Если полететь высоко-высоко… - Мария Романушко

Но иногда всё же удаётся что-то добыть. Помню, как ты уплетал тефтели.

– Какой миленький ужин ты приготовила, мамася!

Я радовалась, глядя на тебя. И при этом мне хотелось плакать…

А за овсяной крупой ездили в город Химки. Соседка сказала, что в каком-то там магазине видела эту крупу. И вот мы потащились искать этот магазин и эту крупу… Была жара, переполненный автобус… потом нас долго посылали в разные стороны… шли через какой-то мост над железной дорогой, под палящим солнцем… Но всё-таки мы её нашли!

Когда вернулись домой, были чуть живы…

Я тут же сделала тебе этот отвар. Но… ты сказал, что пить эту гадость ни за что не будешь. Я попробовала – и тоже содрогнулась от отвращения. Ну, употребили эту крупу на супчики.

Порой даже за картошкой приходится гоняться по всему городу!

Приятельница поделилась своей радостью: «Вчера на Семёновской в ларьке у метро купила картошку!» С утра пораньше мчусь на другой конец города… Картошки уже нет. Продавщица воззрилась на меня изумлённо:

– Вы что, хотели, чтобы картошка до сегодня лежала?! Вчера надо было приходить, а не дожидаться, пока всё разберут!

Такая вот непростая жизнь. Но мы не унываем! Ведь есть на свете много хорошего. Не для еды – а для радости. Жуки и бабочки, хвощи и папоротники… Кто-то нам сказал, что, кажется, во Франции молодые папоротники жарят, что это считается деликатес. Нам сказали: «У вас полный лес еды!» Но ведь папоротники – наши друзья! Разве можно жарить друзей?!

Мы начитались Брэгга и решили бегать трусцой.

Не забыть: наши вечерние пробежки… Сначала было трудно, быстро уставали. Но с каждым днём силы всё прибывали и прибывали… Откуда-то.

Зелёные дворики, окутанные тёплым вечерним сумраком… Добегаем почти до бухты – и обратно. Потом ещё разок туда и обратно, потом ещё разок…

Звоню в редакцию журнала «Литературная учёба»: там готовится к печати моя повесть о Енгибарове «Не прощаюсь с тобой». После Вечера памяти я её значительно дописала.

Как всё было:

Ещё весной. Дала повесть Ире Евтушенко, своей бывшей однокурснице. Она прочла, ей понравилось.

– Послушай, – говорит, – я хочу её дать почитать Леониду Жуховицкому. По-моему, вы чем-то близки… Интересно, что он скажет. Ты не против?

Я и мечтать о таком не могла! Чтобы мою повесть прочёл сам Жуховицкий!

Через неделю звоню ей. Ира кричит:

– Ты куда пропала?! Тебя Жуховицкий ищет! Записывай телефон и звони ему скорее!

Набираю его номер, жутко волнуюсь, прямо зубы цокают. А голос в трубке такой приветливый! Он так обрадовался, когда услышал, что это я.

– А я ищу вас! Я хочу вам сказать огромное спасибо. Я прочёл вашу повесть за одну ночь, не отрываясь… Я давно ничего подобного не читал. Это написано так искренне, так пронзительно!… И образ клоуна вырисовывается просто захватывающий. И образ героини тоже. Я просто полюбил вас, пока читал…

– А я давно люблю вас. С шестьдесят пятого года, как прочла рассказ «Тебе вручаю».

– А теперь и я люблю вас! Обещайте мне, что всё, что вы напишите, вы будете показывать прежде всего мне.

– Обещаю.

– И ещё. Можно мне оставить себе этот экземпляр?

– Конечно!

– Я хотел бы давать читать своим друзьям… А вообще, это надо печатать. Вы в «Юность» не хотите отнести?

– В «Юности» мне уже отказали. Потому что – девочка с улицы, ничья, ни от кого…

– Понятно… А в «Литературную учёбу» не предлагали?

– Нет.

– Вообще, – сказал Леонид Аронович, – ваш издатель ещё не родился. Я не представляю, в какое издательство это можно отнести. Где у нас можно издать такую прекрасную повесть о любви, об искусстве цирка?… Не представляю. Да, давайте попробуем хотя бы в «Литучёбе». Там печатают молодых авторов с обязательным послесловием-разбором какого-нибудь маститого писателя. Я с удовольствием напишу это послесловие.

На сердце – ликование…

Господи, скажи: ведь это же – не честолюбие и не тщеславие – то, что я так рада, что Леониду Жуховицкому понравилась моя повесть? Это просто чистая радость! Когда-то я чуть не наизусть заучивала его дивные, как стихи в прозе, светлые и грустные рассказы. Я прочитывала их, не отрываясь, на одном дыхании.

