«Если», 1998 № 09 - Журнал «Если»

Света, Светлана, ты хотела узнать, где наши барьеры, где граница, на которой мы должны остановиться, сражаясь с Тьмой… Где ты сейчас, посмотри и все поймешь…

Только нет никого вокруг, ни Темных, что выли бы в восторге, наслаждаясь дуэлью Светлых, ни наших, что могли бы помочь, навалиться, скрутить Максима, прервать наш смертельный сумеречный танец. Только неуклюже поднимающийся пацан, будущий темный маг, и неумолимый палач с окаменевшим лицом — незваный паладин Света. Причинивший зла не меньше, чем дюжина оборотней или вампиров.

Я сгреб холодный туман, струящийся сквозь Сумрак. Позволил ему всосаться в пальцы. И влил чуть больше силы в правую руку.

Белый огненный клинок вырос из ладони. Сумрак шипел, сгорая в собственном детище. Я поднял белый меч, страшное и неумолимое оружие.

Максим замер.

— Добро, зло, — я почувствовал, что губы мои искривились в судорожной гримасе. — Иди ко мне. Иди, и я убью тебя, будь ты хоть растрижды Светлым….

Содрогнулись бы маги, добрые и злые, впервые увидев возникающий из Сумрака огненный клинок.

А он просто пошел на меня.

Он шел спокойно, не обращая внимания на белый меч. А я ждал, удивляясь тому, как легко мне удалось выговорить то, что я и помыслить не мог и не хотел.

— Все не так… — успел сказать я.

Потом деревянный кинжал вошел мне под ребра.

Далеко-далеко в своем логове глава Дневного Дозора Завулон зашелся в смехе. Но эта картина истаяла, сменившись другой, такой же исполненной лжи…

Я рухнул на колени, потом — навзничь. Прижал ладонь к груди. Было больно, пока только больно. Сумрак возмущенно затрепетал, почувствовав живую кровь, и стал меняться.

Как обидно-то…

Светлане некого будет спасать. Она пройдет свой путь, долгий и великий… хотя и ей однажды предстоит войти в Сумрак навсегда.

Гесер, а ведь ты это знал? На это и надеялся?

Мир снова обрел краски. Темные, ночные краски — Сумрак недовольно выплюнул меня, отверг. Я полусидел-полулежал, зажимая кровоточащую рану.

— Почему ты еще жив? — спросил Максим.

У него снова была обида в голосе, он разве что губы не надул.

Я чуть было не улыбнулся, но боль мешала.

Он уставился на кинжал, неуверенно замахнулся…

В следующий миг Егор оказался рядом. Встал, заслоняя меня от Максима. Вот тут боль не помешала мне засмеяться.

Будущий темный маг спасал одного светлого от другого!

— Я жив, потому что твое оружие грозит лишь Тьме, — сказал я.

В груди нехорошо булькало. Кинжал не достал до сердца, но разорвал легкое.

— Это оружие Тьмы. Против меня оно — не больше чем щепка… Но все равно больно.

— Ты Светлый, — сказал Максим.

— Да.

— Он Темный, — кинжал неторопливо нацелился на Егора.

Я кивнул. Попытался оттолкнуть мальчишку в сторону, тот упрямо мотнул головой и остался стоять.

— Почему? — спросил Максим. — Ты Светлый, он Темный… — А кто тогда я?

— Ты дурак, — прохрипел я.

— Нет! Полагаю, ты будущий Инквизитор, — раздалось из-за моей спины. — Талантливый, беспощадный, неподкупный Инквизитор.

Я скосил глаза назад и сказал:

— Добрый вечер, Гесер.

Шеф участливо кивнул мне. Светлана стояла за его спиной, лицо у нее было белее мела.

— Ты потерпишь минут пять? — спросил шеф. — Потом я займусь твоей царапиной.

— Куда денусь, — согласился я.

Максим смотрел на шефа — остановившимися, полубезумными глазами.

