Аметистовая корона - Кэтрин Дюксвилл

Констанция едва понимала его слова, их смысл доходил до нее с трудом. Слова Сенрена, что он возвращается к ней, уносили ее из реальности. Ей хотелось кричать и плакать, хотелось броситься в его объятия.

В это время их грум, без единой кровинки в лице, смертельно напуганный всем произошедшим, подъехал к ним с пони для Ходерн. Он с испугом смотрел на огромного рыцаря, неподвижно лежащего на земле в ногах у Сенрена. Остальные рыцари также лежали в грязи, их туники из белых стали грязно-серыми.

Констанция передала Биатрис груму.

Графиня едва могла переводить дыхание от волнения, которое охватывало ее всякий раз при близости Сенрена. Она смотрела на него и вспоминала этот голубой шерстяной жакет, сейчас уже совсем поношенный и кое-где рваный. Когда-то он был новым и очень шел ему…

Влияние Сенрена на Констанцию всегда было сильным, могущественным. Она не могла оторвать взгляда от его сильного тела, его глаз небесного цвета, графиня чувствовала, как внутри у нее поднимается горячая волна желания. Леди Морлакс переспросила:

— Я — приманка?

Она ничего не понимала.

Жонглер внимательно смотрел на нее.

— Да, приманка. Клессен знал, что я обязательно приду на помощь, если тебе будет угрожать опасность. Я возвращаюсь к тебе, чтобы быть твоим рабом, певцом, поэтом, твоей игрушкой… всем, чем ты захочешь. Я испытал свои чувства, разобрался в себе. Я теперь твердо уверен, что хочу только тебя и очень в тебе нуждаюсь. Я думал, что сердце мое принадлежит другой, но ошибался, принимая жалость за любовь… — Он перестал говорить и они некоторое время молча смотрели друг на друга.

Группа людей спешила к мосту из деревни, они размахивали граблями и косами. Люди шли защищать свою хозяйку. Клессен поднял голову, но Сенрен ударил его, и он опять уткнулся лицом в грязь.

Констанция на минуту закрыла глаза. Ее сердце истосковалось, истомилось без Сенрена. Только что, он сказал ей те слова, которых она ждала, ждала так долго. Она услышала эти неистовые, невозможные слова, что он любит ее, что будет ее поэтом, певцом…

Она увидела, как ее крепостные бежали защищать ее, но, увидев распластанных на дороге рыцарей, остановились в замешательстве.

Его сердце не принадлежит Хелоизе! В нем только жалость, но не любовь. Матерь Божья! Именно это она страстно желала услышать!

Сенрен вновь сказал, что его не отпустят, но Констанция опять не поняла его. Жонглер ткнул своим растоптанным башмаком лежащего у его ног огромного рыцаря, тот поднял голову и вопросительно посмотрел на Сенрена.

— Вставай и расскажи ей все, — приказал он ему.

Клессен послушно встал, его лицо по цвету напоминало дубовую кору, глаза были тусклыми и ничего не выражали. Он отряхнулся, передвинул свой тяжелый меч за спину и, развязав кожаную сумку размером с человеческую голову, которая была привязана к его ремню, достал оттуда толстую, сделанную из золота древнюю корону, отделанную пурпурными камнями. Корона переливалась в солнечном свете разными огнями.

Рыцарь опустился на колени. Констанция инстинктивно отшатнулась. Клессен поднял корону над головой — лучи солнца, пробивавшиеся через деревья, осветили корону. Другие рыцари тоже поднялись с земли и стояли на коленях, склонив головы.

Клессен торжественно произнес:

— Принц Конрад! Мы приветствуем принца Конрада, саксонского рыцаря!

Графиня Морлакс повернула голову к Сенрену и спросила, заикаясь, правильно ли она поняла, что он принц?

Жонглер только пожал плечами и равнодушно ответил:

— Да, правильно. К тому же саксонский герцог. Мой дядя, Лофар, должен быть императором, конечно, после смерти настоящего импертора Генри. И оба они хотели, чтобы я жил в Германии, а не бродяжничал по дорогам Англии, зарабатывая себе на кусок хлеба песнями и фокусами, как бродячий менестрель. Болваны, которых они послали, целый год охотились на меня, но не могли поймать. Но сейчас их желание наконец исполнилось, страдания увенчались успехом. Они прекрасно знают, что я не хотел этого и желал бы видеть их всех в аду.

Констанция была поражена его спокойствием, его иронией. Минуту назад она была самая счастливая из женщин на земле, она хотела предложить ему своей замок, землю, поместья. Графиня вспоминала, с какой страстью он предложил ей стать ее певцом, поэтом, рабом… Слезы выступили на ее глазах, леди уже успела забыть, каким жестоким он может быть.

Сенрен внимательно наблюдал за ней, по ее лицу он понял, какие чувства завладели ею. Прижав ее к себе, он стал успокаивать:

— Бедная Констанция! Ты не заслужила таких страданий! Не надо плакать…

— Я не плачу! — перебила его графиня и гордо встряхнула головой.

Позади себя они услышали стук копыт. Это морлакские рыцари во главе со своим новым капитаном Лодгспризом галопом скакали по направлению к ним. Рыцари императора Генри, стоявшие на коленях посередине дороги, не шевелились. Рыцари Констанции приблизились к ним насколько было возможно и во весь голос стали звать ее.

Жонглер улыбнулся своей саркастической улыбкой.

— Эти рыцари не двинутся с места, даже если ваши воины станут рубить их на куски. Они обучены, так же как и я. Знаешь, Констанция, я старался жить по-другому. Быть мудрее, добрее, но несмотря ни на что, я все еще такой же дикий, как они. Смотри… — Он поднял меч над головой рыцаря с короной в руках. — Графиня! Я сейчас отрублю его собачью голову за то, что он испугал вас и ваших детей…

Он не успел договорить, как Констанция бросилась вперед и, схватив его за руку, громко закричала:

— Нет! Святая Дева Мария! Нет! Не убивай его, ради всего святого, не делай этого!

Рыцарь, прекрасно понявший намерения Сенрена, даже не пошевелился, как будто речь шла совсем не о нем. Констанция заплакала. Ей казалось, что она сходит с ума, окруженная неподвижными рыцарями, стоящими на коленях с опущенными головами. Она снова стала кричать:

— Если хочешь наказать его, лучше сделай рабом, пусть работает на полях!

Сенрен опустил саксонский меч.

— Сделать его рабом? Вы хотите, чтобы я сделал известного крестоносца Сигурда Клесссна рабом? Чтобы он работал на ваших полях или на моих? — с издевкой спросил он.

Графиня смутилась, неопределенно пожав плечами. Ей не хотелось сейчас думать о каком-то, пусть и известном, крестоносце.

Констанция знала, что Сенрен вернется в Германию. Она всегда чувствовала в нем какую-то тайну, чувствовала его силу, надменность, высокомерие и не могла понять, откуда в простом жонглере все это. Нередко графиня спрашивала себя, может быть, он разоренный, обесчещенный дворянин, все надежды которого потерпели крушение, или бывший монах, а возможно, разжалованный рыцарь. Но ответа на эти вопросы не было. Она никогда не думала о нем как о принце, такое даже не приходило ей в голову.