Норильск - Затон - Людмила Сурская

— Мы сами с Мозговым были поражены такому сбегу обстоятельств. Судьба кудесница намудрила. Умом не понять такого хода и не просчитать.

— Конечно, Мозговой его фамилия. На проверках выкликали. Читает список Штык, кажется, такая его кличка была и комментирует каждую фамилию, помнишь. А потом много нагнали и уже перекличку делали только по номерам. Я до сих пор свой помню. Куда-то потом перевели этого деятеля. Помню холодный барак, в три яруса нары. И мы по двое валетом на них. Слезть нельзя даже по нужде. Только с разрешения.

— Что он комментировал по поводу Тимофея, помнишь?

Она наморщила лобик.

— Фамилия Мозговой, а мозгов в голове отсутствие полное, раз в лагерь попал.

— Точно, а ему в пару «дубина» пустоголовая досталась, это про меня. Так и есть. А мы про это совсем забыли с Тимофеем. Интересно бы посмотреть на этого умника сейчас.

— Бог с ними, Илюша. Вспомнила, как ты пальцы на ноге обморозил в рваной кирзе. И тебе два кусачками откусили. Как ты бедный выдержал. И на железо, облитое в мороз водой, босого ставили. Коркой ступня покроется, а «Волк» тебя опять пытает. Думала без ног останешься.

— Обошлось. Ступни только все в шрамах и рытвинах. Бывает ночью, гудят.

Заслышав шаги она встрепенулась:

— Ой, дети идут. Ты не корми меня много. Организму тяжело.

— Понемногу, всего пробуй. Пусть желудок привыкает.

— Мы долго да? — влетела с подносом Лиза.

— Ничего, мы без вас поговорили, Таня вспомнила, как в лагере охрана комментировала фамилию Илья твоего отца и мою тоже.

— И как?

— «Дубина безмозглая».

— Поэты. Вот вам апельсин и мандарин, Татьяна Ивановна. Поломать на дольки?

Таня, посмотрев на Дубова, покачала головой.

— Илюша, оставь, она сама, ей понравилось их отделять друг от друга. В наше время никто не слышал о таких диковинках. Огурцы, морковь, лук, свекла. Вишни и яблоки и то не у всех были. Привыкнет, банан её пока не впечатлил, завтра ананас попробуем.

— Лиза, не куксись, — обнял жену Седлер. — Она быстро догонит. Татьяна Ивановна, попробуйте, вот то мясо с луком под сыром и майонезом, очень вкусно. Вам понравится.

— Идите, ребятки, отдыхайте пока с дороги. Я тут сам. Мы поужинаем, телевизор посмотрим.

— Пап, я могу покормить маму сама.

— Лиза, завтра, а сейчас, Илья, веди, её в ваши апартаменты. И спокойной ночи.

Дождавшись их ухода, он подсел к ней на кровать. Подложив подушку за её спину, поставил поднос на колени.

— Давай потихоньку, не торопись, мясо я тебе порежу на кусочки, смотри, как я это делаю. А теперь берёшь и накалываешь каждый кусочек на зубчик вилочки. Пробуй. Ничего страшного в том, что соскочил, сразу и у меня не получалось. Привык в лагере, всё ложкой есть, не легко было переучиваться. Видишь, получилось, — поцеловал он её в уголок губ, слизнув испачкавший их соус.

— Илюша, ты сам поешь, ты же с работы, голодный.

— Пожалуй, помогу тебе, съем кусочек, а ну, положи мне в рот. Илья прав вкусно. Давай делиться будем один тебе, один мне. Накалывай. Неси. Отлично. Ой, не поймал, ускакал, — смеялся он неудаче, обнимая её.

Лиза, подслушивающая за дверью, терялась в догадках, что там происходит такого, над чем они смеются.

— Кончай шпионскую деятельность и пошли отдыхать, — пробовал вразумить её муж.

— Смеются.

— Прикольно. Смеются, не плачут. Он знает, что делает. Лучше его эту женщину не знает никто.

— Илюша, она моя мать.

— Она его женщина и жена. Пошли добровольно или я применю силу.

— Примени, может мне тоже хочется, чтоб ты со мной так же, как отец с мамой нянчился.

— Чего проще, — поднял он её на руки, посмеиваясь. — Надо было давно прикинуться несчастной. Мужик, пока гром не грянет, лоб не догадается перекрестить. Малышка, любовь моей матери, льющаяся у неё аж из ушей и твой отец, щебечущий с Татьяной Ивановной, вдохнули в твою головку романтические нотки. Пошли разбираться.

Живым живое

С утра, покормив мать и раздав наставления мужу и домработнице, Лиза унеслась по магазинам, выполнять поручения отца. Купила всё, что пожелал он и, что посчитала нужным сама. Взяла парочку костюмов, примерив на себя, но взяв на размер меньше. Плащ, ночные сорочки, халатики, домашний костюмчик, кофточки и нижнее бельё тоже заняли своё место в её объёмных пакетах. Туфли и босоножки брала по себе, нога одного размера оказалась. Разложив покупки перед матерью на кровати, демонстрировала, на что убила сегодня день. Таня, что б не обидеть дочь, щупала, дивный материал, вертела необычной формы туфли и улыбалась. Лиза так старается. Но неужели я всё это на себя одену. А нижнее бельё вообще не такое, что шили в молодости они себе сами. Воздушное, кружевное, красивое. На него только смотреть, а не носить. Хотя им там с Ильёй на Затоне, было всё равно по большому счёту, что на них одето. Не замечали ничего, любили душой. На Илье грязный ватник, сам худой, чёрный, а для неё краше его не было никого. Кто бы знал, что из него такой мужик получится привлекательный. Как красиво он сейчас одет, хорошо пахнет. Подумала: «Надо бы поинтересоваться, кем он работает, но боязно, важный такой. Потом у Лизы спрошу». Только, когда он снимает с себя этот дорогой костюм, вешая в шкаф на вешалку, и ложится рядом с ней, становясь прежним Илюшкой, ей с ним легче разговаривать и понимать.

Лиза, перегладив одежду мамы, повесила её к отцу в шкаф, туда же отправились и туфли. Но ещё две недели пробежало, прежде чем она смогла, вставая с постели, садиться со всеми вместе за стол, смотреть телевизор и просто бродить по комнатам. Она щёлкала кнопки каналов и удивлялась. Жизнь давно улетела вперёд, а она добровольно замкнувшая себя в четырёх белых стенах, осталась там, в том прошлом, с одним громкоговорителем на стене, времени сталинской эпохи. Старания семьи не ушли в песок. Таня возрождалась. Она делала попытки вступать в разговор с дочкой и зятем. Ей уже было интересно, когда приедет Тимофей с Лизой, и она познакомиться с внуком.

Седлер скатал в Калинин до академии, узнал расписание занятий и получил информацию об обещанном общежитии. И вечером вернувшись в Москву, рассказывал, уплетая на кухне ужин, о перспективах бытия, ожидающих его семью.

— Двенадцать метров, общая кухня и соответственно места пользования тоже общие. — Со вздохом «обрадовал» он жену.

— Сколько семей в этой банке закрыто? — посмеивался Дубов.

— Шесть, семь, как повезёт.

— Какой кошмар, это ж ты так-то нагишом, как дома не побегаешь. И душа, как я понял, опять же нет. В раковине плескаться придётся. Ай, я, яй.

— Папуля, не трави Илюшу, не трогай его самое больное место. Вечно ему жарко и душно. Как он там приспособиться…