Откровение - Наталья Эдуардовна Андрейченко

все, что происходило в России в то время, и вдруг начинаем получать информацию со всех сторон: от друзей, от людей, которые работают в школах (здесь мне помогла мама, которая была когда-то большим начальником, руководила всеми школами и дала нужные контакты), и т. д. и т. п. Мы провели огромную работу и поняли, что на любимой Родине в наших любимых школах продаются наркотики в туалетах и никто не может проконтролировать этот процесс. Продаются страшнейшие наркотики, которые надо колоть, и инфекция передается через шприцы, Идет осознанная акция убийства молодежи страны. Продаются коробки с травой, которые стоят бешеных денег. И продается вот эта мерзость, которая стоит в 20 раз меньше. Конечно, все покупают то, что дешевле.

Мы договариваемся с Лиз, и я принимаю решение организовать фонд в России: у нее AMFAR – Американский фонд исследований СПИДа, у меня RUFAR (РУФИС) – Русский благотворительный фонд исследования СПИДа. Мы договариваемся «строить мост» и помогать друг другу. Я хотела все время проводить мосты между нашими странами и делать какие-то большие полезные дела. Даже свой музыкальный альбом я назвала «Мост». До моста с фондом Элизабет Тейлор дело не дошло, но сил и денег я отдала туда неимоверное количество.

Никто не хотел помогать, потому что в то время эта тема была закрыта. Оба Троицких – и сын, и отец – сделали в прессе все возможное, они наехали на меня, но я организовала совещание в Думе, где подняла эти темы. Мне никто не помогал. Финансово я справлялась со всем сама. Это было так трудно, я вам не могу передать: я ходила к моему другу-банкиру, ходила к другому другу – владельцу «Спорт-экспресса», просила у них денег. Они сказали: «Немодная тема, как только президент одобрит, мы тебе в мешках сами лично принесем». Я говорю: «Ребят, ну вы понимаете, хотя бы чуть-чуть! Я же одна это все волоку».

Единственный человек меня поддержал. Потом эта женщина красоты неимоверной стала одной из самых лучших моих подруг – Марина Коротаева, владелица ювелирного дома «Петр Привалов». Она помогла мне издать первые буклеты с нашей ленточкой цветов российского флага. Во всем мире знали только одну ленточку СПИДа – красную, а мы сделали свою.

И я устроила огромнейшее событие и произнесла речь, которая, как и наш буклет, начиналась словами: «У нас в России беда большая – эпидемия СПИДа». Троицкие кричали: «Какое вы имеете право? Вы кто? Доктор?» При чем здесь доктор или кто? Я человек с улицы, я просто человек, я просто русская, мне просто это небезразлично. Я просто люблю свою Родину. Тогда ведь никто толком не знал, каким образом этот СПИД чертов передается! Что он передается через иглу, от матери к ребенку, при половом акте и пр. И я сказала: «Знаете, ребята, я, конечно, обидела депутатов сильненько, – некому будет вас обслуживать через несколько лет, потому что…» Самую главную статистику мы поняли: заболевание коснулось населения России возрастом от 14 до 27 лет. Вот что самое главное. Я знала, о чем я говорю: это дети, это дети, наше наследие. И тогда я сказала: «Обслуживать ваши нажранные задницы будет некому, потому что все перемрут». Жесткое такое было выступление, писали об этом в газетах. Задачей фонда было только одно: поднять сознание масс, и я об этом повсеместно говорила, выступала в передачах, за свои деньги отправляла презервативы в страну и т. д. и т. п. Но в результате никто как-то не хотел к этому грамотно отнестись.

А потом меня очень обидели и сказали, что Андрейченко «своими гондонами хочет остановить кару божью». Это отдельные батюшки выступили! Короче говоря, мне было та-а-ак трудно!

Но я все равно продолжала работать. И я благодарила Макса за подаренную камеру, потому что все время снимала эти интервью с людьми, с детьми. Мы проводили очень большие мероприятия, разъясняли, что если маленький ребенок получил инфекцию от матери или из-за переливания крови (а кровь не проверялась в то время в России), то нет опасности бытового заражения других детей. Мы делали спектакли, все это объясняли. Мы приглашали здоровых людей, и перед ними на сцене выступали эти больные дети. Это было так тяжело, но так действенно. И столько слез там было. И столько сил, времени, терпения и денег с моей стороны было вложено, проблем с семьей…

Я никогда не забуду: делаем интервью с девушкой, ей 27 лет.

– Как вы справляетесь? Как вы себя чувствуете?

– Я так благодарна, что у меня есть это заболевание.

– Что? Я не ослышалась? Вы говорите, что вы благодарны, что вы заболели этой страшной болезнью?

– Да. Вот вы знаете, я никогда не видела солнца, я не обращала на него внимания, я думала, что так и должно быть. Я не видела этих красивых облаков. Я жила совершенно другой жизнью. Такое ощущение, что я просто проспала свою жизнь до 27 лет. И только после того, как я получила приговор и у меня не осталось времени жить, приговор, подписанный доктором, на бумаге, я стала находить время на все. Я нахожу время вставать очень рано и встречать солнце, видеть эти потрясающие рассветы, я вижу природу, я смотрю на людей с совершенно другой точки, я добра ко всем. Я обязательно нахожу время пойти и посмотреть закаты. Я ценю каждую секунду, я ценю каждую минуту, каждый прожитый день. И я вдруг поняла, что жизнь не в прошлом и не в будущем, что жизнь происходит здесь и сейчас.

Боже мой, как многому я научилась у этих людей, которым помогала…

ММКФ. Презентация моего проекта «Страна Пушкина», 1998 год

Наше поместье в Альпах, подарок от австрийского императора Франца Джозефа

Вот эти железные постели, которые я описываю в книге. Именно на них спали поколения Шеллов, пока там не отстроились новые дома

Нью-Йорк, отель Ритц-Карлтон, единственный номер с балконом, с видом на Центральный парк. День, когда мы зачали Настю. 3 мая 1988

Москва. Красная площадь. После посещения исторического музея, где нам показали засекреченные фотографии

Первый приезд в Лос-Анджелес, мой папа в гостях – Этот дом мы брали в аренду.

Золотой глобус

Марлон Брандо с моей шестимесячной дочерью