Череп на рукаве - Ник Перумов

Дважды дознаватель прерывает сеанс, выключает аппарат (или, во всяком случае, делает вид, что выключает) и куда-то уходит, якобы «посмотреть уже готовые расшифровки». Я прекрасно знаю, что он ничего не выключает и что моё состояние продолжает «писаться».

На третий раз секурист вдруг решительно встаёт, хватает свой стул, толкает к моему креслу, усаживается, небрежно щёлкнув каким-то тумблером, и, глядя мне прямо в глаза, произносит:

— Я знаю, что ты виновен, обер-ефрейтор. Я вижу, что ты специально готовился, чтобы обмануть мой прибор. Ну, скажи, я же прав? Ты видишь, я выключил запись…

— Никак нет, господин гауптманн, не знаю, о чём вы говорите. Я отвечаю правду.

…Секурист подступает так ко мне несколько раз. Наконец, когда, по моим подсчётам, проходит самое меньшее три часа, он встаёт.

— Гм, — говорит он, с деланно-задумчивым видом глядя на выползшую из принтера распечатку. — Мне платят моё жалованье не для того, чтобы игнорировать мои изыскания и доклады. Тест подтверждает, что вы были не до конца откровенны, обер-ефрейтор.

Я молчу. Не двигаюсь с места и поедаю глазами начальство. Самый верный и безотказный способ обороны.

— Молчите, Фатеев?

— Не могу знать, что отвечать, господин гауптманн. Я был правдив. Больше мне добавить нечего.

Он подступал ещё несколько раз. Мои ответы не менялись.

И наконец он махнул рукой.

Охрана увела меня обратно в камеру.

После этого в одиночке я провёл ещё два дня. На третий сумрачные громилы из тюремной охраны выволокли меня в коридор. Я легко мог положить их обоих; здоровенные, на голову выше меня, они не привыкли сталкиваться ни с каким сопротивлением. В застенке люди, как правило, очень быстро становились овцами. Иначе не выстояла бы никакая Империя.

На сей раз меня притащили в обычную допросную. Где уже меня дожидался; — ну конечно же, тот самый памятный риттмейстер.

Охрана осталась за дверью.

— Садись, обер-ефрейтор, — он даже улыбался. Так, наверное, мог бы улыбаться крокодил. Я послушно сел.

— Могу тебя поздравить, Фатеев, — он толкнул ко мне через стол несколько голубых листов, украшенных витиеватыми печатями. — Трибунал тебя оправдал. Ты блестяще прошёл тест на детекторе лжи. Наш самый опытный сотрудник показал, что ты не использовал никаких контрмер, не пытался обмануть прибор. Твои показания подтверждены свидетелями. Несколько повторно схваченных мятежников независимо друг от друга показали, что их пытались спасти их же товарищи. Так что иди служи, обер-ефрейтор. Рука твоя в порядке. Отделение тебя заждалось. Да и приказ об очередном повышении ждать не заставит.

— Благодарю вас, господин риттмейстер!

— Не благодари. Мы всего лишь служим Империи, устанавливая истину. Держи. Приказ на твоё освобождение, командировочное предписание, продаттестат… Охрана тебя проводит.

Я молча отдал честь, до сих пор с трудом веря своим ушам. Слишком уж легко выпускала меня из своих когтей охранка. Легко и чуть ли не с удовольствием. А ведь им надо найти виновных в побеге. Обязательно надо. Надо отчитаться о «принятых мерах». Я — идеальный кандидат. Слабых мест в моей истории хватает. В конце концов, ко мне на самом деле не применили ни одного форсированного метода.

Стой, сказал я себе, пока молчаливые охранники вели меня в тюремную канцелярию, где мне предстояло получить обратно какие-то вещи, наградные знаки, удостоверения и прочее. А что, если охранка решила сыграть тонко? Что, если они полагают — под пытками этот Фатеев ничего не выдаст, скорее просто умрёт? И что, быть может, лучше будет его просто отпустить, для того чтобы он сам привёл нас к «заговорщикам», если он на самом деле агент неведомого центра сопротивления?.. В конце концов схватить Фатеева и казнить за убийство четверых десантников мы всегда успеем — если его следует казнить только за это. Пусть Фатеев думает, что он в безопасности. Пусть думает, что обманул полиграф. Пусть расслабится — и тогда он выведет нас на центр, штаб, «головку».

А что? Очень разумное рассуждение. Что теряет охранка? Да ровным счётом ничего. А что, если они впихнули мне под кожу какой-нибудь микрожучок? Или радиобакен, чтобы постоянно знать, где я нахожусь, с кем говорю и что делаю?

Проверим, проверим. Кто предупреждён, тот вооружён.

…Короче говоря, меня выпустили. Словоохотливый водитель, что вез кучку таких же, как и я — только вышедших не из тюряги, а с гауптвахты, — успел рассказать, что мятеж подавлен, подошли армейские части, Сильвания «пасифицирована». Взято много пленных, их теперь будут судить. Но кое-кому, по слухам, удалось ускользнуть. Блокада Сильвании не была стопроцентной, а у мятежников нашлись даже свои корабли. Которые, оказывается, ждали на высоких орбитах, а потом подобрали взлетевшие с планеты челноки. Большие шишки в штабе флота, продолжал болтать шофёр, очень этим озабочены. Все тыловые базы только об этом и говорят.

Воистину, болтун — находка для шпиона. Откуда у мятежников корабли? Свой флот? Построили сами? Где? На тех немногих «независимых» планетах, которые дрожат и заискивают перед Империей? Не у Чужих же они его взяли, в конце-то концов?!

Так или иначе, нас всех забросили на войсковой транспорт. Он шёл не на Новый Крым, куда уже успел вернуться «Танненберг», а на Иволгу — как мы называли крупную и богатую планету, служившую чем-то вроде транспортного узла в нашем секторе. Там мне предстояло ожидать попутки на Новый Крым…

Очень странно себя чувствуешь, вдруг оказавшись вне войны, казармы и своего отделения. Почти свободный человек. На Иволге меня раз двадцать, правда, проверили патрули, но и командировочное предписание, и форма одежды, и всё прочее у меня было строго по уставу, так что даже въедливый майор-тыловик не нашёл, к чему придраться.

Лайнера до Нового Крыма предстояло ожидать целых три дня. Зарегистрировавшись, как положено, в комендатуре и швырнув свой тощий «сидор» в крошечный номер припортовой гостиницы, я отправился блуждать по улицам.

Иволга была, как я уже сказал, большой и благоустроенной планетой. Не столь тёплой и приветливой, как мой родной Новый Крым, шесть месяцев в году здесь стояла суровая зима, зато недра были богаты всеми мыслимыми ископаемыми, поля хорошо родили, здесь очень быстро отказались от всяких там хлорелл и прочих прелестей микробиологического синтеза. Иволга стала первой по-настоящему самодостаточной планетой сектора. Она первая добровольно вошла в состав Империи. Немалый процент населения принадлежал к «стержневой нации», и потому в глазах рябило от всяких «баварских пивных», «гамбургских котлетных» и «рейнских кухмистерских». На Иволге сила тяжести чуть повыше, чем на Новом Крыму, но терпимо. Особо долго, впрочем, не погуляешь. Так и тянет если не прилечь (что предпочтительнее), то хотя бы присесть.