Желудь - Михаил Алексеевич Ланцов

все заняты. С утра до вечера. Посевная. Сенокос. Сбор хвороста и всякого иного по лесам. Страда. И так далее. Их как-то отвлечь можно только зимой. А мне надобно — летом. Что я тут, что я там… никакой разницы. Разве что тут я сам себе хозяин, а там с другими считаться надо.

Ведун промолчал.

— Что? Разве я не прав?

— Так-то прав. Но там, мыслю, все одно легче будет. Одному тяжело.

— А прибежать побитой собакой к тем, кто тебя выгнал не за что — легче? Люди может о том и не скажут, но вот тут, — постучал Неждан себя по голове, — поймут. И относится сообразно станут.

— И что ты предлагаешь?

— Мне надобен десяток-другой молодых ребят, за год-два до испытания.

— Отчего же таких юных?

— А ты мыслишь, кто-то бросит семью и пойдет ко мне?

— Для десятка нужно много больше еды.

— Именно поэтому мы и строим мосток, — улыбнулся Неждан. — А потом займемся лодкой.

— Слушай… Златка, конечно, родственница Арака. Но лично у меня нет уверенности в том, что он все поймет правильно, если мы тут крепиться станем. Сам вряд ли что-то делать станет. Некрасиво. А вот то, что вскорости тут пройдет отряд набежников — я почти уверен. На то же поселение не решится наводить.

— Если у меня будет даже с десяток помощников — сдюжим.

— Уверен?

— Ну или погибнем, — расплылся в улыбке Неждан. — Хотя я не вижу сильной опасности. Если организовать дозор с охранением, то мы всегда сможем предупредить их подход. А значит — встретить как следует.

— Их больше.

— И что? — удивился Неждан. — Есть такая вещь, как порог стойкости. Обычно утрата от десяти до тридцати процентов личного состава вынуждает отступить.

— Чего? — не понял ничего из сказанного Вернидуб. Тем более что половина слов прозвучала на русском, которого он не разумел.

— Допустим, набежников будет три десятка. Ежели разом один выбить — побегут. Представь. Вот десяток человек. Он внезапно вышел из-за деревьев и начал метать дротики. У каждого за спиной десяток. Даже если лишь каждый десятый в цель — уже вон сколько ляжет. Убедительно?

— Вполне… вполне… — покивал Вернидуб.

— Мне там — в поселении делать нечего.

— Да и тут тебе не место при таком взгляде. — усмехнулся ведун. — После того как ты набежников охладишь, роксоланы могут осерчать. Ты представляешь, как это соблазн?

— Представляю.

— Уходить тебе надо в какое-нибудь тихое место. Где и ставить крепостицу, о которой столько сказывал.

Неждан скосился на него, но ничего не ответил. Да, впрочем, и разговор этот не стали продолжать. Исчерпал он себя. Пока, во всяком случае.

Они продолжили трудиться, загоняя одну за другой сваи. Благо, что их требовалось не так много. Какой-то значимой нагрузки на этот мосток не предполагалось. Поэтому пролеты по три шага выглядели вполне нормальными.

Поставили в тот день восемь свай. Поужинали. И сели заниматься чтением. Они каждый вечер в нем по несколько часов упражнялись.

Все одно больше Вернидуб не выдерживал. Часа три, максимум четыре — и голова закипала. Для него и такой режим — перебор.

Он учил буквы, цифры и прочие значки, а также практиковался, практиковался и еще раз практиковался. Неждан прямо перед ним что-то писал на сырой глине, а он пытался прочесть.

Потом все затиралось.

И заново.

И снова.

А под самый конец парень просил его самого что-то написать. Но обязательно и числа, и слова…

К этому времени алфавит уже устаканился и Неждан сделал первую керамическую табличку. С буквами, а также с цифрами, стандартными арифметическими знаками и прочим. Общая такая справка-шпаргалка.

Параллельно работая над той историей, которую он тогда седому насочинял. Тоже на глиняных плитках, но их он пока не обжигал. Ибо правил. Ведь требовалось все изложить предельно компактно. Места-то под текст имелось весьма ограниченное количество.

Почему не береста?

А с ней такую редактуру не устроишь. Неждан же, историю изложив, зачитывал ее Вернидубу. Ну и перефразировал, ужимая или уточняя. Раз за разом. По кругу. Обещая, что позже он все запишет развернуто.

Впрочем, с берестой тоже потихоньку возились. Рассчитывая итоговый результат продублировать на нее. Скрутить ее сверткой и поместить в тубус или что-то аналогичное для того, чтобы Вернидуб унес с собой. Что, впрочем, не отменяло керамических пластин. Они должны были остаться у самого Неждана как некий эталон…

Позанимались, как обычно.

Легли спать. А утром случилась беда:

— Ты чего, — тронул парня за плечо Вернидуб, ибо тот никак не вставал и продолжал валяться.

— Не могу. Озноб. Слабость.

— Ох! — ахнул седой. — Где же это ты? Как же это ты?

— Продуло, верно, — вяло буркнул Неждан. — Видимо, надо переписывать на бересту и обжигать глину.

— Почему? Еще время есть!

— Жар… я, видно, простуду подхватил. Если она осложнится мне конец. Лекарств-то нет.

— Не говори так!

— Ты сам все видишь. Видно, моя миссия в том и заключалась. Пришел. Передал вам кое-какие слова богов. И умер. Удобно. Моя смерть многое решает и облегчает.

— ЧТО ТЫ ТАКОЕ ГОВОРИШЬ?! — взвился седой. — Ты даже не представляешь, какая беда для нас твоя смерть! Для всех нас!

— Арак уймется. А вы получите знания и сможете подготовиться в тишине