Плохой парень// Bad Guy (СИ) - Ли Кристина

— Значит, полегчало, — отстраненно констатировала и вошла в холл, полностью увешанный какими-то картинами в религиозной тематике.

Под ногами скрипело стекло и ошмётки раскрошившейся мебели. Я тоже включил вспышку на сотовом и начал рассматривать картины и то что осталось на комодах.

— Это очень странно… — присмотрелся, и начал обходить гостиную которой заканчивался холл.

— Вещи же должны были вывести, даже если здесь кого-то убили? — я провел по поверхности деревянной полки, и на перчатке остался жирный слой пыли.

— Да, если у них остались владельцы. А если таковых нет, то значит и забирать некому, — ответила Лика, и стала подниматься по ветхой и местами полностью разрушенной деревянной лестнице.

— Лика, мать твою! Куда ты полезла?! Оно может провалиться под тобой! — я пошел следом за ней, и когда она как всегда хотела оборвать меня и накричать, застыл.

— Спустить вниз! — прошептал и продолжал смотреть в огромное зеркало, в котором отражалось лицо гейши.

Я обернулся к стене, которая была видна в трюмо, и встал в ступор. Это был огромный портрет женщины, нарисованный настолько коряво, что пройдя мимо, я подумал что это просто кто-то из местных обрисовал стену дерьмом. Но это был реальный рисунок, который оказался виден только в зеркале.

— Отлично! — Лика встала рядом со мной, и подняла шахматную фигуру, которая валялась на каминной полке.

— Что такое? — я приподнял брови.

— Мы нашли "образ", нэ саран! Терпеть эти твари у нас на крючке, — расплылась в улыбке Лика, и быстрыми движениями, набрала номер Ю Чон-ши.

Я же продолжал смотреть на корявый портрет в отражении зеркала, и не мог оторвать от него взгляда. Я совершенно точно где-то видел эту смазливую рожу.

— Анъен! — Лика начала разговор и снова посмотрела на меня, а я нахмурился, но она опять ободряюще мне улыбнулась, потому что знала, что страх никуда не ушел.

Это место уже начало вселять сраный ужас.

— Да, Ю Чон-ши! Выезжайте. Я нашла "образ" и место с которого очевидно всё началось. Нет, бери всех с собой. Я должна видеть реакцию каждого. У него на лице всё будет написано, как только он переступит порог этого места. Это прямой вызов его синдрому.

Меня начало откровенно бесить моё состояние и Лика это заметила. Сказать что я охерел, это ничего не сказать. Она аккуратно прижалась ко мне плечом и медленно, с опаской, взяла за руку.

— Нет, мы ждём вас здесь. Нет смысла ехать назад. Хорошо. Он уедет сразу, как приедете вы.

Рука сжала мою ладонь сильнее, и я смог вдохнуть полной грудью. А когда она положила трубку и посмотрела мне в глаза, я наконец понял с каким дерьмом ей приходиться сталкиваться постоянно.

— Ты в порядке? Тебе не страшно это делать? — я погладил еле-еле её ладошку, и даже через сраную резину, ощутил что и так получаю кайф от тепла её руки.

— Страшно, Хан. Но тебе сейчас страшнее. Ты не видел такого никогда. Поэтому… Я…

— Идём к херам отсюда! Я тебя умоляю. У меня чувство, что это морг с кучей трупов. Здесь даже холодно точно так же.

Она ничего не ответила, а лишь потянула меня к выходу. Но когда остановилась на крыльце снаружи, отпустила мою руку и судорожно вдохнула воздух.

— Не делай больше такого, если тебе трудно, — я скривился, а Лика покачала головой и опять молча пошла к машине, пока я смотрел ей вслед и понимал, что это финиш.

Я не просто любил её, я действительно был одержим этой женщиной и её силой воли.

