Жена нелегала - Андрей Остальский

— Знаете, когда он подал в отставку, отказался работать дальше, то это в принципе должно было рассматриваться как дезертирство. Он же офицер! Он их, конечно, уверял, что не выдаст никаких тайн, и я уверена, слово сдержал, не выдал. Ни слова, ни полунамека. Ну вам он кое-что рассказал, наверно, в рамках того, на что имел санкцию… Но о сути того, что он практически делал, ни слова же не сказал, не правда ли?

— Да я и не хотела ничего об этом знать!

— И тем не менее. Формально он был дезертир, предатель. Были люди, настаивавшие на заочном трибунале. С последующей посылкой команды в Англию для приведения приговора в исполнение. Находились и такие, в отделе административных органов ЦК КПСС, кто говорил: нет, чтобы никому повадно не было, надо его похитить, привезти в Москву, судить, а потом сжечь живьем в крематории, как Пеньковского. Или как генерала Полякова — про обоих такие слухи ходили, но я что-то сомневаюсь… То есть их сожгли, но после того, как расстреляли. Ну, мой отец, да и сам Андропов, совсем не были заинтересованы в такой постановке вопроса. Это ведь и по их репутации удар был бы сильнейший. Юра был звезда нелегальной разведки, орденоносец. Политбюро известен — под псевдонимом, разумеется. Поэтому дело повернули так: как могло такое случиться с разведчиком-нелегалом, высоким профессионалом? С человеком, который готовился к своей миссии всю жизнь, из которого десятилетиями лепили супермена и супершпиона, и вылепили. И который великолепно работал, был много лет на особом счету и все такое прочее. Вот с какой стати вдруг такой человек может взять и отказаться выполнять приказы? В отставку, видите ли, подать? Зная прекрасно, что в его профессии никаких отставок не бывает никогда? Не перекинулся к врагу — такое при некоторых обстоятельствах случалось в истории. Но просто вот так взять и возжелать обычной обывательской жизни в английской глухомани? С женой и дочкой, видите ли, обитать на морском берегу? Ответ очевиден, не правда ли? Вот вы, Джули, встаньте на их место и скажите: разве вам он не ясен?

— Нет, — жалобно отвечала Джули, — совсем не ясен… Я слишком далека от этого странного мира, который вы описываете… Я до встречи с Карлом считала, что ничего этого вообще не существует. Что все это писатели и киношники выдумали. Мне иногда и сейчас кажется, что это фильм. Только я почему-то внутри. Так что — нет, ничего мне не ясно и не понятно!

Лиза поморщилась. Потом даже фыркнула. Видно, подумала, что Джули лицемерит. В английском стиле отказывается признать очевидное.

— Да ясное дело: такого не сделает человек, находящийся в здравом уме! Это возможно только при психической болезни. Заручились поддержкой дружественных психиатров, я даже догадываюсь, каких именно… Вообще, психиатрия тогда тесно была с КГБ связана. Раскопали и особое мнение какого-то невропатолога, который возражал против направления Юры на оперативную работу за рубеж. Находил у него склонность к депрессии. Ну, естественно, признаки были — это ведь происходило как раз в то время, когда нас заставили расстаться. Только этим мнением пренебрегли — думали, с глаз долой — из сердца вон, а заодно и из головы депрессивную занозу удастся вырвать. Более того, оказалось, что один из Юриных дедушек застрелился на почве депрессии. А значит, ген есть такой зловредный. Короче говоря, объявили его психически больным. Оставлять сумасшедшего во главе нелегальной резидентуры невозможно. Разрешить ему жить за рубежом просто так, частным лицом, со всеми страшными тайнами в голове, тоже, разумеется, никак нельзя. Не говоря о том, какой прецедент создается опасный… В общем, Политбюро вынесло постановление: репатриировать насильственно и провести психиатрическую экспертизу в СССР. Денег не пожалели, а сил тем более. Была осуществлена дорогущая, очень сложная операция, в ходе которой Юру похитили и вывезли на родину через моря и континенты. Думаю, десятки людей были задействованы.

— Делать больше нечего было вашей разведке, что ли? — не выдержала Джули.

Но Лиза подняла руку: стоп! Сказала:

— Я хочу вам, Джули, задать важнейший вопрос. Ради которого я, может, и пришла сюда сегодня. Скажите, только очень честно: с вашей точки зрения, здоров ли был Юра в момент похищения? Или все-таки были признаки болезни? Потому что, признаюсь, мне до сих пор не дает покоя: как в голову ему могло такое прийти? Нет, в то, что шпионить надоело, тем более альфонсничать, что семейной жизни захотелось, что дочь безумно полюбил, которая, кстати, так сильно на нас с вами похожа… в это все я легко могу поверить… То есть мотивация поступка мне понятна. Верю, что ему все обрыдло и до смерти захотелось уйти из шпионов. Но как он, умнейший и опытнейший человек, не понимал, что ему никак, ну ни при каких условиях этого сделать не дадут? Что его скорее уничтожат…

— Он все понимал. Он боялся. Говорил вот этими же словами: невозможно поверить, что разрешат. И все же… Вспоминал какого-то… Орлов? Орлафф?

