История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2) - Уильям Теккерей

Когда человека соблазняет что-нибудь очень соблазнительное, он находит сотни веских доводов для того, чтобы поступить, как ему хочется. Артур же внушил себе, что ему хочется попасть в парламент и отличиться на этом поприще, а к какой партии он примкнет — не важно, поскольку с обеих сторон есть и ложь и правда. И еще он внушил себе, что может пойти на сделку с совестью как в этом, так и в других вопросах и что саддукейство — очень удобное и необременительное вероисповедание.

Глава LXIII

Филлида и Коридон

В живописной местности близ Танбридж-Уэлза леди Клеверинг приглядела хорошенькую виллу, куда и удалилась после семейной ссоры, которой завершился этот неудачный лондонский сезон. Мисс Амори, разумеется, поехала с матерью, а на вакации туда же прибыл наследник дома, и тогда главным занятием Бланш стали драки и ссоры с братом. Впрочем, этим она могла заниматься только дома, а сидеть дома резвый мальчик не любил. В Танбридже он увлекся крикетом и лошадьми и завел многочисленных приятелей. В дом снисходительной бегум то и дело врывалась орава тринадцатилетних джентльменов, которые без меры уписывали сладкие пироги и пили шампанское, устраивали перед домом скачки, до смерти пугая нежную мамашу, и накуривались так, что их тошнило, а мисс Бланш убегала из столовой. Общество тринадцатилетних джентльменов было не по ней.

А между тем эта прелестная девица любила всяческое разнообразие; недели две она охотно провела бы в крестьянском домике, питаясь хлебом и сыром; а один вечер, может быть, даже в темнице, на хлебе и воде; поэтому и в Танбридж она переехала с удовольствием. Она бродила по лесу, рисовала деревья и фермы; без конца читала французские романы; часто ездила в городок, не пропуская там ни одного представления, бала, фокусника или музыканта; много спала; по утрам ссорилась с матерью и братом; обнаружила маленькую сельскую школу и сперва ласкала учениц и мешала учительнице, а потом стала бранить учениц и издеваться над учительницей; и, разумеется, усердно ходила в церковь. Это была прелестная старинная церковка — настоящая маленькая жемчужина англо-норманской архитектуры, построенная на прошлой неделе и украшенная витражами, скульптурными головами святых, выведенными золотом текстами из Священного писания и резными скамьями. Бланш немедля принялась вышивать напрестольную пелену в чистейшем стиле Высокой церкви. Священник первое время считал ее святой женщиной — она совсем его околдовала: так искусно льстила ему, улещала его и обхаживала, что миссис Сморк, — которая сперва тоже была ею очарована, потом к ней охладела, а потом перестала с ней разговаривать, — с ума сходила от ревности. Миссис Сморк была женою нашего старого знакомого Сморка — наставника Пена и поклонника бедной Элен. Потерпев тогда фиаско, он утешился с молодой девицей из Клепема, которую ему сосватала мамаша. А после смерти мамаши взгляды его с каждым днем стали все более определяться. Он отрезал у сюртука воротник и отрастил волосы на затылке. Он пожертвовал кудрей, некогда украшавшей его лоб, и узлом шейного платка, которым немало гордился. Он вообще отказался от шейного платка. По пятницам не обедал. Служил часы на римский манер и дал понять, что готов принимать исповедь в ризнице. Хоть он и был самым безобидным созданием, но Маффин, служивший в диссидентской часовне, и мистер Симеон Найт, служивший в старой церкви, обличали его как опаснейшего черного иезуита и паписта. Мистер Сморк построил свою церковь на деньги, доставшиеся ему от матери. Боже мой! Что бы сказала эта жительница Клепема, услышав, что стол называют престолом, увидев, что на нем возжигают свечи, Цолучая письма, помеченные "в день святого имярек" или "в канун святого такого-то"! Все эти грехи совершал наш выходец из Клепема, и верная жена следовала его примеру. Но когда Бланш чуть не два часа беседовала с мистером Сморком в ризнице, Белинда, как зверь в клетке, ходила взад-вперед внутри церковной ограды, где возвышалось еще всего два надгробия, мечтая о третьем — для себя; только… только тогда он, наверно, сделает предложение этой злодейке, которая в две недели его обворожила. Нет, лучше она удалится в монастырь, примет католичество и оставит его одного. Вот какие дурные мысли приходили в голову жене и соседям Сморка — они подозревали его в прямых сношениях с Римом, она — в грехах, на ее взгляд еще более тяжких и гнусных. А между тем у бедняги и в мыслях не было ничего дурного. Почтальон не доставил ему ни одного письма от папы Римского; Бланш, правда, сначала показалась ему самой благочестивой, одаренной, разумной и прелестной девушкой, какая ему встречалась, и в церкви она пела восхитительно; однако вскоре мисс Амори стала его утомлять, ее манерные ужимки начали ему приедаться; затем он усомнился в мисс Амори; затем она устроила скандал в его школе: вышла из себя и набила девочек по рукам линейкой. Такой переход от восхищения к пресыщенности почему-то испытывали, сталкиваясь с Бланш, многие мужчины. Она старалась им понравиться и пускала в ход сразу все свои чары, — нацепляла на себя, так сказать, все свои драгоценности, — все улыбки, сладкие взгляды и ласковые слова. А потом ей надоедало стараться, и поскольку к самим этим людям она ничего не чувствовала, то и оставляла их в покое; и они, со своей стороны, наскучив ею, тоже оставляли ее в покое. Счастливый то был вечер для Белинды, когда Бланш ушла из их дома, а Сморк сказал с легким смущенным вздохом, что обманулся в ней: он вообразил, что она наделена многими бесценными достоинствами, но, кажется, это не более как мишура; он думал, что у ней правильный образ мыслей, но, кажется, религия для нее — всего лишь забава; а с учительницей она была непростительно груба, и Полли Рэкер нахлестала по рукам просто безжалостно. Белинда бросилась ему на шею, забыв и про могилу и про монастырь. Он нежно поцеловал ее в лоб. "Кто сравнится с тобой, моя Белинда! — сказал он, возведя свои прекрасные глаза к потолку. — Ты — лучшая из женщин!" Что же до Бланш, то, распростившись с ним и с Белиндой, она больше ни разу о них и не вспомнила.

