла входящего дядю. Тот снял с головы шлем.

– Ты права. Правая рука у него была слабовата.

Но девушка уже пробежала мимо него сквозь воротца и к лесу. Она как раз поравнялась с брошенной корзинкой, когда Орфео показался на опушке, окруженный стайкой детей. Амата упала на колени, стиснула руки. Орфео шел медленно, волоча по траве окровавленный меч и опираясь левой рукой на плечо Терезины. Девушка поняла вдруг, что дети не просто теснятся вокруг него, но поддерживают, как могут.

Она вскочила на ноги и метнулась навстречу. Орфео тяжело упал в ее объятия, почти ткнувшись головой в плечо. Амата пошатнулась, стараясь удержать его, и тут он приподнял голову и на ухо шепнул девушке:

– Говоришь, воробьиные яички?

– Для купца это не жизнь, – рассуждал Орфео. – Я не создан для забав с мечами.

Он отдыхал в просторной постели графа Гвидо, устроившись рядом с Джакопоне на горе подушек.

Маленькая Терезина примостилась между мужчинами поверх одеяла и возилась с котенком, захватившим в свое владение верхнюю подушечку. Амата сидела на краю перины рядом с Орфео и почесывала за ухом рыжую гончую.

Она пожала Орфео руку.

– Я освобождаю тебя от обязанностей своего телохранителя. Дядя Гвидо даст мне эскорт до дома. А тебе ведь еще надо доставить прошение.

– И с каждым часом, пока я здесь лежу, папа уезжает все дальше, и мне все дольше придется его догонять.

Он нащупал висевшую на шее цепь.

– Этот рыцарь Калисто меня узнал. Думаю, он был среди тех, кто убил Нено. Он первым делом крикнул, подъехав: «Кольцо или жизнь, Бернардоне!» Но оказалось, ему нужно было и то и другое. – Орфео через голову стянул цепочку. – Почему человек готов убить ради дешевого исцарапанного камешка?

Гвидо не успел протянуть руку – Амата выхватила кольцо.

– Откуда ты взял? – спрашивала она. – Точно такое Симоне Делла Рокка украл у моего отца.

– А я получил от своего, – сказал Орфео.

Граф Гвидо поднялся с места и прошел к soppedana – сундуку, стоявшему в двух шагах от кровати. Достал оттуда маленькую деревянную шкатулку и протянул племяннице.

– Не знаю, что ты видела у Симоне, но перстень твоего отца здесь, – сказал он.

Амата растерянно откинула крышку шкатулки. Внутри лежало точное подобие перстня, висевшего на цепи у Орфео: тот же голубой камень, та же загадочная резьба.

– Как он оказался у тебя? – спросила девушка.

– Его отдал мне твой брат Фабиано, когда уходил к черным монахам.

В камине громко щелкнуло полено. Амата недоуменно покачала головой.

– Чего-то я не понимаю. Что значит: «Когда Фабиано уходил к черным монахам»?

– О, Господи, – вздохнул Гвидо, взяв в ладони ее кулачки, еще сжимающие перстень. – Ты же и не знала, да, детка? Тебя увезли до того, как монахи нашли его на скалах под часовней.

– Что ты говоришь? Я видела, как он разбился насмерть.

– Нет, Амата, не насмерть. Он навсегда останется калекой, но выжил. Теперь он младший келарь в монастыре Сан-Пьетро в Перудже и скоро примет сан.

– Фабиано – монах? – пробормотала Амата. В голове у нее все плыло и кружилось.

– Теперь уже не Фабиано, – добавил дядя. – Черные монахи при постриге окрестили его « Ансельмо». У бенедиктинцев такой обычай: давать покидающему мир новое имя, чтобы и следа не осталось от прежней жизни.

Гвидо опять направился к сундуку, порылся среди платьев и белья и вернулся, держа в руках свиток, перевязанный черной ленточкой.

– Семьдесят пять лет назад, во время мятежей, когда вооруженная чернь громила и жгла дома знати, графы Кольдимеццо отдали замок и владения под защиту монахов.

