Смерть и креативный директор - Рина Осинкина

серый глазик и кончик носа, мокрые от слез.

– Я люблю тебя, – твердо проговорил Максим и с вызовом посмотрел на Олесю. – Рад, что ты согласна выйти за меня. А твою нелюбовь я уж как-нибудь вытерплю. Главное, чтобы на других мужиков не смотрела.

Она не ожидала! Совсем этого не ожидала, перестала надеяться даже!

Сердце вспыхнуло: счастье пришло?

Неужели это правда: любимый ее любит?

Какие еще другие мужики, с ума сошел?!

Она вскликнула:

– С ума сошел? Какие мужики?!

– Всякие, – сказал Коновалов и недобро усмехнулся.

Помолчали.

Он заговорил снова, размеренно, без эмоций:

– Я буду делать все, чтобы вы с Настей были счастливы. Возможно, со временем ты меня полюбишь. Не думаю, что я совсем тебе безразличен. Иначе к чему весь этот цирк?

И он, скривив рот усмешкой, кивнул в сторону журнального столика с расползшейся жиденькой стопкой документов на нем.

Не водевиль, оказывается, ты играла, Олеся, а цирк. Мента рассчитывала заморочить, глупышка? Надеялась, что он все за чистую монету примет? Его не проведешь.

А тебя провести можно? Да запросто. А может, ты рано обрадовалась, курочка безголовая? Надежда Михайловна тебя ведь предупреждала, что, если мужик заливается о любви, то, скорее всего, имеет корысть какую-то.

Или Лапина как-то по другому сказала?

Олеся без улыбки смотрела на него, в глазах тревога. Поверить? Или наплевать на его признание, забыть, как будто не говорил он его вовсе?

Ты ведь достигла цели, не так ли? Исправила свою борзую глупость четырехнедельной давности… Теперь выйдешь замуж за мужчину своей мечты… Чего еще надо?

А вот врать не надо. Олеся не напрашивалась, признание не вытягивала, сам сообщил, по собственной своей инициативе.

И она спросила насмешливым и в меру циничным тоном:

– И чем докажешь?

– Ты о чем? – не понял он поначалу.

– Чем докажешь, что любишь? – глядя ему в глаза и ужасаясь своему нахальству, пояснила вопрос Олеся.

Или наивной глупости надо ужасаться? И не ужасаться, а стыдиться?

Макс, кажется, растерялся. С запинкой произнес:

– Я докажу тебе это, как только будет позволено. И готов доказывать это всегда.

Тут же себя обругал: все эти аргументы не про любовь вовсе.

Олеся смешалась, и щеки покраснели. И как на этот довод реагировать прикажете? Который, не сказать чтобы был ей неприятен? Скорее наоборот.

– Ну, как-то так, короче, – пробурчал Максим, спрятав за недовольным тоном внезапную неловкость.

А потом дотянулся до ее руки, и коснулся каким-то робким, юношеским жестом ее пальцев, и, помедлив, руку убрал.

Олеся быстро посмотрела на Настю.

Он тоже метнул взгляд на дочь.

Но та пропустила непонятную галиматью мимо ушей. И на пантомиму тоже внимания не обратила. Самое основное ей было ясно!

Она захлопала в ладоши, прокричала, гундося:

– Папка! Какой ты молодец! Я сейчас! Мне высморкаться надо. А то я расцеловаться с вами не могу!

И, вскочив с места, ускакала, оставив их наедине.

Олеся, опершись ладонями в пол, принялась неуклюже подниматься. Максим вскочил, подал руку.

Ладонь была крепкая, рука мускулистая, кожа загорелая. Любовалась бы и любовалась. И гладила тугие бицепсы кончиками пальцев, забыв дышать.

Она встала, и так и осталась стоять, подняв к нему лицо и не отнимая своей ладони из его руки.