— Тебе не следует бояться, — сказал ему шеф. — Да, обычного браконьера Трибунал бы казнил. Слишком много на твоих руках Темной крови, а Трибунал обязан беречь равновесие. Но ты великолепен, Максим. Такими не разбрасываются. Ты возвысишься над нами, над Светом и Тьмой, и неважно, с какой стороны ты пришел. Только не обольщайся… это не власть. Это каторга. Кстати, выбрось свой ножик!

Максим швырнул деревяшку на землю, словно она жгла ему пальцы.

— Светлана, ты выдержала, — шеф посмотрел на девушку. — Третий уровень силы. Вне всяких сомнений.

Я оперся на Егора и попытался подняться. Мне очень хотелось пожать шефу руку. Он опять сыграл по-своему. Использовал всех, кто подвернулся под руку, всех обставил и обыграл-таки Завулона.

— Но… — Максим попытался что-то сказать, замолчал.

На него тоже свалилось слишком много событий. Мне вполне были понятны его чувства. Много позже он поймет, что ему предстоит. Будет ли благодарен шефу, не знаю, но никогда не забудет, как Светлые спасли его, возвысили… О, Гесер!

— Я был уверен, Антон, абсолютно уверен, что и ты, и Светлана справитесь, — мягко сказал шеф. — Самое страшное для волшебниц такой силы — потеря самоконтроля, размывка критериев в борьбе с Тьмой, поспешность или, наоборот, нерешительность. Эту стадию обучения никак нельзя затягивать…

Светлана осторожно подхватила меня под руку. Глянула на Гесера — и на миг ее лицо исказилось яростью. Неужели она сразу поняла, что именно прятал шеф за этими красивыми словами? И что она тут вовсе не причем, а средоточие интриги в ином…

— Не надо, — сказал я, стараясь, чтобы голос мой звучал искренне. — Света, не надо. Он ведь прав. Я сегодня это понял… впервые понял, где граница в нашей борьбе. Не сердись. А это, — я отнял ладонь от груди, — всего лишь царапина. Мы же не люди, мы гораздо прочнее.

— Спасибо, Антон, — сказал шеф и перевел взгляд на Егора: — И тебе, малыш, спасибо. Живи пока…

Мальчик сделал было шаг к шефу, но я схватил его за руку. Ляпнет сейчас невпопад, а вернее, слишком близко к истине — и конец ему. Сложность этой игры выше его понимания!

— Я об одном жалею, Гесер, — сказал я, не глядя ему в глаза и криво улыбаясь. — Только об одном. Что здесь нет Завулона. Что я не увидел его лица в тот момент, когда вся игра Темных провалилась.

Шеф ответил не сразу. Мне даже показалось, что ему трудно выговорить горькие слова правды:

— Завулон здесь ни при чем, Антон. Ты уж извини.

Хотя бы из вежливости я мог изобразить удивление. Но не стал. Только посмотрел ему в глаза и медленно кивнул.

Критика

Владислав Гончаров

Русская фэнтези — выбор пути

В декабре прошлого года журнал опубликовал статью польского писателя Анджея Сапковского, посвященную экспансии жанра фэнтези в славянские страны. Сегодня тему продолжает петербургский критик.

Одно из определений фэнтези (F) гласит — это литературное направление, которое, в отличие от материалистической научной фантастики, описывает мироздание с позиций объективного идеализма. Или, выражаясь человеческим языком, в основе любого из F-миров лежит акт творения — бога, дьявола или заезжего демиурга. Главное последствие такого акта: сотворенный единым разумом мир неизбежно должен иметь единую систему ценностей, унитарную систему этических координат — то есть в нем обязаны присутствовать некие абсолюты. Отсюда практически неизбежные в F-мире персонифицированные или имперсонифицированные Добро и Зло (с заглавных букв!), а равно и средневековое представление об устройстве мира, в основе и начале которого лежит Слово.