Штамм Закат - Чак Хоган

— Откуда у тебя это?

— Мне его дал профессор Сетракян.

— Хорошо. Зак... Пожалуйста, выслушай меня. Ты мне до­веряешь?

Что за странный вопрос?

— Да, — сказал Зак.

— Послушай меня. Я хочу, чтобы ты спрятался. Чтобы ты опустился на четвереньки и залез вот под этот выступ.

Выступ — нечто вроде невысокого карниза — шел вдоль стены тоннеля на высоте около полуметра; его подпирали консоли, и ниши между ними тонули во мраке.

— Ложись здесь и прижми к груди нож. Оставайся в тени. Я знаю, это опасно. Я не... я не задержусь слишком долго, обещаю тебе. Если кто-либо подойдет и остановится возле тебя... кто-либо, кроме меня... кто-либо... кромсай его этим ножом. Ты понял?

— Я... — Зак видел лица пассажиров поезда — окровавлен­ные лица, притиснутые к стеклам окон. — Я понял.

— Кромсай глотку, шею... любое место, до которого до­тянешься. Режь и коли, пока тварь не свалится. Затем беги вперед и снова прячься. Ты понял?

Зак кивнул. По его щекам покатились слезы.

— Обещай мне. Зак снова кивнул.

— Я обязательно вернусь. Если же меня не будет слишком долго, ты сам все поймешь. И тогда — я прошу тебя! — беги изо всех сил. — Нора указала в сторону Нью-Джерси. — Вон туда. Беги всю дорогу, до самого конца. Не останавливайся ни по какой причине. Даже если этой причиной буду я. Хо­рошо?

— Что вы собираетесь делать?

Впрочем, Зак мог и не спрашивать. Он знал. Был уверен, что знает. И Нора тоже знала, что он знает.

Мариела Мартинес уже искусала руку дочери, вынуждая Нору освободить ее рот. Нора полуобняла Зака и крепко прижала к себе, так что лицом он уткнулся в ее бок. Зак по­чувствовал, как Нора поцеловала его в макушку. Затем Ма­риела снова принялась вопить во все горло, и Норе опять пришлось заткнуть ей рот.

— Ну же, смелее! — шепнула она Заку. — Давай!

Зак лег на спину и, извиваясь, протиснулся под выступ, даже не думая о разных там мышах и крысах, обыкновенных для таких мест. Он крепко обхватил ладонью костяную ру­коятку ножа, прижал его к груди наподобие распятия и стал слушать, как Нора, преодолевая сопротивление матери, уводит ее прочь.

Фет сидел в микроавтобусе Управления общественных работ. Сидел и ждал. Двигатель микроавтобуса работал на холостом ходу. На Василии были жилет с отражателями, на­детый поверх его обычного комбинезона, и шлем-каска. При свете приборной панели он изучал схему канализаци­онной сети Манхэттена.

Самодельные серебряные химические боеприпасы, из­готовленные стариком, лежали в задней части микроавто­буса — эту груду амуниции пришлось подпереть со всех сто­рон свернутыми полотенцами, чтобы снаряды не скользили по полу. Василия очень беспокоил план, разработанный Се-тракяном. Слишком много движущихся деталей. Он в оче­редной раз бросил взгляд на заднюю дверь магазина, откуда должен был появиться старик.

Внутри магазина Сетракян готовился к выходу. Он по­правил воротничок своей лучшей рубашки, его узловатые пальцы покрепче затянули узел галстука-бабочки. Сетракян вытащил одно из своих маленьких серебряных зеркал, что­бы оценить, хорошо ли сидит весь наряд. На нем был его лучший костюм.

Сетракян отложил зеркало и в последний раз все прове­рил. Таблетки! Он нашел жестянку и осторожно потряс ее содержимое — на удачу! Проклиная себя за то, что он едва не забыл про таблетки, Сетракян засунул коробочку во вну­тренний карман пиджака. Все. Он готов.

По пути к двери Сетракян бросил последний взгляд на стеклянную банку, в которой хранились останки расчленен­ного сердца его жены. Он долго облучал кровяного червя ультрафиолетом и в конце концов убил его — раз и навсегда. Теперь же этот орган, столь долго находившийся во власти паразита, лишь чернел день ото дня, разлагаясь, как и по­ложено биологической субстанции.

Сетракян смотрел на банку так, как если бы перед его взором была могила любимого человека. Он именно этого и хотел: банка с сердцем Мириам должна была стать послед­ним предметом, увиденным им в этом доме. Потому как Се­тракян твердо знал: он больше никогда не вернется сюда.

Эф сидел в одиночестве на длинной деревянной скамье, приставленной к стене операционного зала. Агента ФБР звали Леш. Его стол и стул располагались примерно в метре от той незримой черты, которая служила пределом досягае­мости Эфа. Левое запястье Эфа было приковано к стальной штанге — она шла вдоль стены как раз над скамьей и напо­минала вспомогательный поручень, которым оборудуют ванны для инвалидов. Эфу приходилось сидеть немного ссу­тулившись и вытянув вперед правую ногу, чтобы удобнее чувствовать себя с ножом, который по-прежнему размещал­ся у него за поясом. По возвращении Эфа от Палмера его никто так и не обыскал.

