Мастер - Колм Тойбин

на руки. Миссис Смит, стоя у плиты, помешивала что-то в горшке. Увидев его, она ничего не сказала, только пожала плечами в знак собственного бессилия и безразличия. Генри произнес как можно громче:

– Скатерть следует немедленно заменить, а дворецкий должен вернуться к исполнению своих обязанностей.

Миссис Смит положила ложку и направилась к столу. Она решительно встала за спиной у мужа и по-мужски обхватила его за плечи. Рывком она поставила его на ноги, а когда он смог стоять прямо, отпустила. У него, как обычно, был остекленелый взгляд, но он осознал присутствие хозяина в кухне, а затем принужденной, скованной походкой двинулся в сторону шкафа в углу.

– Ужин через пятнадцать минут, – сказал Генри. – Я хочу, чтобы все было в порядке, начиная со скатерти.

Когда он проводил Лили Нортон в столовую, то сразу заметил, что скатерть заменили и стол сервирован превосходно. Он усадил Лили спиной к дверям. Он не знал, сможет ли Смит подавать блюда, или это придется делать Берджессу Ноксу, а то и самой миссис Смит придется занять его место. Но когда Смит наконец вошел в комнату с первым блюдом и начал разливать вино по бокалам, Генри, как никогда остро, ощутил, что дворецкий едва держится на ногах и практически ничего перед собой не видит. Странное это было опьянение. Смит не качался, не спотыкался. Скорее наоборот – ходил прямо, будто по невидимой линии на полу. Или же стоял как вкопанный. Безмолвно. Похоже, он проспиртовался до такой степени, что превратился в деревянного болвана.

Генри старался не задерживать взгляд на Смите и вести обычный разговор, даже когда Смит наливал вино. Насколько он мог судить, Лили Нортон ничего не заметила, но теперь он уже твердо знал, что ему придется найти способ отказать Смитам от места. На следующий день к обеду ожидалось еще двое гостей, а третий обещался прибыть послезавтра к ужину. Значит, он должен действовать, хотя и не знал, как подступиться к этому и в какую форму облечь.

– А знаете, – сказала Лили, – я не бывала в Венеции после того, как умерла Констанс, но встречалась с другими – теми, кто туда ездил, – и все в один голос говорят: что-то произошло с той улицей, в том месте, где она упала. Все обходят эту улицу стороной. И никто так и не может поверить, что Констанс покончила с собой. Это ведь совсем не в ее духе.

Глаза ее спокойно посмотрели на него, потом она перевела взгляд на тарелку, стоявшую перед ней, словно какая-то новая мысль пришла ей в голову. Она снова взглянула на Генри.

– У меня был долгий разговор с человеком, который знал ее сестру, – сказала она. – Ее родные переживают, что многие ее бумаги пропали – письма, дневники и другие личные записи. А как она провела последние свои недели, вообще загадка для всех.

– Да, – сказал Генри, – все это очень печально.

Смит открыл дверь и замер в безмолвии, вглядываясь в комнату, словно она была погружена в темноту. Лили обернулась и увидела его. Полминуты он маячил в дверях неподвижно, будто застыл на грани, разделяющей призрак и того, кто смотрит на призрак. А потом медленно двинулся к столу, собрать тарелки. Он собрал их сдержанными, довольно картинными жестами и удалился без приключений.

– Она была печальна и глубоко одинока, – сказал Генри.

И уже после понял, что выпалил это слишком торопливо.

– Она была очень талантливой романисткой и выдающейся женщиной, – сказала Лили Нортон.

– Да, весьма, – подтвердил Генри.

Они помолчали, дожидаясь возвращения Смита. Генри вдруг понял, что не может сменить тему прямо сейчас – что-то в тоне Лили не позволяло ему сделать это.

– Я считаю, она заслуживала лучшей жизни, – произнесла Лили, – но, видно, не судьба.

В последней ее реплике не было ни тени смирения или принятия, скорее – сетование, горечь. Генри вдруг понял, что она заранее спланировала этот разговор, и все, что происходило сейчас в его маленькой столовой, было мастерски и незаметно разыграно ею. Он с нетерпением ждал Смита, надеясь, что его приход – не важно, насколько тот пьян, – прервет эту натянутую беседу, которая неизбежно ведет в такому же натянутому молчанию.

– Тем летом мы все были с ней, – продолжала Лили, – она была так увлечена, горела планами и мечтами. Все мы помним Констанс счастливой, невзирая на ее склонность к меланхолии. Но все рухнуло.

– Да, – сказал Генри.

Смит отворил дверь, за спиной у него маячил Берджесс Нокс. На Берджессе была куртка явно с чужого плеча, в которой он смахивал на бродягу. Смит внес блюдо с мясом, Берджесс – остальные тарелки. Лили Нортон обернулась и наблюдала за ними, и в эту секунду Генри увидел, как ее осенило, что происходит в Лэм-Хаусе. Ее утонченность и самообладание куда-то подевались. Она казалась встревоженной до крайности, а ее улыбка, когда она отвернулась от слуг, была принужденной. В этот момент Смит начал наливать ей вино в бокал, но руки у него ходили ходуном. Трое присутствующих беспомощно наблюдали за тем, как он расплескал немного, а затем, пытаясь исправиться, налил вина прямо на скатерть. Дворецкий развернулся и пошел от стола к двери неуверенной, шаркающей походкой, бросив Берджесса Нокса прислуживать за столом в одиночку.

Они ели молча, поскольку к теме, которую он хотел сменить, прибавилась тема, о которой не хотелось упоминать. Он знал, что, если задаст Лили какой-нибудь прямой вопрос – о ее тетке или о планах, – она рассмеется или вспыхнет. Так что он умыл руки и молчал, предоставив ей самой выбирать направление беседы.

В конце концов она выбрала прежнюю тему.

– Не думаю, что она приехала в Венецию в поисках уединения. Это не то место, где можно быть одной – в любое время года и особенно среди зимы.

– Да, наверное, разумнее было бы ей уехать, – сказал он. – Сложно судить.

– И конечно, она и миссис Кертис – обе были уверены, что вы планируете искать пристанища в Венеции, – сказала Лили. – Кажется, они даже одно время подыскивали вам жилье.

Он видел, куда она клонит, и понял, как важно ее остановить.

– Боюсь, они неверно истолковали мое восхищение Венецией, ее красотами и удовольствиями, – сказал он. – Да, всякий раз, когда я там бывал, я мечтал владеть кусочком этого прекрасного города на воде, хотя бы просто видом из окна, пусть и самым скромным. Но, боюсь, подобными фантазиями недолго можно тешить себя. Прочее – рутина. Это называется работа, и она предъявляет свои права.

– Да, могу себе представить, – сухо ответила она.

Утром он велел миссис Смит передать мистеру Смиту,