Время для жизни - 2 - taramans
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вид Биняева говорил о том, что еще немного и Кавтаськина ждет изрядная трепка!
Политрук развел руками и поспешно стал оправдываться:
— Виктор Мефольевич! Погодите! Вы — явно не по адресу! Я же… я же — политрук роты, а не комиссар училища! Определение места для занятий кружков — явно не мой уровень! Неужели Вы не понимаете?!
Биняев успокоился и пожевав губы:
— Да… это правда. Извините. Просто я уже столько раз говорил об этом в политотделе, что… Ладно, еще раз извините! Давайте перейдем к делу, да?
В углу помещения, рядом с пианино сидит пожилая женщина, большой шишкой волос на затылке. С проседью изрядной шишка. Женщина курит и немного склонив голову, молча наблюдает за сценкой общения Биняева и Кавтаськина. Похоже, ей такие сценки привычны, и потому она никак не реагирует.
А вообще… помещение похоже на какой-то захудалый сельский клуб. Обычные деревянные скамейки и вдоль стен и… ближе к пианино — двумя полукружьями. Вот только обилие духовых инструментов, развешанных по стенам, позволяют предположить, что это именно зал для занятий духового оркестра.
— Ну-с… так! Евдокия Петровна! Вот — познакомьтесь с автором этих стихов, которые нас так заинтересовали. Курсант Косов! Иван, да? Да… вот — Иван Косов! — представил Биняев Ивана женщине. Та посмотрела на Косова уже с бОльшим интересом.
«А… Евдокия Петровна, значит… как ранее говорил Биняев — руководитель хора училища?».
— Оч… приятно! — пробормотал Косов и чуть наклонил голову в направлении женщины.
— Так… соберемся, товарищи! Времени у нас мало, а сделать нужно много! Большое дело сделаем, если все у нас получится! — вдохновленно вещал Биняев, — вот не помню я… чтобы в училище были свои стихи, и тем более — песня, а то и — марш! Так что… очень ответственное дело, товарищи! Надо постараться! Присаживайтесь, товарищ политрук!
Биняев указывал Кавтаськину на одну из скамей, а сам развернулся к Ивану:
— Иван! Текст у нас уже есть, но — хотелось бы услышать твой вариант песни. Понятно, что ты не профессиональный певец, и уж тем более — не музыкант, но есть же у тебя свое видение… как должна она звучать. Нам надо от чего-то оттолкнуться! А потом мы обработаем музыку… может — что-то поправим. И положим ее на ноты, чтобы уже впоследствии разучивать и с хором, и с духовым оркестром. Так что… давай… вставай сюда. Настройся! И… покажи нам, что ты полагал, когда сочинял эти стихи…
— К-г-х-м… как-то… это — вообще неожиданно для меня получилось! Я вообще-то… случайно все это сочинил. Да и не думал, что это — как песня получится, — Косов не знал с чего начать, а потому пытался хоть как-то настроится.
«Ну да! Нашли тут… Кобзона!».
— А можно… я вот — гитару возьму… Может… привычнее для меня так будет? — кивнул Иван на висевшую на стене, чуть поодаль от духовых, «шестиструнку».
— Да? Ну… если тебе так будет понятнее и привычнее — возьми! Эта гитара у нас висит так… курсанты в перерывах между занятиями балуются, — пояснил Биняев наличие струнного в храме духовых.
Косов снял гитару, проверил ее, осмотрев, потом — чуть подстроил струны под себя. Отошел в сторону, и попытался настроиться, вспомнить, как это звучало там, в будущем. Понятно, что гитара — не тот инструмент, на котором аккомпанируют таким песням, но… хоть что-то.
— Мне понадобиться некоторое время, товарищи… Как уже говорил — изначально я не думал, что эти стихи можно положить на музыку! — «приврать нужно… для правдоподобия! А то вопросы могут начаться — что, как, почему?!».
— Да, да… это — понятно! Товарищ политрук! Может чайку? — спросил Биняев Кавтаськина, — Евдокия Петровна! Не поставите чайничек? И Вы с нами чайку попьете…
Пока Косов бренькал на гитаре в углу, компания уже успела попить чая, правда — постоянно отвлекаясь на «поэта-песенника», взглядами как бы укоряя — «Нельзя ли побыстрее?!».
— К-х… к-х-х…, - Косов откашлялся, — Прошу прощения… Я, наверное, готов показать… Ну — что получается. А вы уж — сами смотрите!
— Неба утреннего стяг…
В жизни важен — первый шаг!
Слышишь — реют над страною
Ветры яростных атак!
Когда он закончил, на некоторое время в зале повисла тишина. Кавтаськин поглядывал на мэтров. Биняев чуть поводил руками, прикрыв глаза, и что-то шепча про себя. Евдокия Петровна — опять курила, была — сама невозмутимость.
«Она вообще — на Раневскую чем-то похожа. В том фильме, когда она тапером в трактире работала… «… ты ушел… навсегда! Ты ушел, ты ушел навсегда!».
Воспоминание позабавило Косова, и он постарался стереть улыбку с лица.
— Ну-с… Евдокия Петровна… что думаете? — закончив пассы руками, вскинул Биняев голову и уставился на «Раневскую».
— Ну-у-у… голос приятный, да… не отнять! Этакий — баритон. Но — слабый, слабый совсем… баритончик! Если Вы про хор, Виктор Мефодьевич, то… у нас посильнее голоса есть, — заявила «Фаина» Биняеву.
«Так… она что — прослушала, для чего мы сюда пришли? Или… настолько глупа?».
Биняев вздохнул, всплеснул руками:
— Евдокия Петровна! Я ж Вас не о голосе курсанта спрашиваю! Я же к Вам в дела хора и не лезу! Не хватало мне еще… это — Ваши «палестины» и уж с Вашим опытом… Нет! Речь идет о песне!
— Ах, о песне? — протянула «хоровичка», — М-да… песня… да! Если правильно музыку подберем — песня будет хороша для хора, да! А пока… пока очень все… непонятно!
— Так для этого мы с вами здесь и собрались! Давай, Иван… еще раз! Евдокия Петровна! Садитесь за пианино! Попытайтесь поймать музыку… я тоже… ноты возьму… постараюсь что-то… а потом — снова обсудим!
Тот, первый раз для Косова… «дался»! Да, дался — очень тяжело! Через пару часов у него уже и голова разболелась, и осип он… Биняев… был тем еще — вампиром! Он то — радовался как ребенок, когда что-то получалось. То — буквально через пару