11. Лика

Если бы я могла описать свое состояние, то назвала бы его пограничным между двумя мирами. Так бывает, когда ты жил одной жизнью, привык каждый день видеть одни и те же вещи, и не менял своего состояния, сдерживая его и не показывая никому. И вот мой мир поделился пополам. Это странно — оперировать тезисами романтичной мелодрамы. В моей жизни не было давно ничего романтичного. До того, пока я не пустила всё на самотёк и не решила просто принять то, что с каждым днём всё больше желала близости с этим парнем. Этим? Разве так можно назвать человека, который дарит тебе себя и сам не понимает того, какой вред этим наносит себе же?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Поэтому, наверное, появился и второй мир. Место, а вернее отрезок времени, который начался с моего появления в этой странной, но такой близкой мне по духу стране. Этот отрезок и стал началом того, во что я не могла поверить.

Пока мы ехали в эту деревеньку мне снился очень странный и настолько реальный сон, что не хотелось просыпаться. Такие сны были редкостью даже для здорового человека, поэтому я желала бы остаться в такой сказке навсегда. В квартире, где на полу была разбросана дурацкая подростковая игра, а на меня смотрели с любовью необычные глаза. Я не видела такого взгляда никогда.

В том времени, тот мужчина смотрел на меня похожим взглядом, но его глаза не были и наполовину наполнены подобной нежностью, как глаза этого мальчишки. Хан даже хмурился по-особенному. Всё стало по-особенному ровно с того момента, как подарила ему ласку сама и приняла правила этой игры. Сперва мне было слишком страшно. А всё потому, что я не могу отпустить свою болезнь по щелчку пальца и взмаху какого-то волшебника. Это серое и очень холодное ощущение. А Хан светлый и очень яркий. В этом парне столько красок, что даже сейчас, наблюдая за тем, как он храбро смотрит на вещи, которые его пугают, я вижу все эти тона и полутона. Этот парень, как моя личная палитра, из которой получился очень живой портрет. Настолько живой, что я смогла преодолеть все фобии хоть на несколько минут, и сцепив зубы помочь ему принять подобное. Взять за руку и поделиться теплом. Сделать это впервые без страха получить в ответ лишь боль.

Хан действительно боялся заброшенного дома. Это не шутка для этого народа. Они страшатся подобного, как мы болячек и чумы.

Печать смерти! Вот, как Хан назвал это место, вернее то, как оно выглядело. Печать на стене в виде карикатурного и обезображенного лица девушки гейши.

Даже меня сковал озноб, когда мы переступили порог особняка на холме. Я видела не раз заброшенные места у себя на родине. В старых деревнях или поселках таких домов было множество. И этот эпизод напомнил мне самое страшное дело, которые было в моём послужном списке. Дело о пропавшей тринадцатилетней Ане Фёдоровой. Малышка приехала в деревню к бабушке и дедушке. Ребенок не впервые на каникулах гостил у своих родных в поселке. Но в этот раз… То лето стало последним для малышки. Именно чувства с того места, с той развалившейся почти до основания избы, где мы нашли её тело, одолевали мной и в этом особняке, за тысячи миль от такой же печати смерти. Ужас и холод! Не просто ощущение озноба. Это ледяная ванная, или прорубь, в которую тебя просто швырнули.

Но я и помыслить не могла, что на этом этапе в моей голове столкнуться два мира.

Всё смешалось, как огромный клубок из мыслей. На периферии постоянно всплывали подробности дела, и воспоминания из особняка. Но всё это вытеснялось за секунду, лишь одним взглядом на Хана. Мне не хотелось ни расследований, ни этих ужасов.

Впервые я осознала, что устала от этой борьбы. Устала от своей клетки, и сама открыла в ней все двери выпустив двадцатилетнюю Малику, которая начала брать контроль над моим телом всё стремительнее, и всё с большим упорством толкала в руки Хана. Она влюбилась в него настолько, что мне пришлось отдать контроль ей!

Но это не отменяло того, что завтра наступит слишком быстро. И мне придется снова стать инспектором Адлер ради того, чтобы поймать тех, кто так искусно провел всех на ровном месте.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как только мы вернулись в машину, старик посмотрел на меня, а потом что-то показал Хану. Парень кивнул и завел мотор.

— Чего он хочет? — повернулась к Хану, а он лишь улыбнулся и мягко кивнул:

— Аджоси любезно предоставляет нам ночлег, — мы выехали вниз с холма, а я нахмурилась.

— Может лучше в гостиницу? — села ровнее и пристегнулась.