Статьи 1995-1997 - Сергей Кара-Мурза

Гражданское общество породило тот тип государства, который Гоббс назвал «Левиафаном» — библейским чудовищем. Только такой наделенный мощью, бесстрастием и авторитетом страж мог ввести в законные рамки конкуренцию — эту войну всех против всех. Его легитимация производится снизу по принципу «один человек — один голос».

В традиционнои и современном обществах складываются очень различные, поразительно несхожие системы права. Право традиционное настолько кажется странным человеку Запада, что он искренне считает традиционное общество «неправовым». Напротив, приложение норм права гражданского общества к традиционному (что случалось во многих частях света в периоды «модернизаций») наносит людям и целым народам тяжелые травмы, которые порой достигали уровня геноцида.

Россия в облике СССР была государством традиционного типа, которое легитимировалось «сверху» через не подвергаемый логической проверкой авторитет идеологии. Хранителем ее («жреческим сословием») могла быть только негосударственная структура — КПСС. Обе стороны в Конституционном суде в 1992 г. («суд над КПСС») показали непонимание самого типа советского государства и роли в нем партии.

Насколько было широким это непонимание, показывает тот факт, что общий смех вызывало зрелище единогласно принимаемых решений в Верховных Советах. Это — типичный ритуал голосования в традиционном обществе (в то время как в парламенах Запада голосование есть ритуал, символизирующий «рынок» — конкуренцию). Антрополог Леви-Стросс специально подчеркивал: «Почти во всех абсолютно обществах, называемых «пpимитивными», немыслима сама идея пpинятия pешения большинством голосов, поскольку социальное единство и добpое взаимопонимание считаются более важными, чем любая новация. Поэтому пpинимаются лишь единодушные pешения».

В целом, традиционное общество строится в соответствии с метафорой семьи, а современное — метафорой рынка. Это само по себе не несет оценочной нагрузки. Приписывать тому или иному типу общества чудодейственные достоинства, гарантии благополучия — неправомерно. Это — чаще всего есть следствие идеологической заинтересованности или же наивного увлечения. Исторические обстоятельства в условиях глубокого кризиса могут каждое общество толкнуть в самый страшный коридор.

Знания о традиционном обществе, накопленные за последние полвека, особенно о традиционном обществе России (СССР), позволили найти уязвимые точки в этой сложной и хрупкой конструкции. Потому-то перестройка стала потрясающей по своей эффективности операцией по убийству советского общества. К несчастью, знания, полученные без любви, могут служить только для разрушения. Для восстановления России мы должны понять ее сами.

1997

Что есть человек

Беда наша в том, что мы не обращаем внимания на самые важные слова сильных мира сего. А они — как тайные знаки, которые посвященным указывают будущее. Потом историки даже удивляются: зачем эти слова были сказаны? Кому они были предназначены?

Сталин на склоне лет сказал туманную вещь: как раз когда социализм укрепится, у нас произойдет обострение классовой борьбы. Уже в 50-е годы, помню, это высмеяли как какой-то бред — и что же мы видим сегодня?

Важную вещь сказал Андропов: «Мы не знаем общества, в котором живем». Это заболтали, а ведь признание потрясающее, знак беды. Как это так — многолетний начальник КГБ, знает про всех всю подноготную, и вдруг такое говорит. И что же вся эта рать академиков — философов, экономистов? Как это не знаем своего общества? Как же им можно управлять, куда-то вести?

Дальше — больше. Горбачев объявил перестройку и повторил буквально те же слова. И никто не ахнул. Как же ты, не зная общества, в котором мы живем, берешься его перестраивать? Это все равно что начать перестраивать дом, не зная его устройства. Как раз и подпилишь балки, перерубишь кабель. Тогда мы не усомнились, стали аплодировать. А ведь когда в главных лозунгах концы с концами не вяжутся — это первый признак, что дело нечисто. Пойдет ли разумный человек к врачу, который тут же потащит его на операционный стол, приговаривая: «Эх, не знаю я анатомии, не изучал я медицины»? А мы и слова не сказали, только попросили нас покрепче усыпить.

