Репетитор - Георгий Исидорович Полонский

а вас обидели зря? Полно, пустяки, никакого тут унижения. Мы знаем, сеньор Ривьер, что от политики вы стараетесь держаться подальше. Так вот, мой первый совет: надо, чтобы вам удалось это в беседе с Марией-Корнелией. Почти весь этот год она провела за границей у тетки, вернулась только теперь, когда все с божьей помощью становится на свои места. И не вам, согласитесь, не сказочнику, давать ей отчет о наших переломных событиях — чего-то вы можете не знать, что-то не так осветить, а она восприимчива… Короче, новейшая каливернийская история, «судьбы демократии» — это не ваш предмет. Как вы поняли меня?

Ф и л и п п. Я понял. И очень рад. И согласен полностью: это никак не мой предмет, сущая правда.

В и ч. Это первое. Второе: у сеньориты есть виды на вас. Вы удивитесь и, возможно, захлопаете крыльями. Так вот, спокойнее. Отличительное свойство нашей Марии-Корнелии — нетерпение. Поэтому второй мой совет: терпимость, терпимость и еще раз терпимость. Как поняли?

Ф и л и п п (улыбаясь). Понял, но… видите ли, моей терпимости едва-едва хватает на самого себя.

В и ч. И все-таки ведите себя с нашей любимицей спокойно, без напряженности, а главное — бережно… заодно и себя побережете. Да, кстати: что с вашим последним детищем? Оно уже принято?

Ф и л и п п. С каким детищем?

В и ч. Ну, с последней из ваших так называемых «сказок для взрослых»?

Ф и л и п п. Странно. Вас это интересует? Я, знаете, вообще не работаю сейчас в искусстве… у меня впечатление, что мои вещи как-то не ко времени. Разве что товарищам, актерам я хотел прочесть эту последнюю сказку. За тем и приходил дня четыре назад в театр. Но там ввели пропуска нового образца, у меня такого нет, а легионер на служебном входе не знает меня. Я говорю ему, что одиннадцать лет руководил этим театром, но его это не касается. Нелепое положение. Причем двое товарищей видели меня, но как-то скосили глаза… заторопились. И я ушел со своей папкой домой. Проходит еще день, и уже почти ночью — звонок директора: чтоб не позднее девяти утра пьеса была у него! А теперь вы спрашиваете: «Уже принято?» Как это понять? Наверное, вы в курсе дела?

В и ч. Вопрос наивный. Четыре дня назад, говорите? Какой вы тогда имели амулетик надежности?

Ф и л и п п. «Кобры».

В и ч. Вот он и отбрасывал на вашу папочку, на все ваши дела тень безнадежности. Пардон за плохой каламбур.

Ф и л и п п. Стало быть, вы знаете, что у меня теперь другой амулет?

В и ч. Знаю и от души поздравляю. Только не прячьте его, не прячьте.

Филипп развязывает кашне.

Я имею в виду — не здесь, а среди ваших товарищей — артистов, сочинителей… Особенно когда они сходятся политиканствовать. Сходятся ведь, несмотря на комендантский час, на все старания Легиона? Лопают там чечевицу, запивают ее кислятиной, потому что на приличный стол надо еще уметь заработать! И кто-то начинает свое личное невезенье, свои обиды копеечные расписывать как национальное бедствие, как террор против всей культуры. Ох как бы закашлялись эти сеньоры, если бы вошел к нам Филипп Ривьер с новым амулетом поверх рубашки! Не лизоблюд, не шакал какой-нибудь, а мастер — это они сами признают, верно? — мастер и человек чести, образец порядочности! (Достает из ниши бутылку и рюмочки.) Но я отвлекся. Тост предлагаю следующий. За ваш новый статус. За исправление ошибки — я имею в виду амулет «кобры», который несколько месяцев давил вам горло; слава богу, это позади. За то, чтобы вы поладили с вашей горячей поклонницей, с моей патронессой, с нашей «сеньоритой Каливернией», как мы все называем ее. За доверие, которое мой шеф, полковник Корвинс, поручил мне выразить вам. И, наконец, за то, чтобы в следующий раз мы «обмывали» уже амулет «орла» на вашей груди — этот знак высшего доверия родины, украшающий самых надежных. Вот так. Целых три или четыре тоста у меня вышло в одном, и я рад бы выпить их с вами по очереди, да боюсь — к началу аудиенции вы будете уже хороши!

Ф и л и п п. Кажется, что-то проясняется: инициатор всех этих перемен в моей жизни — она? «Сеньорита Каливерния»?

В и ч. Не будем забегать вперед, маэстро, куда нам спешить? На очереди у нас был тост…

Ф и л и п п. Но я угадал? Все это действительно идет от каприза дочки диктатора?

В и ч (лицо его изобразило оторопь и омрачилось). Что? Ай-яй-яй… как неаккуратно сказано… Я был уверен, что, снимая с себя дрянной амулет, вы расстались и с такими дрянными словечками… Ай-яй-яй…

Ф и л и п п (в досаде). Я не прав, господин майор. Я сказал «диктатора»? Глупо. Вот именно: неаккуратность. Знаете, эта острая терминология впивается в нас как колючки…

Появляется  Б а б у ш к а  И з а б е л л а. Ей скоро девяносто, она в мягких, неслышных тапочках, на ее почти слепом лице написано, что она всех любит. Она прижимает к себе яркую жестяную коробочку с леденцами.

Б а б у ш к а  И з а б е л л а. Кто здесь? Здесь нет моего Гуго?

В и ч. Нет, госпожа Изабелла, он тут не проходил.

Б а б у ш к а  И з а б е л л а (села). Я заснула в оранжерее, это опасно. Никогда не спите среди цветов. У меня такое чувство, что и Гуго мог там задремать. И что тогда?

В и ч. Скажите садовнику, пусть поищет.

Б а б у ш к а  И з а б е л л а. Это хорошая мысль, пусть поищет, а я пока побуду здесь немножко. Я — тихо. (Выбрала леденец и сосет.)

В и ч. Но ему же надо сказать? Садовнику!

Б а б у ш к а  И з а б е л л а. Он сам знает. Он очень сведущий человек. Ему даже присылают семена из Голландии… («Отключилась».)

В и ч (Филиппу). Мать так называемого «диктатора». Сама доброта.

Ф и л и п п. Не вспоминайте, господин майор, зачем же… Конечно, неуместное слово, тем более что так по-семейному… Вы сказали тост… А главное, вы же вызвались подготовить меня, так объясните, пожалуйста, зачем я понадобился дочке правителя?

В и ч. «Правителя». Лишь бы не сказать домашние и душевные два слова — Папа Барт. Что ж, фальши мы не хотим — пусть будет другое слово, свое. Но «правитель» — так говорят про лидера чужой и не очень дружественной страны…

Ф и л и п п. Так прозвучало? Это, уверяю вас, без умысла. Но вернемся к сути; если вы только знаете и если это не служебная тайна, то ради бога: что нужно дочери  в о ж д я?

В и ч. Вот, другое дело. Я знал, что сочинителю слова подсказывать не надо. Держитесь этого варианта. И давайте же выпьем наконец. Я хотел бы только к своему длинному тосту добавить еще одно. Вот вы не любите политическую терминологию, а все-таки подумали — и слово нашлось. Да не просто слово, а ключик к целой системе слов — да-да! — овладеть которой вам надо как можно скорей, от этого многое зависит. Как поняли меня?

Ф и л и п п. Я стараюсь