Таежные отшельники - Игорь Назаров

Замечаю, что у Агаши сейчас уже не одна косичка, а две, как у замужней женщины, и она все время, даже по дому ходит в платке — женщине не положено ходить с открытой головой.

А Агаша неспешно продолжает свой рассказ: „В январе Иван Васильевич попросил Сергея Петровича вывозить меня. „Вот прилетят на свадьбу-то к нам!“ — сказал Иван Васильевич. Самогон на свадьбу готовил, да Сергей Петрович сам привозил спирт. Свадьбу хотели справить в Абазе. Я-то на вывоз не согласилась. Сказала: „Если выезжать в мир, то на голод себя пущу (на голодную смерть)“ Тогда Сергей Петрович и не стал вывозить. Отступился. Я-то никуда выезжать не хотела. Как на ихнее слово промолчишь, так, считают, согласилась (это в ответ на реплику Ивана Васильевича, что вначале сама согласна была). Все одно, где смерть принять. Когда мама умерла, перед иконой поручила нас Богу. Сказала заповедь: „Где меня Господь возьмет, там вам жить!“ Ст-ра-ашно заповедь мамы-то нарушить! Богу нас поручила!“ Это был ответ на мой вопрос: „Агаша, скоро геологи совсем уйдут из этих мест. Как будешь тут без них? Выйдешь ли в мир? Переедешь ли в Абазу или Таштып?“ И далее для большей убедительности Агаша добавила: „Тятю-то тоже спрашивала о выезде в мир. „Неохота совсем-то в мир“, — ответил. Последнее слово сказал: „Человек бы добрый нашелся жить на месте“. Насчет выезда никакого (разрешения) не дал. „Еще Ерофей толи трекнется к тебе?“ — говорил тятя. Боялся этого. А вот с другой стороны (с Иваном Васильевичем) получилось“ „Как я тобой дорожил, теперь разлука!“ — сказал тятя в конце».

Агаша задумалась, глядя на прыгающие языки пламени костра. Лев Степанович выводит ее из задумчивости: «Я уже в Москве от геологов слышал, что ты замуж вышла, да не верил». «Добрые вести не лежат на месте», — быстро откликнулась Агафья. Конечно, она при этом смеется, а затем серьезно, с внутренней убежденностью, добавляет: «Одна-то лучше жила, чем эдак. Хоть по духовной жизни было спокойно. Иисусову молитву сотворю, да примусь за дело».

Сметливый и аналитический ум Агафьи пытается найти причину и как-то объяснить все с ней происшедшее. В этой связи она вспоминает, что однажды один из бывающих на Еринате товарищей «подпросил» ее, чтобы она написала Линковым письмо с просьбой больше к ней не приезжать. Отказать Агафья по своей деликатности не могла и написала это письмо, о чем сейчас сильно жалеет. «Линковы пусть приезжают. (Просивший писать письмо) пихнул на грехи! Каково натворили!?» — говорит Агаша, имея в виду, что при Линковых Иван Васильевич бы не посмел «взять в жены». «С ём-то не надо о них (Линковых) говорить. Главное, чтобы в конторе Сергей Петрович пропустил их, а здесь-то он (Иван Васильевич) выгнать их не сможет», — говорит Агафья (пока Иван Васильевич отлучился по каким-то своим делам) и просит переслать Линковым ее письмо-приглашение.

Хотя на улице небольшой морозец, но постепенно, сидя без движения, подмерзаем. Опасаемся и за Агафью, которой при ее сегодняшних болезнях простывать никак нельзя. Поэтому, забросав костер снегом, переходим в тепло натопленную избу. При свете свечи жутковато слушать рассказ Агафьи о волках, рыскающих в ближайшей округе. Поведала Агаша и об истории с волком «Найдой», приходившим прямо к избе, дружившим с собакой и евшим с ней из одной миски.

