Муссолини. История одного диктатора - Альдо Каззулло

изменит ситуацию. То, о чем говорит Эдда, ему не подходит. Бенито проводит часы, листая прессу, подчеркивает и комментирует отдельные статьи, особенно о возможных путях побега. Он надеется, что Франко достаточно ему благодарен, чтобы приютить его в Испании. Но с кем бежать? С семьей? Или с Кларой?

Даже Кларетта отмечает перемены в настроении Муссолини, который переходит от жалости к себе к надежде, от отвращения к возмущению, от полной беспомощности к вере в чудо. Его обычный нарциссизм превращается в комплекс жертвы. Иногда кажется, что он еще верит в возможную победу; в другие моменты он думает лишь о том, сойдет ли ему все сделанное с рук. «Похоже, секретное оружие введено в строй. Об этом сообщил английский министр», – доверительно говорит он Кларе в июне 1944 года. И потом: «Немцы с их смертоносной энергией не проиграют войну, потому что не могут проиграть. Они вынуждены будут выиграть». Впрочем, затем Муссолини называет себя «живым трупом», стенает, что его предали и бросили, даже планирует побег.

С другой стороны, Муссолини никогда не проявляет антинемецких настроений, даже теперь. Теперь он еще ближе к экстремистам Паволини и Фариначчи и не менее жесток, чем сам Гитлер, чье доверие он старается удержать. Дуче ни на минуту не жалеет о катастрофе, в которую вверг итальянцев. Так, 29 марта 1944 года он писал: «Из трех тоталитарных наций коммунисты и нацисты показали свою закалку. Третий режим, фашистский, рухнул. Не фашизм погубил итальянцев – итальянцы испортили фашизм». Сопротивление, борьба за демократию и свободу кажутся ему необъяснимой чушью: «Обширные районы Италии находятся в опасном состоянии, граничащем с настоящим безумием».

Клара невероятно ревнует дуче и одновременно становится его политическим советником. Молодая женщина всегда рекомендует Бенито Муссолини безжалостность. Она признается ему: «Я антисемитка по расовому инстинкту» и даже подписывается в письмах как «маленькая военная преступница».

Сейчас принято говорить, что Муссолини якобы разбирался в людях. Но даже если чисто по-человечески ему сочувствовать, возникает вопрос: какими людьми окружал себя дуче, каких он выбирал себе спутниц жизни?

В течение лета 1944 года Муссолини становится все более мрачным. Он отправляется навестить фюрера в «волчьем логове» в Растенбурге, но время выбрано крайне неудачно. Под столом Гитлера только что взорвалась бомба, он чудом пережил покушение Клауса фон Штауффенберга. Он протягивает дуче для пожатия левую руку, так как правая ранена осколками. Ранение заботит его больше, чем вся Италия. Муссолини в отчаянии, он не прикасается к еде, берет лишь бокал коньяка.

16 декабря 1944 года Муссолини приезжает в Милан, чтобы выступить с речью в оперном театре. Об этом «триумфе» дуче написано немало, но авторы как будто забывают, что город в это время принадлежит нацистам. Многие миланцы вынуждены слушать разглагольствования дуче и аплодировать им; фашистов, разумеется, среди слушателей тоже довольно много. Теперь, читая текст речи, мы понимаем: это не тезисы, а горячечный бред: «Мы хотим любой ценой защитить долину реки По, даже если придется делать это когтями и зубами. Мы хотим, чтобы долина реки По оставалась республиканской. Так пусть и вся Италия станет республиканской!»

С Красной армией в Варшаве, с американцами в Ахене в Германии и на Готской линии[255] в Италии дуче все еще обманывает себя, думая, что Бог поможет ему: «Сомневаясь в нашей победе, мы сомневаемся и в существовании Того, кто по справедливости правит судьбами людей!» И добавляет: «Я чувствую, я вижу, что завтра возникнет непреодолимая вооруженная форма организации, которая навсегда испортит жизнь захватчикам». Муссолини откровенно фантазирует о «другом Сопротивлении» – партизанской войне против американцев.

О последних днях дуче написаны десятки книг, тысячи страниц. Легенды и ложь, от апокрифических дневников до придуманных последних слов, надежно скрывают горькую реальность: конец Муссолини был бесславным. Он мечтал сражаться до последнего, закрывшись в Вальтеллинском редуте с прахом Данте, сделав Вальтеллины «Фермопилами фашизма», словно намекая, что Италия умирает вместе с ним. Но на деле дуче банально пытался спасти свою шкуру. Он планировал укрыться в Швейцарии, как это делали многие из его жертв – евреи, антифашисты, бойцы Сопротивления. Он взял с собой деньги, золото, документы, нескольких верных людей и любовницу, Клару Петаччи, которая хотела умереть вместе с ним. Муссолини сел в грузовик и переоделся немецким солдатом, прячась в чужой форме и под каской, прикидываясь спящим или пьяным. Тем не менее его узнал кто-то из партизан, или, возможно, дуче сдали его же товарищи в расчете на то, что им позволят продолжить путь.

Падение достигает апогея в мрачной, тревожной атмосфере. Еще до своего бегства Муссолини отправляет сына Витторио, чтобы тот установил контакт с кардиналом Шустером. Муссолини пытается связаться с Сопротивлением, особенно с социалистами, которых преследовал 25 лет. Муссолини бесстыдно отрицает попытки переговоров с немцами и отправляется в Милан с этой целью.

Вечер 18 апреля. «Больше ничего не сделать. Все кончено!» – пишет Бенито Ракеле, которая остается в Гарньяно. Тогда же он пишет Кларетте, что проект, на который он рассчитывал 18 месяцев, провалился: побег в Испанию невозможен. Петаччи тоже уезжает в Милан, буквально сразу после него. Ночью с катера сбрасывают в озеро ящик, полный документов.

В Милане Муссолини завладевает префектурой. Фризская кавалерия защищает то, что определяют как «четырехугольник Монфорте». Муссолини не знает, что делать. Он мечется по городу, то хочет закрыться в Вальтеллине, то стремится сопротивляться королю в городе, сделав Милан «Сталинградом Италии», «Алькасаром фашизма», оказать достойное противостояние и Красной армии, и франкистам. Он дает интервью Popolo di Alessandria, газете, которая привлекла его внимание, поскольку продается колоссальным тиражом – 300 тысяч экземпляров: «Я переоценил интеллект масс. Выступая перед толпой, я был убежден, что крики, следовавшие за моей речью, говорят о понимании, об эволюции. Но вместо этого происходила коллективная истерика». И еще: «Они упрекали меня в тиранической дисциплине, которую я навязывал итальянцам. Как они еще пожалеют! И им придется вернуться к ней, если они хотят быть народом, а не толпой рабов».

25 апреля Муссолини просит Шустера устроить ему встречу с лидерами Сопротивления. Кардинал соглашается и даже выделяет ему в архиепископском дворце комнату, где должны принять капитуляцию дуче и при необходимости защитить его. Представители антифашистского фронта опаздывают. Муссолини говорит с архиепископом, сравнивает свою республику и «Сто дней» Наполеона[256]. Наконец через час появляются Риккардо Ломбарди из «Партии действия», Акилле Марацца из «Христианской демократии» и Раффаэле Кадорна. (Сегодня почти никто не знает и не помнит, что военным лидером итальянского Сопротивления был сын Луиджи Кадорна, внук и тезка Раффаэле Кадорна, вождя берсальери, с чьей