Александр Македонский - Поль Фор

Оставив Гекатомпилы и блаженную Парфию, армия пересекла взбунтовавшуюся Азию — от Сузианы близ Мешхеда в Иране и до Герата в Афганистане, а затем Дрангиану и край ариаспов к северу от озера Зарангай, теперешнего Гамун-э-Гельманд[30]. Именно здесь, во Фраде (ныне Фарах) в октябре 330 года был раскрыт так называемый «заговор Филота», участники которого поплатились за него жизнью. Настоящий же заговор замышлялся одним из товарищей Александра, — несмотря на все клятвы, попойки и братство по оружию. Димн, один из друзей царя, принимал участие в походе с самого начала. «Он был за что-то обижен на царя и, уступив своему чувству гнева, составил против него заговор. У Димна был возлюбленный по имени Никомах, и Димн убедил присоединиться к заговору также и его, а тот, будучи еще совсем юным, рассказал об этом деле брату Кебалину. Кебалин же, страшась, как бы кто из осведомленных о заговоре не опередил его и не открыл всего дела царю, решил объявить о нем сам. В тот же день он отправился и, встретив Филота и с ним переговорив, просил как можно быстрее донести о деле царю. Однако Филот — то ли из-за того, что и сам был в числе заговорщиков, то ли по легкомыслию — воспринял сказанное ему с большим безразличием и, явившись к Александру и обсуждая с ним многие весьма разнообразные дела, ничего не сказал о сообщении Кебалина… Когда Филот поступил точно так же и на следующий день, Кебалин, опасаясь, что царю сообщит об этом деле кто-то другой и опасность будет угрожать уже ему самому, оставил Филота в покое и, подойдя к одному из царских пажей (Метрону), подробно ему обо всем рассказал и попросил как можно скорее доложить царю» (Диодор, XVII, 79, 1–4).

Был уже вечер, и Александр принимал ванну, когда Кебалин вдруг донес ему на Димна и восьмерых соучастников (все офицеры старой гвардии). Кроме того, внимание царя было обращено на то, что своим молчанием Филот покровительствовал заговору либо являлся его организатором. Царь повелел тут же взять Димна под стражу, но тот, видя, что дело вышло наружу, пытался защищаться, выхватив меч, и пал, сраженный ударами стражи, которой было поручено его привести. Александр, который еще более был обеспокоен мыслью, что доказательства заговора ускользают от него, прямо среди ночи созвал свой тайный совет, составленный из более молодых и верных товарищей. Гефестион и Кратер обвинили Филота, которого ненавидели и за которым Александр уже два года вел слежку с помощью наложницы. Они не могли ему простить прежде всего того, что честь завоевания Азии он приписывал Пармениону и его сыну (то есть себе) и отрицал за Александром право на божественное происхождение, а также божественное право властвовать над завоеванными землями. Во имя македонского обычая, поручающего царю организацию судебного процесса, который касался его личности и позволял солдатскому собранию во время войны выносить приговор, собрался трибунал: «Подвергнутый пытке, Филот сознался в участии в заговоре и был казнен в соответствии с македонским обычаем (пронзен копьем) вместе с другими соучастниками» (Диодор, XVII, 80, 2).

Одновременно Александр отправил в Экбатаны Полидаманта, лучшего друга Пармениона, в сопровождении небольшого эскорта бедуинов, сидевших на беговых дромадерах. За десять дней они пересекли 700 километров пустыни Деште-Кевир и, как им и было велено, казнили отца Филота прямо в парке его резиденции, несмотря на телохранителей и войско. Надо полагать, что по закону должны были умереть и ближайшие родственники предателя. Но Парменион и Филот были всего лишь ярчайшими представителями целого политического направления, сохранявшего верность традициям национального македонского царства, и они отказывались понимать те перемены, на которые сознательно пошел Александр, придя в соприкосновение с восточными монархиями. Кроме того, Парменион располагал в Мидии такими людскими и денежными ресурсами, что представлял собой грозную опасность для царя67. Никто, даже среди историков-современников этой трагедии, не считал их заговорщиками. Но, с одной стороны, Парменион и Филот «вызывали ярость царя своими нападками, что он, мол, ниспроверг нравы и обычаи отца Филиппа и своей отчизны» (Юстин, XII, 5, 2), а с другой — Александр опасался влияния старших товарищей на свои войска и их популярности среди них. Парменион располагал в Экбатанах, несмотря на повеления царя, 6 тысячами македонян, 200 представителями знати, 5 тысячами греков с 600 кавалеристами, между тем как самому царю, исчерпавшему ресурсы в самом сердце враждебной Дрангианы, пришлось после казни Пармениона прождать два месяца, прежде чем они присоединились к его армии, обессиленной от голода, переутомления и холода.

Причина того, почему эта трагедия стала возможной, в той предыстории, которую дал ей Клитарх, а подытожил Диодор (XVII, 79, 1): «Один из друзей царя был за что-то на него обижен». Здесь речь идет как о конфликте поколений, так и о политических разногласиях. Даже если Филот, который был значительно старше царя, не был прямым участником заговора, многие взоры были устремлены на него, и ряды его сторонников постоянно пополнялись. Нет также никакого сомнения в том, что по крайней мере после посещения оазиса Сива и посвящения Александра в герои, разногласия между родом Пармениона и Аргеадами становились все более резкими.

Эти семейные раздоры не следует судить морализаторски, подобно римским писателям. Политика требовала, чтобы более сильный устранил более слабого, и в ноябре 330 года у царя не оставалось выбора. А едва «заговорщики» были устранены, Александр устроил суд над своим тезкой Александром Линкестидским и казнил его. Этот Александр был обвинен в заговоре еще четыре года тому назад; переезжая с места на место в крытой повозке вслед за армией, он изнемог, одурел от испытаний и не был способен даже защищаться: прекрасный повод уничтожить соперничающую династию. Всякому, однако, понятно, что в данном случае царь трактовал закон по собственному произволу и все в большей степени притязал на то, чтобы быть монархом по божественной воле, а не по справедливости. Теряя старинных своих защитников, вне всякого сомнения, герой становился все более одинок.

Дальше и лучше Геракла

Зима 330/29 года, посвященная тому, чтобы основать к северу от Кабула новую Александрию и перевалить через заснеженный Гиндукуш, предложила Александру препятствия, достойные героя. Он полагал, что совершает переход через Кавказ, находясь близ северной оконечности мира, там, куда явился Геракл, его предок, чтобы освободить прикованного Прометея и убить грифа, который терзал его печень. И в самом деле, туземцы показали македонянам в Гандхаре гору, где, как считалось, герой Веретрагна сразил птицу Симург в ее убежище среди скал, а весь этот горный массив они называли Упари-Сена, «недоступный орлу Сене». С тех пор греки называли эту гору Паропанисада. Будучи убеждены, что перевалили через нее, они сблизили греческую легенду и иранский миф. Они даже полагали, что отыскали на берегу Яксарта (Сырдарьи), близ нынешнего Ходжента, границы мира, воздвигнутые там Гераклом68. Александр поступил еще лучше: он возвел здесь четвертую из своих Александрий, ту, которую называют «Эсхатой», «Крайней».