— Ну да, был такой знаменитый невозвращенец Александр Орлов, до войны еще. Тоже одно время нелегальным резидентом в Англии работал. Он остался жить на Западе, но секретов не выдавал. А знал он много чего — и про Кима Филби, и про то, куда испанский золотой запас подевался, и личные тайны вождя тоже знал. Сталину сообщил: если попытаетесь тронуть меня или моих родных, сразу все выложу. Вот он вроде уцелел, его не тронули, не убили, не похитили. Когда директор ФБР Гувер узнал, что на американской территории в качестве частного гражданина лет пятнадцать проживает чуть ли не главный советский нелегал, при этом сбежавший от Сталина, ему чуть дурно не стало. Но если Юра думал, что он может стать новым Орловым, то это была очень наивная идея. Не те времена. Не те проблемы. Орлов был участником крупных сталинских игр, теперь все совсем другое…

— Ну, он и сам так говорил, — сказала Джули. — Что исключение Орлова лишь подтверждает правило. Но вообще, никаким сумасшедшим он не был. Ручаюсь вам. Клянусь! Чем хотите! Депрессия некоторая — да, ведь так свою жизнь перевернуть, рисковать тем, что будешь на родине объявлен предателем — от этого кто угодно загрустит. И страх был — прежде всего за нас с Шанталь — безусловно. Но, по мне, все это как раз признаки нормальности! Никаких патологий, неадекватности, паранойи, маний — да нет, не было этого ничего и в помине. У меня, кстати, сосед психиатр. Дэвид Бернс. Очень даже с Карлом дружил. И ничего ненормального, патологического в нем не замечал. Как раз как-то сказал по какому-то поводу: удивительно нормальный и трезвомыслящий человек! Так что насчет безумия, это полнейшая ложь!

— Я тоже так думала. Вы меня не очень удивили. Но я надеялась…

— Что значит, надеялась? Вы надеялись, что Юра сошел с ума? — теперь привстала Джули — от негодования.

— Успокойтесь, не возмущайтесь, сейчас вы поймете, что я имею в виду, — сказала Лиза. — Знаете, его как-то очень сильно лечили от его предполагаемого заболевания. Которого, по вашим словам, не было… Так залечили, что от Карла, которого мы с вами любили, очень мало осталось…

— Ему что… лоботомию сделали?

— Ну нет, зачем же? Это в ваших, варварских странах лоботомию до сих пор иногда делают… А в СССР она запрещена с пятидесятого года. Товарищ Сталин предпочитал «затылкотомию» — жах, одну пулю в затылок, если что не так. И порядок. Куда как гуманней. Но вы знаете что? Вполне возможно, что товарищ Сталин был прав…

— Да что же вы такое говорите, Лиза?

— То говорю, что после «лечения» Юра перестал быть Юрой. Я знаю, кто этими делами занимался в лаборатории. Нашла бы — убила бы собственными руками… Задача была: сделать навсегда максимально покорным. Убрать большую часть взрослой памяти, чтобы все тайны забыл. И затруднить общение. Результат превзошел все ожидания. Когда я его здесь, в Киеве, нашла в санатории для дебилов, он не только не говорил, но и ходить не мог. Он даже обслуживать себя не мог толком — санитары его за это ненавидели и над ним издевались! Били, ну и все, как полагается в психушках. Я думаю, если бы не я, он недолго протянул бы…

Джули немало потрясений перенесла за свою жизнь, и особенно за последние дни и часы. Но это, видимо, превзошло все остальное. Ну и накопилось, наверно. Количество перешло в качество. Она упала в обморок. Вернее, осела грузно в кресле и несколько минут, пока Данилин суетился вокруг нее, прыскал водой, примеривался делать искусственное дыхание, не подавала признаков жизни. Но потом задышала. Как раз тогда, когда встревоженная Лиза уже предлагала вызывать «Скорую». А Данилин ворчал в ответ: ну что же вы так, ну надо было ее как-то подготовить…

— Давайте отнесем ее на диван, — предложил Данилин.

Но Джули выпрямилась, зашевелилась. Сказала:

— Как вы думаете, Алексей, чашки чая нигде мы сейчас заказать не можем?