История британской социальной антропологии - Алексей Никишенков

«Прагматическая теория», выражая наиболее общие идеи Малиновского о природе религии, не охватывает, однако, всех его представлений о значении этого явления в конкретном доклассовом обществе. В этом вопросе особенно ярко проявилась раздвоенность научного мышления антрополога. Его представления о религии располагаются как бы на разных уровнях – общесоцио логическом и эмпирическом. Если источник первого – априорные мировоззренческие установки, то источник второго – наблюдаемая на Тробрианах действительность.

Конкретно-научные выводы Малиновского о роли религии, магии и мифологии в тробрианском обществе представляют собой результат сложного взаимодействия двух указанных тенденций, столкновения мировоззренческой предвзятости с фактическим материалом. Малиновский одним из первых обратил внимание на специфику бытования религиозных представлений в доклассовом обществе – на их туманность, противоречивость, по сути дела, на отсутствие четкой, логически связной религиозной системы[783]. Одним из первых в антропологии он поставил проблему создания специальной методики изучения этих представлений, проблему чрезвычайно важную и спорную по сей день[784].

Не получив у тробрианцев связного описания их представлений о душах мертвых (балома), Малиновский предложил косвенный способ вычленения инвариантных особенностей религиозных представлений – либо через их проявления в ритуальной практике, процедура которой строго регламентирована традицией, либо через спонтанные выражения религиозных представлений в повседневной деятельности. Он считал, что «все люди, даже те из них, которые не в состоянии выразить словами, что они думают о “балома” …тем не менее всегда ведут себя определенным образом по отношению к ней, придерживаясь определенных правил обычая и выполняя определенные каноны эмоциональной реакции»[785]. Это эмпирико-методическое положение приобрело характер ведущего принципа как при описании религиозно-магической деятельности тробрианцев, так и при ее интерпретации. По этому принципу «религиозные представления должны изучаться в их действиях в пространстве социальных измерений, они должны рассматриваться в свете различных видов мышления и различных институтов, в которых они могут быть прослежены»[786].

Подобное методологическое предписание, отрицая по сути дела узость «прагматической теории», соответствует реальному положению вещей в доклассовом обществе, для которого характерна «сакрализация общественных идей и норм, отношений, групп и институтов. Религиозное сознание доминирует. Религиозные группы совпадают с этническими общностями. Религиозная деятельность составляет непременное звено общей социальной деятельности. Религиозные отношения “налагаются” на другие социальные связи. Социальные институты соединяют на себе власть религиозную и светскую»[787].

Малиновский справедливо считал, что каждое примитивное общество обладает определенным запасом знаний, основанных на опыте и организованных рациональным образом, и эти знания причудливым образом переплетаются с незнанием[788]. Отталкиваясь от этого положения, он пришел к ряду интересных выводов о значении религии в разных сферах жизни тробрианцев. Особенно заметным был вклад Малиновского в изучение роли мифологии в доклассовом обществе. Современниками он не без оснований был воспринят как «революция» в этой отрасли антропологии[789].

Предшественники Малиновского, изучавшие мифологию первобытных и античных народов, имели дело, как правило, с текстами, но не с жизнью самих народов, среди которых эти мифы бытовали. Античные мифы дошли до Нового времени в сильно искаженном литературной обработкой виде; мифы современных доклассовых и раннеклассовых обществ поступали в руки ученых как разрозненные сюжеты, утратившие первоначальный облик от пересказа случайных людей – путешественников, миссионеров, торговцев и т. п. Все это неизбежно приводило к известной ограниченности создаваемых учеными теорий мифа.

Ко времени, когда Малиновский выступил в печати со своей трактовкой «примитивной» мифологии, в западной науке наибольшее распространение имели идеи Э. Тайлора о первобытной мифологии, а также идеи «мифологической школы» М. Мюллера. Если Тайлор рассматривал первобытную мифологию как результат попыток человека объяснить окружающий мир скудными средствами своего «примитивного» интеллекта, то представители школы Мюллера видели причину появления мифологических сюжетов в «болезни языка» первобытных людей, которые прибегали к метафорам, представляя метеорологические явления в виде сверхъестественных персонажей[790].