От напряжения сощурив веки, проговорила:

– Я тоже тебя люблю, Максим. Поэтому мою нелюбовь терпеть тебе не придется.

Какое счастье – не таясь смотреть на него. Сколько угодно, сколько захочется.

Вот теперь все правильно. С этой минуты все у них будет хорошо.

Однако, отчего у него такая реакция скупая?

Где растроганное выражение лица, где благодарный взгляд, повлажневший от нахлынувших чувств?

И отчего краешек его рта подрагивает? Уж не от смеха ли сдерживаемого?

Мог бы, кстати, и поцеловать невесту на радостях, пока ребенка в комнате нет.

«Ну же! – поторопила она любимого мысленно. – Сейчас Настёна вернется!»

Любимый ухмыльнулся и спросил нахально:

– Чем докажешь?

– Как?! – оторопев, переспросила она. – Я – докажешь?!

– Ну, – мотнул он головой, вопрос подтверждая.

Олеся, поразмыслив секунду, решила не обижаться: интерес закономерен и справедлив. Твердым тоном произнесла:

– Я запишусь на курсы кулинарного мастерства!

– Зачетно! – расхохотался Максим и, стремительно обхватив ее за бока, и прижав к груди, и приподняв от пола, закружил по комнате, горланя: «Тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота».

Олеся сердито крикнула: «Прекрати немедленно, Коновалов! Покалечимся!» и, чтобы не было совсем страшно, обхватила руками его шею.

На шум прибежал песель с плюшевым белым гусем в пасти. Гуся выплюнул, и принялся лаять, подпрыгивая на месте.

Вернулась Настя и радостно заверещала: «Классно, классно! И я хочу, и меня покружи!»

– Один секунд! – прогудел Максим, останавливая вращение, но Олесю из объятий не выпуская. – Слушать внимательно: я присяду на корточки, ты, стрекоза, влезай мне на это плечо, Олеся – на то! Буду выполнять приседания с утяжелением. Побегать не получиться – места мало.

Олеся перепугалась и начала отказываться, а Настя наоборот – развеселилась, но тут с книжной полки тренькнул смартфон, уведомляя о сообщении, и Макс решил ознакомиться.

Приподняв брови, Коновалов вчитывался в текст, а потом до него дошло. Оторвался от смартфона, кинул взгляд на Олесю с Настей, пристроившихся вдвоем в одном кресле, о чем-то шушукающихся и хихикающих. Пришлось идиллию прервать.

– Не поможешь мне, Лёля, разобраться? – проговорил он сухо, протягивая ей смартфон. – Правильно ли я все понял?

Олеся, все еще улыбаясь, подошла к нему, взяла из его руки мобильник, начала читать. Улыбка исчезла.

«Дубина стоеросовая, – такими словами начиналось сообщение, – пока ты гоняешь гопоту, дубина, Олесю окучивает ее бывший. Продолжай в том же духе, дубина. Дадут медальку. Клуб анонимных пенсионеров».

Но это не все. К сообщению прикладывались фотки, целых две. На одной был запечатлен Янек в костюме и галстуке – явно взятая из какого-то официального досье. На второй – Янек возле своего авто, заснятый немного сверху, с блондинистыми дредами до плеч, в черной косухе на белую майку, и джинсах.

– И? – произнес Коновалов, выжидательно глядя на Олесю.

– Что? – кратко спросила Олеся, вскинув на него взгляд и надеясь, что боль и паника в нем не отразились.

– У тебя имеется бывший? – спросил он напрямик, отказавшись тянуть из нее жилы. – И он тебя, гм, окучивает?

– А у тебя бывших нет и в помине?

– Вы встречаетесь с ним?

– Мне этого не надо.

– А что надо ему?

Нервы ее натянулись в струнку – весь день один сплошной стресс. Голова шла кругом, и что сейчас ей следует делать, Олеся не понимала. Может, поддаться порыву и убежать, хлопнув дверью, и пропадай оно все?