У агента Леша был лицевой тик. Его левый глаз время от времени самопроизвольно подмигивал, отчего в пляс пуска­лась вся щека, однако на речь это не влияло. На столе в его закутке стояли фотографии детей школьного возраста в не­дорогих рамках.

— Итак, — сказал агент. — Эта самая штука. Я все же не понимаю. Она что — вирус или паразит?

— И то, и другое, — ответил Эф. Он старался говорить рассудительно, надеясь своими словами как-нибудь вымо­стить путь к свободе. — Вирус передается с паразитом, имею­щим форму кровяного червя. А сам паразит проникает в ор­ганизм человека во время заражения, через горловое жало.

Агент Леш непроизвольно моргнул и принялся строчить в блокноте, записывая услышанное.

Значит, ФБР все же принялось в конце концов доиски­ваться до сути — только слишком поздно. Хорошие следа-ки — вроде агента Леша—действовали в самом низу, в широ­ком основании пирамиды, не имея ни малейшего представ­ления, что все уже решено теми, кто располагался на самой верхушке.

— А где же те двое? — спросил Эф. — Двое других аген­тов?

— Какие еще двое?

— Те, которые возили меня в город на вертолете. Агент Леш поднялся, чтобы лучше видеть другие закутки

операционного зала. Несколько преданных делу агентов все еще оставались на работе.

— Эй, кто-нибудь из присутствующих возил доктора Гу-дуэдера на птичке в город?

Ответом были лишь отрицательные возгласы и недо­вольное бормотание. Эф сообразил, что с момента возвра­щения он больше не видел тех двоих мужчин.

— Могу предположить, что они исчезли навсегда.

— Быть такого не может, — сказал агент Леш. — Нам при­казано оставаться на местах в ожидании дальнейших ука­заний.

Это выглядело совсем уже плохо. Эф снова взглянул на фотографии в рамках.

— Вы сумели вывезти семью из города?

— А мы и не живем в городе. Слишком дорого. Я каждый день езжу сюда на машине из Джерси. Но — так и есть: детей мы отправили. Школа закрылась, поэтому жена отвезла их в дом нашего друга на озере Киннелон.

«Не очень далеко», — подумал Эф.

— Мои тоже уехали, — сказал он. Эф наклонился вперед — насколько позволили наручники и столовый нож, спрятан­ный на бедре. — Послушайте, агент Леш, — зашептал он, пытаясь войти в доверие к этому человеку. — Все, что сейчас происходит... Я знаю, это походит на хаос, вроде как пол­нейший беспорядок. Но это не так. Понимаете? Не так. Это тщательно спланированное, согласованное наступление. А сегодня... сегодня все переходит в решающую стадию. Я по-прежнему не знаю в точности, что, где и как, но знаю, когда. Именно сегодня. И мы — вы и я, мы оба — должны вы­браться отсюда.

Агент Леш моргнул дважды.

— Доктор Гудуэдер, вы под арестом. Вы стреляли в чело­века, среди бела дня, на глазах десятков свидетелей, и вы давно уже предстали бы перед федеральным судом, если бы не это безумие вокруг и если бы большинство правитель­ственных учреждений не были закрыты. Поэтому вы никуда не будете выбираться, а из-за вас и я. Но вернемся к делу — что вы можете сказать вот об этом?

Агент Леш показал Эфу стопку распечаток. Каждая пред­ставляла собой фотографию некоего знака, протравленно­го на стене или окне здания, — везде одно и то же граффито: шестиногое изображение, похожее на жука.

— Это Бостон, — сказал агент Леш, перекладывая листок сверху в низ пачки. — Этот из Питтсбурга. Вот этот снимок сделан в пригороде Кливленда. Вот Атланта. А вот Порт­ленд, штат Орегон, — отсюда до него пять тысяч киломе­тров.

— Не могу сказать наверняка, — ответил Эф, — но, по-моему, это нечто вроде кода. Они не сообщаются между со­бой посредством речи. Им требуется какая-то другая языко­вая система. Они метят свою территорию, метят свое про­движение... что-то в этом роде.

— А этот жучий рисунок?

— Понимаю. Это почти как... Вы слышали об автомати­ческом письме? О мозге, работающем в режиме подсозна­ния? Видите ли, они все соединены между собой на экс­трасенсорном уровне. Я не понимаю этого, зато знаю те­перь, что такой уровень существует. И, полагаю, как у лю­бого другого могучего разума, у этого интеллекта есть сег­мент подсознания — вот оттуда эти штуки и выплескивают­ся... почти артистически. Оно, подсознание, словно бы самовыражается. Вы уже знаете, что этот, так сказать, ба­зисный рисунок — один и тот же — нацарапан на зданиях по всей стране. Думаю, подобными художествами охваче­на уже половина мира.