Аббатство Сан-Пьетро – сильный сосед, способный защитить отдавшихся под его покровительство и властью понтифика, и силой оружия.

Развернув пергамент, он стал читать:

И если коммуна или кто бы то ни было совершит нападение на вышеуказанного владельца замка, монастырь обещает встать на его защиту. И если он или его наследники будут в нужде, они могут свободно прибегнуть к вышеуказанному монастырю и получить все необходимое для жизни. И если, от чего Более сохрани, они окажутся в суровой нужде и пожелают посвятить свою благородную дочь монашеству, аббат и монахи Сан-Пьетро де Кас-синенси обязуются за свой счет выплатить ее вклад и поместить ее в женский монастырь устава святого Бенедет-то. И старшие члены семьи будут всегда приняты за столом аббата.

Гвидо вложил договор в дрожащие пальцы Аматы.

– Монахи поскакали во весь опор, едва узнали о нападении, но, конечно, опоздали. Они сумели спасти часть построек и нашли Фабиано, едва живого, с переломанными костями. Выходили его и объявили, что Господь его спас и предал им в руки, чтобы он служил Богу вместе с ними. Да твой брат и не возражал. Устроился у них, как утенок в пруду.

– Брат был жив все эти годы, когда я оплакивала его... – Амата повернулась к Орфео, глаза у нее затуманились от радости. – В наших местах есть поговорка, сиор Орфео: «Брат и сестра – друг без друга никуда». – И со смехом добавила: – Кое-кто еще говорит: «Муж есть муж, а брат поболетого».

– Надеюсь, ты такого не скажешь, – рассмеялся в ответ Орфео, – не то я могу и приревновать. – Он протянул руку и похлопал девушку по плечу. – Почему бы тебе его не навестить до возвращения в Ассизи?

Амата с надеждой оглянулась на Гвидо, и граф кивнул:

– Я и сам буду рад повидать мальчика.

Амата передала пергамент Джакопоне, понимая, что нотариус заинтересуется законной стороной дела.

– А Фабиано не сказал, как получил папино кольцо – или, вернее сказать, дедушкино? – спросила она у дяди.

– Говорил. Твой отец сунул перстень ему в карман, ког-а в часовню ворвались убийцы. И велел прыгать, зная, что, если Фабиано останется, его не пощадят.

– А что на нем вырезано, дядя? Граф пожал плечами.

– Может, отец и объяснил это Буонконте, но только не мне.

Джакопоне закончил читать договор, свернул свиток и постучал им себя по лбу, собираясь с мыслями:

– Я как-то в Губбио встречался с монахом, который мог бы тут разобраться. Он хоть и говорил, что ничего не знает, этот фра Конрад, но был весьма мудр. По-моему, знал ответы на все вопросы. Правда, мы все равно едва не пропали с ним в лесу.

– Ведь выбрались в конце концов, – утешила его Амата. – А ты в том лесу показал себя настоящим героем, кузен.

Настало время напомнить Джакопоне о другом Фабиано – послушнике в серой рясе – и о храбром непобедимом драконе, который спас мальчику жизнь.

35

Конрад в полумраке камеры выцарапывал на стене последний список, составленный Джованни да Парма: каталог генералов, возглавлявших орден за его недолгую историю. Дзефферино наблюдал за ним со ступеней, помогая писарю светом своего фонаря.

– В 1239 году магистры ультрамонтанистских провинций сместили Элиаса и избрали его преемником Альберто да Пиза. К несчастью, Альберто прожил после этого не более года. Его сменил Аймо из Фавершема, далее Кресчентиус да Иези, и затем я сам. Когда магистры просили меня оставить этот пост после десяти лет службы, я сам назвал своим преемником фра Бонавентуру.

Конрад выводил черепком последнее имя, вспоминая предупреждение, сделанное ему Бонавентурой, ночное небо, расколовшееся надвое, когда генерал ордена приказал ему склониться и поцеловать перстень. Это напомнило ему о еще одном не заданном до сих пор вопросе.