Жена нелегала - Андрей Остальский

Данилин выразил сомнение в такой возможности, протянул ей в качестве замены стакан воды, а про себя подумал: «Англичанка остается англичанкой!»

— Мне очень не хочется верить вам, Лиза. Но, видимо, придется. Мне… трудно сейчас все… соизмерить… понять…

— Трудно поверить, говорите… А представить вы себе можете, что это такое — увидеть любимое, такое знакомое, такое родное лицо… Лицо, о котором мечтала и уже не мечтала… после стольких лет… увидеть его таким… С идиотской бессмысленностью в глазах… С мычанием этим… и… и… — теперь Лиза уже не скрываясь плакала. — С кошмарной ухмылкой олигофрена. Пустые глаза в разные стороны разбегаются, губы кривятся, слюна течет. Это он так улыбнуться пытается. Это вместо той, его знаменитой, бесподобной, единственной улыбки… Все черты те же, но складываются они в… в…

Лиза больше не могла говорить. Она встала и пошла в ванную.

Данилин сидел в оцепенении и боялся посмотреть на Джули. И все-таки посмотрел — беспокоился, не в обмороке ли она опять. Но нет, сидела прямо, пила воду мелкими глотками. Глядела ровно перед собой. «Все, больше она ни плакать, ни терять сознания не будет… Взяла себя в руки… открыла в себе старый английский ген жесткой верхней губы». Откуда пришло к нему это понимание, Данилин даже не мог бы сказать. Но был уверен, что это именно так.

Наконец Лиза вышла из ванной. Глаза у нее были красные, но сухие. К груди она почему-то прижимала какой-то предмет — блокнот, что ли? Откуда она его взяла и зачем он ей понадобился, меланхолично подумал Данилин. Меланхолично потому, что и на нем события ночи уже отразились. Он вроде бы начинал грезить наяву. Все происходящее воспринималось как-то… отрешенно, что ли, и он ощущал себя персонажем приснившегося под утро кошмара. И озноб его какой-то вдруг вдобавок достал…

— Вы, конечно, хотите сказать, что это я во всем виновата, — сказала вдруг Джули ровным голосом. — Для этого ведь все и затеяли. Не так ли? Скажите честно… Вам надо мне мою вину втереть под кожу поглубже…

Лиза стояла теперь у стены, рядом с окном, и пристально смотрела на Джули. Это был странный взгляд. Нет, это не ненависть, решил Данилин. Но какое-то сильное, сложное чувство, для которого он не мог подобрать определения. Какое-то грустное, отчаянное торжество в нем было. Она кивнула.

— И вы хотите, чтобы я признала свою вину? — продолжала Джули. — Я понимаю… Ну что же… Вы правы. Я готова это сделать. Признаю. Да, это я поставила Карла перед невозможным выбором: или я и Шанталь, или его шпионаж. Я видела, как труден ему этот выбор. Но не понимала почему. Он-то знал о последствиях, но говорил о них слишком буднично, с усмешкой… Я не принимала их всерьез. Да, я виновата. Но, видит Бог, я не ведала, что творила! Откуда мне было знать? Я из другого мира. Для меня это были какие-то странные, глупые ковбойские игры, не имеющие отношения к реальности.

— Неужели вы были настолько наивны?

— Да, представьте себе! Я понимаю, что вам в свою очередь трудно это понять. Не знаю, как в России, но на Западе подавляющее большинство нормальных людей живет, не имея понятия об этих темных глубинах. О вашей преисподней. О том, что там творилось и, может быть, творится до сих пор. И слава богу! И не надо нам этого знать!

— Невежество — это не свобода, — пробормотала Лиза.

— Невежество? А зачем человеку нужно такое знание? Я теперь, по понятным причинам, из-за Карла, начиталась и Бэррона, и Найтли, и Эндрю, не говоря уже о Ле Карре. Все прочла! И что? Я пришла к выводу: разведки бесполезны, от них один только вред. И обществу, и государствам, и тем более несчастным людям.

— Боюсь, что вы не вправе судить… Пара прочитанных книжек не делает вас экспертом. Современное государство не может…

— Да слышала я эту теорию про государство… По-моему, это политикам нужно для манипулирования обществом и для укрепления своей власти, а остальное — миф. Вот возьмите «холодную войну».

Столько денег и сил потрачено с обеих сторон в этой бессмысленной шахматной партии. Набирали-набирали очки по всему миру. Из кожи вон лезли. Вербовали и перевербовывали. Двойники и тройники. Затейливые дезинформации. Головоломные комбинации. Целая гигантская индустрия шпионажа работала. Пожирая огромные средства. Переламывая и перемалывая людей. И что, где результат? Пшик? Все кончилось ничем!

