Донос мертвеца - Александр Прозоров

Дерптский епископ встал, отошел к камину, прищурился на пляшущий там огонь. Его душило чувство острой обиды на свою долю, на вечность, на вселенную, на великого Создателя, подарившего им, духам, всего лишь бессмертие, а смертным — возможность видеть, слышать, осязать, ощущать вкусы и запахи, продолжать свой род, дружить, любить, ласкать, вступать в телесную близость… И что со всем этим сделали несчастные двуногие уродцы? Они причиняют друг другу боль и смерть, проповедуют воздержание и безбрачие, аскетизм и самоистязание, изнуряют себя постами и оскопляют свои тела! Ну почему, почему эти мелкие выродки владеют даром, оценить который способны только бессмертные?! За что, Создатель? За что ты так поглумился над теми, кого уже больше семи тысяч лет все считают высшими силами?

На расстеленном меховом плаще шевельнулась девушка, застонала. Священник повернул голову. Ну и что? Поняла она хоть что-нибудь из того, что с нею произошло? Инга снова шевельнулась, присела, пьяно улыбнулась, поднесла руку к голове.

— Что же это со мной?

— Может, вино? — поинтересовался епископ.

— Нет, не вино… — она сделала над собой усилие, поднялась и подошла к нему, не стесняясь и не гордясь, а вовсе не замечая своей наготы. — Ты куда страшнее любой водки.

— Наверное, за этим должен последовать какой-то вывод? — спокойно поинтересовался хозяин замка.

— Как тебя зовут?

— Не знаю, — пожал плечами священник, и это было правдой: властелина западных от Чудского озера земель так давно звали просто дерптским епископом, что свое собственное имя он успел подзабыть, а демон… Разве кто-нибудь когда-нибудь давал демонам имена?

— Это все равно, — согласно кивнула Инга. — Просто… Просто я хочу… Я хочу петь для тебя всю жизнь…

— Тогда пой, — приказал священник.

Я о прошлом теперь не мечтаю,И мне прошлого больше не жаль.Только много и много напомнитЭта темно-вишневая шаль.

В этой шали я с ним повстречалась,И любимой меня он назвал,Я стыдливо лицо закрывала,А он нежно меня целовал!

Но чем дальше, тем чаще сильный голос певицы начал срываться, проглатывать слова и целые фразы — потому, что тела ее снова коснулись зовущие мужские руки, снова стали обжигать огнем желания открытые бедра и плечи, потому что страстные губы начали целовать ее спину.

— Ты даже не представляешь, какое ты чудо, Инга, — прошептал ей священник. — Ты вобрала в себя величайший голос, прекраснейшее тело и самое огромное наслаждение, какое только способна дать женщина. Такой, как ты, нет нигде во Вселенной, такой не рождалось никогда в истории, и не может родиться, потому что ты неповторима…

— Возьми меня, — сглотнула она в ответ. — Возьми меня, пожалуйста. Возьми… Я хочу быть твоей… твоей…

Спустя полчаса Инга снова потеряла сознание — но на этот раз блаженный обморок перешел в спокойный, глубокий сон. Демон прикрыл распластанное тело полами плаща, на ноги накинул свой дублет. Потом опять отошел к камину, добавил несколько поленьев на начавшие было угасать угли. Пламя снова выросло, заплясало радостными огоньками, словно звало поиграть. Хозяин замка вспомнил, что именно огонь символизирует для смертных ужас загробной жизни, и усмехнулся: наивные! Знали бы они, что их ждет на самом деле…

Пламя согревало тело спереди, но по спине пополз неприятный холодок: на Дерпт опустилась ночь. Епископ отошел к столу, подобрал с пола свои штаны, рубашку, оделся. Дублета трогать не стал: будет обидно, если певица застудится и потеряет голос. Причем на те самые полгода, что телом владеет он.

Это воплощение оказалось на редкость удачным. От него не требовалось ни вытаскивать вызвавшего его мага из нищих в правители, не нужно спасать новое тело от неизлечимых недугов или убийц, он не прозябал в каком-нибудь тайном суровом убежище. В его распоряжении слуги, власть, удовольствия. Первый же день принес вкусную еду, прекрасную музыку, сладостную женщину. Жаль только, постоянно приходится бороться с обрушившимся на эти земли холодом — но впереди еще шесть месяцев, а зима не вечна.

Инга застонала во сне, повернулась на бок, закручиваясь в плащ. Хозяин оглянулся на нее, покачал головой: да, процесс оплодотворения женщины — это величайшее и прекраснейшее изобретение Создателя. Это сладостное умопомрачение, которое не приедается ни за что и никогда, к которому стремишься снова и снова. Интересно, в этом мире все девушки так приятны в близости, или есть какие-то различия? Может быть, кто-то из них способен доставить еще большее наслаждение?

Увы, проверить свою гипотезу епископ не мог, поскольку женщин в замке не держал. Несколько сервок трудились на кухне, да на стирке белья — но эти обрюгзшие, потные и вечно засаленные существа никакого интереса ни у кого не вызывали. Если уж проверять кого на чувственность, то нужно найти такую же чистую, молодую и воспитанную даму, как русская певица.

Взгляд владельца замка скользнул к двери рядом с камином, и епископ шумно втянул воздух: ну да, конечно же! В мыслях глупого алхимика, помнится, крутилось именно то, что ему нужно. Он сдвинулся со своего места, остановился, вернулся к столу, взял с него блюдо с перепелами, и вместе с ним направился в подвал.

В пыточной камере царила полная темнота. Отправленный утром на кухню слуга назад больше явно не возвращался, факелы погасли, жаровни тоже. Помещение наполнилось промозглой сыростью, явно не улучшавшей здоровья единственного обитателя этого места. Дерптский епископ дошел в темноте до девы, небрежно постучал по крышке:

— Ты еще жив?

В ответ послышался жалобный хрип.

— Что же, я очень рад. Ты еще не вспомнил, каким образом я могу найти планету Мардук? — епископ довольно рассмеялся. — А хочешь, я расскажу тебе про нее, неуч? Ведь это очень хорошая планета. Просто уникальная. Когда Создатель созидал ваш мир, планет было много. Слишком много. Но одна разрушилась, другая замерзла, третья перегрелась, и осталось только две: Земля и Мардук. И населили эти земли во множестве разные твари, жили они, плодились и размножались. Однако не все вняли завету подчиняться слабым земным копиям Создателя. Иные твари оказались слишком злобны, иные слишком глупы, иные слишком умны, иные слишком живучи. И тогда всех их собрал Создатель на планете Мардук, и отмел далеко в небо. Разве ты не знаешь про это, алхимик?

Дерптский епископ прислушался к слабому хрипу, удовлетворенно кивнул:

— Конечно, не знаешь. Про это не знает никто из смертных. Вы не знаете про то, как улетали эти твари во мрак бесконечности, как остывала их планета, а вместе с ней замерзали и они, пока не перестали дышать, двигаться и мыслить. Однако ваша маленькая жадная звезда не отпустила эту планету навсегда, и спустя четыре с половиной тысячи лет от сотворения мира случилось то, о чем ты уже не можешь не знать, ученый. Об этом написано во всех вавилонских, египетских, индийских, арабских, китайских хрониках. Мардук вернулся. Правда, вавилонские мудрецы называли его «отливающей красным планетой Нибиру», китайцы — Белым Драконом, индийцы — Нароттамой, но это уже не имело никакого значения. Потому что твари согрелись в теплых лучах и начали просыпаться. И устремились в потерянный рай.