Феникс в огне - М. Роуз

— Почему именно сейчас? Произошло что-то еще?

— Да, но все это очень странно. Я не могу разобраться, но это важно. Понимаете, Джош, умер один человек.

— Кто?

Рейчел молчала. Райдер ждал. Она смотрела ему в лицо, приковав к нему свои ясные темно-синие глаза.

— Кажется, я сама. По-моему, это я умерла.

ГЛАВА 60

Рим, Италия. 1884 год

После убийства Уоллеса Нили все изменилось.

Игривый возлюбленный, водивший Эсме в полночь купаться, усыпавший ее постель лепестками роз и приводивший солиста театра «Ла Скала» петь для нее серенады, исчез, сменившись возбужденным фанатиком, которого охватила мания скупать произведения искусства. В течение последней недели, проведенной в Риме, они с Блэки побывали в десятках лучших художественных салонов города. Он приобрел полотна кисти Боттичелли, Рембрандта, Тинторетто и Веласкеса.

Сначала Эсме думала, что Блэки покупает все эти сокровища, чтобы возместить потерю того, другого, однако он упорно отказывался говорить с ней о своих новых приобретениях. Ей казалось, что его перестала интересовать история шедевров, отныне принадлежащих ему. Эсме спросила, зачем он тратит целое состояние на произведения искусства, если теперь они не имеют для него никакого значения. Блэки ответил, что это хорошее вложение денег. Она понимала, что он очень переживает по поводу ограбления и убийства, и со страхом думала о том, какой будет реакция членов клуба «Феникс», когда он им все расскажет. В конце концов, Блэки отправился в Рим исключительно для того, чтобы наблюдать за ходом раскопок, и не справился с этой задачей.

Эсме испытала облегчение, когда Блэки наконец сказал, что он собирается заказать билет на пароход, и предложил ей отправиться вместе с ним. Она была рада поскорее покинуть Рим. Пребывание в Италии перестало доставлять ей радость. Эсме тревожилась о брате и скучала по матери. Ночами ее терзали кошмарные сны про убийство археолога. С уроками живописи дело обстояло неважно. Учитель оказался далеко не таким квалифицированным, каким должен был быть. Эсме больше нравился художественный колледж в Нью-Йорке. Но хуже всего было то, что у нее по спине пробегал холодок, ей становилось немного страшно каждый раз, когда Блэки к ней прикасался.

Путешествие через Атлантику было назначено на следующую неделю.

Как только корабль вышел в море, Эсме несколько воспрянула духом. Скоро они будут дома.

Вечером на второй день пути, когда они уходили с ужина, Блэки ее удивил.

— Перед отъездом я купил в Риме для тебя подарок. Хочешь посмотреть?

— Конечно.

Несмотря на все последние тревоги, Эсме почувствовала любопытство.

Они вернулись в каюту. Блэки достал маленький золотой ключик и отпер один из трех чемоданов. Он порылся среди одежды, развешанной на плечиках, отыскал и извлек аккуратно завернутый плоский прямоугольный пакет шириной приблизительно два с половиной фута и высотой почти четыре фута.

Блэки взял перочинный ножик с перламутровой рукояткой, перерезал веревки и вспорол бумажную обертку, под которой оказался другой пакет, уже из хорошей бумаги. Он предложил Эсме развернуть его.

Она с детства страстно увлекалась искусством и знала, что в мире существуют сотни тысяч живописных полотен. Ее учитель как-то сказал, что из всего этого великого множества по-настоящему захватывают дух лишь несколько десятков тысяч. Настоящими же шедеврами можно назвать только несколько тысяч. Редчайший талант, умение простыми кистью и красками воссоздать жизнь можно увидеть всего только в какой-то сотне, максимум в паре сотен картин. Мало кто смог отобразить мгновение человеческого страдания, безумия или бесконечной радости и предложить его в качестве зеркала, показать человеку, каким жестоким, восхитительным, страстным и совершенным он может быть. Лишь нескольким десяткам живописцев удалось заставить зрителя на какое-то время забыть о том, что он видел перед собой не плоть и кровь, что угольно-черные глаза не смогут моргнуть, розовые губы не способны раздвинуться.

Одним из них был Караваджо. Поэтому Эсме решила, что картина, которую она видела перед собой, несомненно должна была принадлежать его кисти.

На ней был изображен молодой и чувственный бог. Эсме узнала его по другим картинам мастера, которые изучала на уроках живописи. Вакх излучал буйное веселье. От него так и веяло сладострастием и развратом, наслаждением и обманом. Кисти винограда, висящие над плечом бога, были такими настоящими, что Эсме показалось, будто одну из них можно сорвать и съесть. Улыбка Вакха была такой похотливой, что у нее не было сомнений в том, что он вот-вот подмигнет с холста.