Но когда Артур приехал на несколько дней погостить к бегум, ни мисс Бланш, ни простодушный священник еще не достигли этой стадии охлаждения. В глазах Сморка она была не смертная женщина, но ангел и чудо. Такого совершенства он еще никогда не видел и летними вечерами сидел как завороженный, внимая ее пению, разинув рот и забывая влить в него чаю и положить хлеба с маслом. Он слышал, что музыка в Опере куда как хороша, — сам он только раз был в театре, о чем упоминал краснея и вздыхая (то был день, когда он с Элен и ее сыном ездил в Чаттерис смотреть мисс Фодерингэй), — но не мог вообразить себе ничего более упоительного, он чуть не сказал — божественного, чем пение мисс Амори. Она — в высшей степени одаренная натура; у ней удивительная душа, поразительные таланты, судя по всему — ангельский характер и прочее и прочее. Так Сморк, в разгар своего бурного увлечения прелестной Бланш, расписывал ее Артуру.

Встретились эти двое старых знакомых очень сердечно. Артур любил всех, кто любил его мать, а Сморк говорил о ней с искренним чувством. Им было что порассказать друг другу о себе. Артур, вероятно, заметил, сказал Сморк, что его взгляды на… на дела церкви претерпели изменение. Миссис Сморк, достойная женщина, поддерживает все его начинания. Эту церковку он построил после смерти матери, оставившей ему приличный достаток. Хотя сам он живет как бы в монастыре, но слышал об успехах Артура. Говорил он тоном ласковым и печальным, не поднимая глаз и склонив набок свою белокурую голову. Артуру было до крайности весело наблюдать его важные манеры; его недалекость и простодушие; его оголенный воротничок и длинные волосы; его неподдельную доброту, порядочность и дружелюбие. А услышав, как он расхваливает Бланш, наш герой был приятно удивлен и сам проникся к ней еще большей симпатией.

Правду сказать, Бланш страшно обрадовалась Артуру, как всегда радуешься в деревне приятному человеку, который привозит последние столичные новости и говорить умеет лучше, чем провинциалы, во всяком случае, умеет говорить на восхитительном лондонском жаргоне, столь милом сердцу лондонцев, столь непонятном для тех, кто живет вдали от света. В день приезда он после обеда часа два подряд смешил Бланш своими рассказами. Она с необычайным подъемом пела свои романсы. Она не бранила мать, а ласкала и целовала ее, к великому удивлению самой бегум. Когда настало время расходиться, она с видом трогательного сожаления произнесла "deja" [50] и, действительно огорченная тем, что пора идти спать, нежно стиснула Пену руку. Он, со своей стороны, пожал ее изящную ручку весьма сердечно. Такого уж склада это был человек, что даже умеренно блестящие глаза его ослепляли. "Она очень переменилась к лучшему, — думал Артур, сидя поздно вечером у окна, — просто неузнаваемо. Бегум, верно, не рассердится, что я курю, ведь окно отворено. Славная она старуха, а Бланш просто не узнать. Мне понравилось, как она нынче вела себя с матерью. И понравилось, как она отшучивается от этого глупого щенка — зря они позволяют ему напиваться… А тот романс она спела прямо-таки очень мило, и слова там прелестные, хоть и не мне бы это говорить". И он тихонько напел мелодию, которую Бланш сочинила к его стихам. "А ночь хороша! Приятно ночью покурить сигару! Как красива в лунном свете эта саксонская церквушка! Что-то поделывает старина Уорингтон? Да, девица дьявольски мила, как говорит дядюшка".