— Ну почему ничем? Вы победили…

— Но только не благодаря разведке! Она-то все занималась тем, что раздувала мощь СССР, сбивала политиков с толку. Впрочем, политики сами этого хотели: видеть угодную им реальность, а разведка им в этом помогала. И так, кстати, всегда и везде бывает… А когда СССР рухнул и оказалось, что этого никто не предвидел, что все блистательные разведки величайшее событие это проворонили, прошляпили, самым замечательным образом проспали, что тогда произошло? А ничего! Умылись и пошли дальше! Блистательно бороться с новыми опасностями. И выбивать новые бюджеты.

— Вы, я вижу, трезво оцениваете недостатки западных спецслужб, — сказала Лиза.

— Ну уж про ваши я и не говорю! Один Афганистан чего стоит! А Польша? А общая оценка соотношения сил в мире? Полный провал!

— Не более, чем у вас. С Ираном ошиблись, исламские движения проворонили. Ну и про СССР вы сами уже сказали…

— Но мы, по крайней мере, до такого не додумались, чтобы нелегалов из людей лепить! Гениальных мутантов. Для которых нормальная жизнь невозможна. И для чего? Чтобы воровать какие-то секреты, то ли настоящие, то ли придуманные, но в любом случае идущие на потребу дня… на то, чтобы поддержать мнение господствующей фракции в Политбюро… и устаревающие уже через несколько лет… И никому потом не нужные!

— Что вы в этом понимаете… У вас нелегалов не было только по скупости, потому, что для вас это было слишком дорого.

— Ну да, а вы денег не считали!

Кажется, на этом обе женщины выдохлись. Сидели нахохлившись, не глядя друг на друга. Дулись.

«Последняя дуэль «холодной войны», — сонно подумал Данилин.

Но Джули собралась с силами и снова кинулась в атаку.

— И знаете что? Карл был слишком умен, слишком талантлив и неординарен, чтобы мыслить стереотипами своей профессии. Он чувствовал, что здравый смысл на моей стороне, поэтому и сделал то, что сделал!

Лиза разозлилась еще больше. Заговорила громким, шипящим шепотом.

— Он сделал то, что сделал, потому что был влюблен в меня! А вы меня ему заменяли. Вы были дублер. Подделка под оригинал. Но для него было — лучше копия, чем ничего… А потом стали угрожать, что себя — меня — у него отнимете. Во второй раз! Вы поставили его в ситуацию невозможного выбора. Поэтому он и повел себя неадекватно. Вы во всем виноваты!

Джули вскочила, сжала кулаки. «Неужели драться будут, а мне их разнимать придется? Этого только не хватало», — думал Данилин. Но женщины остались стоять друг напротив друга. Не придвигаясь ни на шаг ближе, будто между ними стоял невидимый барьер.

Потом Джули вдруг села за стол. Сказала:

— Конечно, если бы я знала, чем дело кончится, я бы закрыла глаза на все. Пусть бы себе шпионил. Какая разница? Все это неважно, совершенно бессмысленно. Пустая игра. Ну и пусть бы играл. Наплевать. А семья цела была. И он был бы цел.

Потом без всякого перехода спросила:

— Вы же врач… Смогли вы как-то Карлу помочь?

— Когда я его забрала, — как ни в чем не бывало отвечала Лиза, точно не было только что обмена колкостями и оскорблениями, — он был почти как овощ. Вы видели фильм «Пролетая над гнездом кукушки»?

— Я книгу читала — Кена Кизи.

— Ну, значит, имеете представление, что было с главным героем в конце. Вот и Юра стал таким.

Джули закрыла лицо руками.

— Беда в том, что не могу добиться, что они с ним конкретно делали. Пыталась узнать. Отца умоляла помочь. Нет — ни в какую… Но так, постепенно, на ощупь начинаю что-то понимать. И есть небольшой прогресс. Он уже одевается, раздевается. Ходит по городу. Знает, как улицу переходить. Еду может положить себе в тарелку сам. Понимает простейшие задачи. Речь полностью поражена — это уж они расстарались. Читать и писать тоже не в состоянии. Но получается даже с ним общаться. В некотором роде. И главное — лицо теперь не такое уж бессмысленное. Ухмылки идиота больше нет. Но и никакой улыбки. Просто полное безразличие ко всему. Знаете, как бывает при тяжелых формах аутизма? Отсутствуют любые эмоциональные реакции. А если они есть, то запрятаны внутрь и никак на поверхности не проявляются.

Говоря все это, Лиза вдруг открыла блокнот, быстро написала что-то, протянула Данилину. На листке аккуратным почерком отличницы пятого класса было написано: «Хотите его увидеть?»

Данилин тут же вышел из полусонного состояния. По спине побежал холод. Своим жутким, отвратительным почерком настрочил ниже перевод. Показал Джули.