Принципиально новое видение «примитивной» мифологии позволило Малиновскому вскрыть ограниченность кабинетного толкования природы мифа и мифотворчества. Ученый показал, что тайлоровская и мюллеровская трактовки мифа – это попытки навязать некоему воображаемому «дикарю» свою собственную рационалистическую позицию, позицию созерцателя и мыслителя, которая меньше всего подходит реальным представителям доклассового общества[791]. «Основываясь на собственном изучении живых мифов у дикарей, – пишет Малиновский, – я должен признать, что для примитивного человека в чрезвычайно малой степени характерен чисто научный или поэтический интерес к природе, символическому творчеству отведено чрезвычайно мало места в его идеях и рассказах; миф же в действительности – это не праздная рапсодия и не бесцельное излияние тщеславного воображения, но интенсивно работающая, чрезвычайно важная культурная сила»[792].

Мифология доклассового общества впервые была представлена во всей полноте ее многообразных социальных функций именно Малиновским. Миф в его трактовке «выражает и придает особое значение религиозным верованиям, кодифицирует их; он охраняет и усиливает мораль, он способствует эффективности ритуала и содержит практические руководства для человеческой деятельности»[793]. Одним словом, мифология – это «хартия» всех социальных институтов «примитивного» общества. В этом качестве миф рассматривается как совокупность социальных установок, правил поведения, норм обычного права, воплощенных в сюжетах сакрального прошлого, т. е. выступает как регулятор общественной деятельности в условиях бесписьменного общества. Е. М. Мелетинский с полным основанием назвал эту трактовку мифа открытием Малиновского, которое заложило основу принципиально новому направлению изучения мифологии[794].

Взгляд Малиновского на регулирующую роль мифа в доклассовом обществе вскрывает характерные особенности этого явления как своеобразного синтеза превратных представлений и объективных суждений. Здесь знание выступает в форме незнания, объективная реальность отражается неадекватно, но в этом отражении присутствует элемент истины, облеченной в фантастические одежды вымысла. Такая трактовка мифологии делает ее рассмотрение необходимым элементом изучения любой сферы духовной культуры доклассового общества и, в особенности, религии и магии.

Если связь мифологии с религией всегда была очевидной для ученых, то ее связь с магией была открыта Малиновским и убедительно проиллюстрирована на тробрианском материале. Наивный и абсурдный, с точки зрения европейца, детерминизм магических действий получил благодаря исследованиям Малиновского новую трактовку. Антрополог пришел к выводу, что тробрианцы прибегают к магическим действиям не только и даже не столько потому, что неправильно понимают объективную причинно-следственную связь явлений, сколько потому, что подобным образом ведут себя в аналогичных случаях священные персонажи их мифов. Сам магический акт выглядит как драматизация определенного мифологического сюжета, через которую совершающие его как бы приобщаются к священному мифическому миру. Желаемый результат «достигается» не вследствие совершения определенного действия, а вследствие «перевода» возникшей жизненной ситуации в иное состояние – в мифологическое «пространство – время», где действуют особые законы и где помощниками людей являются духи предков, культурные герои и т. п.

Магия, по Малиновскому, полностью основана на мифологии: магические заклинания – это не что иное, как определенная частичка мифа; необходимость и содержание тех или иных магических обрядов в различных ситуациях определяются структурой и содержанием мифологии. Рассмотрение магии в ее связи с мифологией вскрывало целый пласт новых для британской социальной антропологии первой трети ХХ в. качеств этого явления – системных качеств, которые вытекали не из внутренней природы магического акта, но определялись местом этого акта в мировоззрении общества.