Тайна поместья - Виктория Холт

Я поцеловала ей руку, а она притянула меня к себе и поцеловала меня в щеку. Затем я протянула руку Саймону. К моему удивлению, он нагнулся и быстро поднес ее к губам. Я почувствовала его горячий поцелуй и покраснела, от души надеясь, что Рут этого не заметила.

— Не прощайтесь больше ни с кем, Кэтрин, — сказала Рут. — Я извинюсь за вас, и все всё поймут.

Я поднялась к себе и, не раздеваясь, прилегла на кровать. Заснуть я все равно не надеялась, потому что была слишком взволнована и возбуждена. Я лежала при свете свечей и вращала вокруг пальца свой перстень. Мне снова и снова приходила в голову мысль, что вручив мне одну из реликвий Редверсов, Хейгэр и Саймон, возможно, давали мне понять, что хотели бы, чтобы я стала одной из них…

Но другая, менее приятная мысль еще более настойчиво лезла мне в голову, и это была мысль о том, что у меня оставалось все меньше времени на то, чтобы разоблачить своего врага. С каждым днем я уставала все быстрее, и мне все труднее становилось действовать, поэтому нужно было что-то делать, пока я еще могла. Если бы мне только удалось найти начало подземного хода, ведущего из дома, и спрятанную в нем рясу…

Мы с Саймоном не успели как следует обыскать галерею. Мы нашли только стенной шкаф, но мы ведь даже толком не заглянули за гобелен на стене. Зная, что сейчас мне никто не мог помешать, я встала с кровати и вышла из комнаты. Идя по коридору, я слышала голоса из гостиной, которая была на моем этаже. Стараясь ступать как можно тише, я спустилась на один пролет лестницы, где с площадки между первым и вторым этажом был вход в галерею менестрелей. Я открыла дверь и вошла.

В галерее было еще темнее, чем днем, так как единственный свет, проникавший туда, шел от все еще горевших в холле свечей. Наверное, было глупо надеяться отыскать что-то в такой темноте, но я решила попробовать.

Но сначала я подошла к загородке балкона и слегка наклонилась через нее, глядя вниз. Мне был хорошо виден весь холл, кроме той его части, которая была непосредственно под галереей.

В этот момент за моей спиной неожиданно открылась дверь и на галерею ступил кто-то, кого в первый момент я в темноте приняла за «монаха». Но это оказался не монах, а мужчина в обыкновенном вечернем наряде и, когда он удивленно прошептал «Кэтрин?», я узнала голос доктора Смита.

Продолжая говорить очень тихо, он спросил меня:

— Что вы здесь делаете?

— Мне не спится.

Он подошел ближе и встал со мной рядом у загородки балкона. Прижав палец к губам, он вдруг прошептал:

— Тихо, там кто-то есть.

Я удивилась, что он говорит об этом, как о какой-то загадочной тайне — это при том, что в доме полно гостей и любой из них может оказаться в холле. Я уже хотела спросить его, почему он говорит шепотом, как он вдруг схватил меня за руку и заставил подойти еще ближе к загородке.

И в этот момент я услышала внизу голоса.

— Наконец-то мы одни, Дамарис! — произнес голос, звук которого причинил мне почти физическую боль. Меня поразили не только слова, но и тон, которым они были произнесены. В нем была и нежность, и страсть, и я подумала, что такого тона я не слышала еще никогда. Это был голос Саймона.

Вслед за ним заговорила Дамарис:

— Я боюсь, мой отец будет очень недоволен, если застанет нас вдвоем.

— В таких делах, Дамарис, мы стремимся доставить удовольствие не нашим отцам, а самим себе.

— Но он же сегодня здесь и, может, даже сейчас наблюдает за нами.

Саймон рассмеялся, и в этот момент они оба вышли из-под галереи к середине комнаты. Я увидела, что его рука обнимает Дамарис за плечи. Я отвернулась, не в силах на это смотреть и боясь, что они могут нас заметить. Если бы Саймон увидел, что я тайком подсматриваю, как он флиртует с Дамарис, мое унижение было бы невыносимым. Я пошла прочь из галереи, и доктор последовал за мной. Мы вместе поднялись на второй этаж. Он был очень озабочен и, казалось, забыл о моем присутствии. Я не сомневалась, что он разволновался из-за Дамарис.

— Я запрещу ей видеться с этим… донжуаном! — вдруг сказал он.

Я промолчала. Мои руки были сжаты вместе, и под ладонью левой руки я чувствовала камень кольца, которое еще совсем недавно означало для меня так много.

— Может быть, запрещать бесполезно, — наконец сказала я.

— Ей придется мне подчиниться, — отрезал он, и, взглянув на него, я увидела вздувшиеся на висках сосуды. Я еще ни разу не видела его в таком возбуждении и поняла, что он действительно обожает свою дочь. Я почувствовала к нему невольную симпатию, потому что мне самой временами очень не хватало любви и заботы отца, который был так далеко от меня.

— Он из тех людей, — сказала я с невольным негодованием, — которые всегда найдут способ добиться того, чего им хочется.

— Простите меня, — сказал доктор. — За своим огорчением я забыл о вас. Вам давно пора уже быть в постели. Почему вы вообще оказались на галерее?

— Я не могла заснуть. Я была слишком возбуждена.

— Ну что ж, по крайней мере, это предупреждение для нас обоих.

— А почему вы пришли на галерею? — вдруг спросила я.

— Я знал, что они вдвоем в холле.

— Понятно. А вы были бы против того, чтобы они поженились?

— Поженились? Вот уж нет! Он не предложит ей стать его женой. У его бабки насчет него совсем другие планы. Он женится на той, кого она ему выберет, и это не будет моя дочь. Ну и потом… она предназначена Люку.

— Да? Но она сама, похоже, так не думает.

— Люк ей очень предан. Если бы они были чуть старше, они бы уже поженились. Будет ужасно, если ее погубит этот…

— Вы не очень высокого мнения о его чести.

— О его чести! Вы здесь недавно, и поэтому еще не успели узнать, какая у него репутация в округе. Но я вас задерживаю, уже поздно. Я сейчас же увезу Дамарис домой. Спокойной ночи, Кэтрин.

Я вернулась к себе в таком подавленном состоянии, что даже забыла запереть на ночь дверь. Но меня никто не побеспокоил, и всю ночь я была наедине со своими мыслями и переживаниями. В эту ночь я поняла, сколь сильны были мои чувства к Саймону, и начала винить себя за то, что позволила им стать таковыми. Это произошло незаметно, потому что сначала мне казалось, что он вызывает у меня неприязнь, временами даже ненависть, а тем временем я привязывалась к нему все больше и больше.

Он обманщик, думала я, пытаясь прогнать воспоминание о страсти, звучавшей в его голосе и обращенной к Дамарис. Он действительно донжуан, который готов развлекаться с любой женщиной, оказавшейся рядом. Я случайно оказалась рядом и позволила ему вскружить себе голову. Какой же дурочкой я должна была ему казаться, и как я ненавидела его теперь за то, что он дал мне осознать мою собственную глупость! Ненависть и любовь… Иногда они идут рядом и так близко друг от друга, что их трудно различить.