«Вечером Дружок кинулся за поленницу — хав, хав, — но не знаю, за кем. Утром в окошко увидела серую собаку с опущенным хвостом. Думала, кто идет, собака вперед прибежала. Вышла из избы, сумление взяло. Нет, не собака — волк! Выстрелила. Отскочил и стоит. Ведром брякать — сел повыше ямки (с картошкой), глядит. День прошел. Ночью Дружок: „Тяф-тяф!“ Утром в пихтаче (волк) копат, вышел на пашню. Ничего уж не стала (делать). Средь дня опять выходит из пихтача. Выстрелила. Не уходит. Топором об ведро брякала. Ушел к могиле-то тятиной. Вечером пришел. Дружок как стрела мелькнул, схватился, заверещали, да и на реку. Позвала Дружка. Вечером он снова пришел. Гляжу, козлят может порезать. Зарядила оружие. Темно — не видно. Выстрелила. Отскочил метра на два и стоит. Давай хлеба и картошки кидать. Ночью перед светом Дружок схватился с ём. На другой день села обедать — Дружок прямо на огороде схватился с ём. Сама-то боюсь. Дружок прибежал, затем давай кругами, кругами искать его. К вечеру хотела застрелить его — Дружок с серым волком идут на пару. Дружок за ноги ухватил волка, а он ничего, мох грызет. Стрелять не стала, подумала, что волк не такой-то, думала собака. По утрам спит под кедёркой, недалеко от коз. Стала кормить его. Он приходить начал. С Дружком по ограде вместе ходят. Гаркала: собачка, собачка! Придет — поест. Но с рук не брал, с миски Дружка ел. Ближе 5–7 метров не подходил.

Ерофей как раз пришел. Днем-то увидал его. Решил — собака! Назвал „Найдой“ и я так звать начала. Два раза в день кормила. На несколько дней пропадал, потом никуда не отходил. За маралухой потом уходил. В три часа ночи услыхала — скотина (маралуха) ревет всякими разными голосами. Ст-раш-но ревела! Тогда Дружок стал уходить, скотину-то нарушенную жрать. Шерсть клочек принес. Тогда поняла, что маралуху порушили. С таким-то волком негоже рядом жить. Капканы ставила, однажды попадался, но вырвался. Потом уж Иван Васильевич застрелил его, шкура висит возле избушечки».

Вот такую интересную и необычную историю поведала нам Агафья. Конечно, многое в поведении этого волка «Найды» не укладывается в привычные рамки, и мы просим высказаться по поводу старого матерого таежного охотника Ивана Васильевича Тропина. Он охотно вступает в разговор. «Ерофей (Седов) в Абазе сказал мне, что у него у Агафьи собака растет. Приехал посмотрел след. Не собачий — волчий! Потом нашел на половину изглоданную маралиху. Видел следы еще трех волков. Драли они её вместе. Маралиха крупная была — по второму году. Потом „Найда“ стала снова приходить к дому, но боялась меня, пряталась. Поставил капканы — те волки сразу ушли от дому. А этот волк не ушел, все время рядом был. Пристрелил. Оказался волк самец молодой. Интересно, что он не трогал коз и дружил с собакой, ел объедки из-под Дружка. Загоняли волки еще одного зверя, но найти я не смог, в Еринатскую гору ушли. „Найда“ очень хорошо понимала голос Агафьи. Я пытался подделаться под голос Агафьи, но ко мне не подходил. Понимал!»

«Иван Васильевич! А как можно объяснить такое необычное поведение волка? Его дружбу с собакой? То, что он не тронул коз?» — спрашиваем мы. — «Не знаю! Не встречал подобного. А коз „своих“ он бы все равно зарезал, когда жрать стало бы нечего. Козы для Агафьи одна маята, да приманка для зверя. Шерсть она не использует. Мясо — так легче привезти свежее, даже еще не ободранную козу. Гробиться только на этих коз!» — в запальчивости закончил Тропин.