А теперь этот чудный писатель сказал мне: «Я читал вашу повесть всю ночь, не отрываясь». Неужели такое возможно? Есть, есть в жизни счастье! Когда тебя понимают.

С подачи Жуховицкого я отвезла рукопись в «Литературную учёбу».

А ещё повесть понравилась Ролану Быкову!

Он сказал:

– Да, это Лёня. Как живой! Даже голос его слышу…

Долматовскому тоже понравилась. Но он сказал:

– Мне кажется, так писать нельзя.

– Почему?

– Слишком искренне, слишком обнажёно. Ты, мне кажется, подставляешься…

– Но я по-другому не могу!

– Понимаю… Впрочем, не слушай меня, старика. Но ты мне показывай, всё, что ты напишешь, ладно? Мне интересно. Обещаешь?

– Обещаю.

– А советов моих стариковских можешь не слушать.

В «Литучёбе» повесть прочли и попросили сократить рукопись на два печатных листа. Это очень много! Но иначе – она не войдёт в номер.

– А если напечатать в двух номерах, с продолжением? – спросила я.

– Мы это не практикуем, – сказал главный редактор Александр Михайлов. – Ведь мы, к сожалению, выходим раз в два месяца. И пока выйдет следующий номер, читатель уже забудет о том, что читал в предыдущем номере. Так что придётся сокращать. Хотя мне самому жалко. Я прочёл. Мне очень понравилось. Рад познакомиться с автором таких замечательных повестей! У вас, наверное, ещё что-то есть?

– Намечается…

– Пишите! У вас это здорово получается.

…Сижу ночь над своей рукописью… Это – машинопись (компьютеров в то время не существовало). Вычёркиваю эпитеты, фразы, абзацы и целые страницы… Ужас! Как по живому режу…

Наши вечерние пробежки…

– Мамася, а когда твою повесть напечатают?

– Обещают осенью… Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

– Но осень – это уже скоро!

– Когда я думаю об этом, я начинаю жутко волноваться: как бы чего не сорвалось! Поэтому лучше думать о том, что первого сентября мы едем с тобой в Судак!

Да, мы едем в наш любимый Судак. Уже куплены билеты. Хотя денег на это не было совершенно. Но тебе нужно море, нужен крымский воздух, чтобы окрепнуть! И два человека нас выручили. Людмила Фёдоровна и Мария Леопольдовна, соседка из нашего дома, бабушка твоего приятеля Олежки. И та, и другая чуть ли не силой вручили мне по сто рублей. Я не люблю брать взаймы и стараюсь этого всеми силами избегать, но в этот раз пошла против своих правил. Потому что речь шла о твоём здоровье – это во-первых. А во-вторых, осенью выйдет повесть, и мне заплатят какой-то гонорар. Так что я сразу смогу вернуть долг.

Судак!… Ну, Судак – это отдельная песня и отдельная книга, которая терпеливо ждёт, когда я её напишу…

Это место нас всегда приводило в чувство. Мы здесь с тобой уже в четвёртый раз. Опять остановились у Антоныча. Я написала ему заранее, и комната нас ждала.

…Нас ждал зелёный дворик, большой деревянный стол во дворе, старая алыча над столом, сыплющая на стол мелкими разноцветными листьями и мелкими жёлтыми плодами… Нас ждала длинная кипарисовая аллея, на которой мы решили устраивать наши пробежки. Не делать же месячный перерыв в таком важном деле! Нас ждало тёплое, ласковое сентябрьское море… Ждали Крепостная гора и нежно любимый Алчак… И запахи! и закаты!… И золотистые, и зеленоватые богомолы в шелестящей сухой траве…

– Есть, есть в жизни счастье!

– И очень много, мамася!

Когда мы приехали, на местной почте нас уже ждали четыре посылки, отправленные нами из Москвы заранее. Две посылки с гречневыми кашами. Без которых мы – никуда. И две посылки со всем, что тебе необходимо для полноценной, радостной жизни: книжки, разные конструкторы и строительный инвентарь. Ну, как же без этого? А в двух наших рюкзаках это было бы не дотащить…

Утренние пробежки по кипарисовой аллее… Ты и здесь остаёшься жаворонком. А я жаворонок – с тобой за компанию.

Мы не любим жару, поэтому из дома выходим рано-рано, когда мир обласкан ещё нежарким, мягким солнышком… Когда на пляже ещё ни души. Когда всё чисто, душисто и краски мира ещё не подёрнулись маревом жары.

Любимый пляж. С тёплым песочком и выглаженной голубой галькой. В прошлом году я раскладывала тут, на пляже, свою повесть, придавливая каждый листик галькой.