Все краски каюты моментально втянулись в водоворот энергии, исходящей от полотна. Эсме еще никогда в жизни не приходилось прикасаться к чему-то настолько поразительному. Она ахнула, давая выход своим чувствам, и Блэки одарил ее первой искренней улыбкой с той ночи, когда был убит Нили.

— Какое сокровище!

— Ты, моя драгоценная, даже не представляешь этого.

Глаза Блэки сверкнули, наполнились знакомым хитрым блеском, который затмил собой сюрприз другого рода — приглашение к сексу.

Он взял ее за руку. Это была не ласка, не извинение, а приглашение на вечер похоти и разврата, который пришелся бы по вкусу богу, изображенному на холсте.

Эсме потерялась в собственных чувствах. Она до сих пор никак не могла забыть ту истинную душу Блэки, которую ей удалось мельком увидеть в Риме. Но разве сейчас, возвращаясь домой, он не стал другим, гораздо лучшим?

На глазах у Вакха, написанного рукой Караваджо, Блэки привлек молодую женщину к себе и прошептал ей на ухо, что желает видеть ее обнаженной. Он сказал, что хочет увидеть, как ее кожа покроется от холода мурашками, а потом вспыхнет огнем.

Его затвердевшее достоинство вжалось Эсме в бедро. Она предположила, что они займутся любовью прямо здесь и сейчас, разделась и устроилась в шезлонге так, как хотел Блэки, чуть раздвинув ноги и склонившись набок, лицом к нему. Он вернулся к картине, но то, что произошло дальше, было начисто лишено какого-либо смысла.

Блэки извлек холст из затейливой резной рамы и отставил его в сторону, будто ему не было никакого дела до картины Караваджо! Затем он снова взял перочинный нож, вставил лезвие в один из стыков рамы, освободил соединение, перешел к следующему, затем еще к одному.

— Что ты делаешь?..

— Не суетись. Лежи и смотри.

Блэки разобрал позолоченную раму и принялся тщательно изучать каждую планку, нажимать, постукивать, ощупывать. Наконец ему удалось найти то, что он искал. Блэки прикоснулся к маленькому пазу, затем кончиком ножа выкрутил деревянную заглушку.

Заскрипела пружина, открылся тайник.

Он просунул внутрь два пальца, вытащил белый бумажный пакетик, развернул и раскрыл его.

Изумруд сиял, затмевая своим великолепием позолоченную раму и сочные масляные краски. Блэки снова залез в тайник, вытащил второй пакетик, достал из него сапфир, потом еще один, затем снова два изумруда и наконец рубин.

Это были те самые камни из гробницы, которые Эсме мельком удалось увидеть в окно той ночью, когда Нили был ограблен и убит.

Она боялась дышать.

Блэки не стал собирать раму. Небрежно, словно мальчишка, сжимающий горсть камушков для игры в вышибалки, он взял драгоценные камни, тряхнул ими, не отрывая взгляда от молодой женщины, и они застучали, словно игральные кости.

— А теперь лежи спокойно.

Напевая какую-то мелодию, Блэки нагнулся к Эсме и кончиком пальца нарисовал у нее на теле шесть невидимых крестиков. Затем он стал брать камни по одному и укладывать их в ряд, начиная с впадины в том месте, где встречаются ключицы, по ложбинке между грудями, еще один на пупок и три вниз, следуя за изгибом бедра.

— Не шевелись, — прошептал Блэки.

Он схватил с ночного столика серебряное овальное зеркало и направил его так, чтобы Эсме стало видно собственное тело, украшенное драгоценными камнями.

Теперь она уже окончательно перестала что-либо понимать.

«Откуда у него эти камни? Почему они были спрятаны в раму?»

— Смотри! — приказал Блэки.

В зеркало Эсме видела камни, сверкающие у нее на коже.

Блэки взял рубин и поднес его к свету.

— Сейчас я поднесу этот камень к твоим губам, и мы займемся любовью. Если ты не произнесешь ни звука и сможешь удержать рубин там, куда я его положу, что бы я с тобой ни делал, то он станет твоим. Я уверен в тебе. Как бы приятно тебе ни было, Эсме, но ты должна молчать и не открывать рот. — И он положил рубин на ее губы.

Камень оказался холодным и на удивление легким для своих размеров. Эсме старалась держать голову неподвижно. Она не могла сказать ни слова, но ничто не мешало ей гадать о том, что произошло и как эти камни попали к ее возлюбленному.