Анти-Ахматова - Тамара Катаева

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 458

Найдите два отличия между пародией Набокова и великим стихотворением самой Ахматовой.

Но клянусь тебе ангельским садом,Чудотворной иконой клянусьИ ночей наших пламенным чадом —Я к тебе никогда не вернусь.

Основной мотив ахматовской лирики — униженная, рабская любовь — ее отличительный, узнаваемый признак, «фишка» — это тоже отпадение от божественных установлений. В «Песне песней» нет унижения — вот как-то совсем без декаданса. «Муж хлестал меня узорчатым…» и «…ни один не дрогнул мускул просветленно-злого лица»… — это любовь по-ахматовски.

Когда я пришла, Анна Андреевна вместе с Марией Сергеевной дозванивались Галкину, чтобы поздравить его с еврейской Пасхой. «Галкин — единственный человек, который в прошлом году догадался поздравить меня с Пасхой», — сказала она.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 293

Если бы она про Пасху помнила и поздравляла бы православных — не забывали бы и ее. Просто религиозные праздники — это нечто вне ее интересов.

Посещение Загорска с разбитным автовладельцем.

19 апреля 1953 года.

Анна Андреевна, сосредоточенно крестясь, уверенной поступью торжественно шла по длинному храму вперед, а мы плелись за нею…Анна Андреевна опустилась на колени перед иконой Божьей матери, а мы вышли.

Рака с мощами преподобного Сергия Радонежского Анну Андреевну, очевидно, не заинтересовала, так же как и иконы в том же храме Андрея Рублева и Даниила Черного, иначе она бы рассказала бы и об этом.

Ее образованность светила нам всю дорогу. Отвечая на вопросы шофера и наши, она рассказывала нам о Сергии Радонежском, о возведении Лавры, о поляках и татарах.

Одна только святость этого места ее не волновала.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 60

Волков: Ходила ли Ахматова по воскресеньям в церковь? Я помню, поэтесса Надежда Павлович, летом жившая в Юрмале, каждое воскресенье отправлялась в близлежащую церковь.

Бродский: Нет, это было бы для нее физически невозможно. В те времена, когда я был с Ахматовой знаком, она была чрезвычайно тяжела на подъем. Кстати, в квартире Ахматовой образов не было.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 100

Насчет «тяжела на подъем».

Ей нравилось, когда даже малознакомые владельцы машин приглашали ее прокатиться на автомобиле; довольно часто она находила повод вызвать но телефону такси поехать куда-то за чем-то, а иногда без повода: «Давайте прокатимся».

Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 253

И в церковь можно было бы прокатиться хоть раз, вот было бы разговоров: «Я возил Анну Ахматову в церковь. Она была такая скорбная и величественная».

Интересно, что ей было «физически невозможно» ездить именно туда, куда, собственно, только и нужно ездить человеку, — в церковь да в тюрьму сына проведать.

Ее абсолютно не занимал ни один религиозный вопрос. Ни в ее разговорах, так подробно и часто под ее контролем записанных, ни в ее стихах — нет ни одной религиозной темы. Она не задумывается ни о грехе, ни о спасении, ни о заповедях, фон ее «религиозности» — это обыденный круг мещанки: «престольный праздник», «лампадка», «молитва», «чудотворная икона». Все всуе приказывается для складу — и пошла дальше про «любови». Что касается кощунства — ей иногда мнится, что «опасно» она балансирует у грани кощунства — это всего лишь первая, самая простенькая, для бедных, стадия бунтарства. Когда нет ничего своего, эпатировать нечем — ну, плюнем в чужую икону.

Раньше никогда не носила креста. «А теперь надела — нарочно ношу». Только этот крест, золотой, на золотой цепочке — не ее крест. Своего давно нет.

П. Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 1. Стр. 42

Крест не носят нарочно. И не снимают без каких-то относящихся к вере или перемене ее причин, если один раз надели.

23 февраля 1914.

А.А. участвует в «Вечере великопостной магии» в кабаре «Бродячая собака».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 1. Стр. 69

У Ахматовой строгое лицо послушницы из староверческого скита… Началось с игры в цирк. Ахматова выступала как «женщина-змея»; гибкость у нее была удивительная — она легко закладывала ногу за шею, касалась затылком пяток, сохраняя при всем этом строгое лицо послушницы.

Воспоминания В. А. Неведомской.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 1. Стр. 45

Послушницы. Да еще не из московского театрализованного монастыря, а из скита, да еще из — староверческого скита. Ну, это прямо-таки необыкновенное лицо. С заложенной за шею ногой. Далее можно пассаж о монастырке с крестом на груди.

«Плач Ярославны у шеста» — номер в стриптиз-шоу.

Дарственная надпись на книге стихов Франсуа Вийона: «Владимиру Казимировичу Шилейко от его старого друга Ахматовой. Масленица».

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 108

Ей не повезло, что праздник был такой — общераспространенный. Вот если бы ее Купальница Аграфена! Я хотела для красного словца еще какого-нибудь святого или праздник помудренее упомянуть, но устыдилась. Аграфены-то в такой орфографии в святцах нет, это дамские языческие штучки.

Здесь скорее эстетическая форма старинного помещичьего уклада, чем настоящая религиозность.

Большая Советская Энциклопедия. Т. 4. 1926 г.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 106

В двадцатые года это, из недалека, было видно всем. Сама Ахматова не отказалась бы и от такой трактовки — ведь образ гимназистки, барышни, «дамы тринадцатого года» и даже «просто дамы» (для убедительности вложено в уста Марины Цветаевой — та-то глубже, конечно же, смотреть не могла) ею культивировался.

Это уж потом люди сами, добровольно, удесятеряли ее заслуги: не лоб перекрестила, а истово молилась, не бытовая церковность, а глубокая религиозность.

Религиозные мотивы, которым Ахматова отдает щедрую дань, выступают в ее стихах в домашнем, сниженном плане, являются составной частью интимного быта. Многие стихи Ахматовой воспринимаются как интимный мещанский дневник…

История русской литературы. 1954 год.

ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 107