Сегодня, когда столько шишек свалилось на нашу голову, пора бы нам понять, что на мудрость вождей слишком надеяться не следует, надо думать своей головой. Даже те, кто камня за пазухой не держал и о государственном воровстве не помышлял, оказались несостоятельны. Вот, Н.И.Рыжков — хороший, честный человек. Но что такое было советское хозяйство, он по-настоящему не понял. Его правительство напринимало законов, которые это хозяйство угробили. Конечно, рядом были «умные», которые ему эти законы нашептали, но если знать свое общество, в голову не придет разрешать кооперативам внешнюю торговлю. Ведь если тонна солярки стоит внутри страны два доллара, а за границей пятьсот, то кто же удержится от соблазна переправить ее за рубеж.

Обязаны мы без вождей и без академиков, сами порассуждать, что это за общество — Россия (а недавно СССР). Мы же чувствуем, что оно — не такое, как Запад, который нам навязывают, как образец. В чем же различия? Насколько они глубоки? От чего мы должны отказаться, чтобы «вернуться в цивилизацию» по команде целой армии гайдаров? Мы можем об этом рассуждать, даже не указывая: это — хорошо, а это — плохо. Чтобы гайдаров не обижать. Просто определим, что мы имеем в действительности, не споря о вкусах. Мы же можем определить, чем блондинки отличаются от брюнеток, и в этом ни для кого из них нет ничего обидного.

Мы наслышаны о том, что бывают разные общественно-экономические формации — рабовладельческий строй, феодализм, капитализм, социализм. Но разные общества различаются не только этим, а нередко это и не главное. Ведь каждому понятно: Россия оставалась Россией и при Иване Грозном, и при Керенском, и при Сталине. А феодализм в Китае был совсем другим, чем во Франции (например, в Китае не было крепостного права). Составить набор признаков, по которым можно было бы достоверно описать тип каждого общества (каждой культуры) — огромная проблема всех общественных наук. За последние полвека она во многом решена.

Правда, до нас это знание почти не доходило. Раньше нам не давали догматики истмата — сами они новое знание освоить не могли (на то они и догматики), на все велели смотреть через призму классовой борьбы. А сегодня это знание замалчивают «демократы» (те же догматики, только теперь они перешли на сторону капиталистов). Им предпочтительно, чтобы мы так и не знали своего общества, оставались в потемках и своих интересов отстаивать не умели.

Возьмем для начала один признак, чуть ли не главный (впрочем, все они сильно связаны, как черты лица в портрете). Это ответ на вопрос: «Что есть человек?». Культура любого народа всеми своими образами отвечает на этот вопрос. Из него вытекает и все остальное: как человеку следует жить с другими людьми (желаемое общественное устройство), что такое собственность и как надо вести хозяйство, каковы обязанности государства перед гражданином и гражданина перед властью.

То общество, которое обозначают словом Запад, возникло четыре века назад на обломках Средневековой Европы. Это была глубокая и болезненная «перестройка»: в огне войн, смут, религиозных битв погибла добрая половина населения. Одних «ведьм» сожгли около миллиона. Из всего этого вышли новая религия (протестантство), новое хозяйство (капитализм) и новый человек — свободный индивидуум.

Что означает само это слово и откуда оно взялось? Ин-дивид это перевод на латынь греческого слова а-том, что по-русски означает неделимый. Человек стал атомом человечества — свободным, неделимым, в непрерывном движении и соударениях.

Пpежде всего, pечь шла о свободе человека от связывающих его солидарных, общинных человеческих связей. Капитализму был нужен человек, свободно пеpедвигающийся и вступающий в отношения купли-пpодажи на pынке pабочей силы. Поэтому община всегда была главным врагом буржуазного общества и его культуры.

А в России этот смысл понятия индивид широкой публике даже неизвестен. Здесь человек в принципе не может быть атомом — он «делим». В православии он — соборная личность, средоточие множества человеческих связей. Он «разделен» в других и вбирает их в себя. Здесь человек всегда включен в солидарные группы (семьи, деревенской и церковной общины, трудового коллектива, пусть даже шайки воров).

Между соборной личностью и индивидом духовная пропасть, через которую нет моста. Индивид не может быть «немножко делимым». А общинное мироощущение в том и состоит, что Я включаю в себя частицы моих близких — и всех моих собратьев по народу, в том числе живших прежде и придущих после меня. А частицы меня — во всех них, «без меня народ неполный».